Одного поля ягоды
Шрифт:
Это было досадно, но Том мог понять логику: семейные совы, в отличие от общественных, которые доставляли газеты, журналы и образцы шоколада по месячной подписке, не любили общаться с посторонними. Привязанность совы формировалась за первые несколько месяцев после покупки. Это было желательной чертой для волшебников, которые не хотели, чтобы кто-то посторонний вмешивался в их почту. Прошлый опыт Тома с семейной совой сводился к питомцу Грейнджеров, Жилю, которого Гермиона использовала, чтобы посылать ему вкусности и интересные книги ежедневно с тех пор, когда она привела его домой с Косого переулка. Том кормил Жиля на своём подоконнике,
— Я дам тебе информацию — и предмет для доставки — в день, когда их надо отправить, — сказал Том.
— Совы будут отправлены из дома, — сказал Нотт, — и как ты собираешься это сделать?
— Я оставлю это на твоё усмотрение.
— Что?
— Ты пригласишь меня к себе домой, — сказал Том. — Каждый в Слизерине приглашает друг друга на рождественские вечеринки и всё такое каждый год. В этом году ты пригласишь меня.
— Все во всех других семьях знают друг друга, — заметил Нотт. — Но твоя семья — маглы. Отец никогда не пропустит тебя сквозь обереги, если будет думать, что ты маглорождённый.
— Мои бабушка с дедушкой — маглы, — сказал Том. — Но моя мать — ведьма.
Нотт, который собирался что-то сказать, поперхнулся:
— Как… откуда ты это узнал?
— Мой отец, — произнося эти слова, Том скривил губы в отвращении. Независимо от контекста, эти два коротких слова звучали ужасно на его языке и в его голосе. — Я узнал это от него в прошлом году. По какой-то причине он не слишком высоко отзывался о способностях моей матери — я понял, что он был достаточно благодарен остаться вдовцом в двадцать два.
— Значит, — сказал Нотт. — Ты полукровка, и ты говоришь мне об этом только сейчас?
— А это важно? — спросил Том, пожав плечами. — Из того, что я видел, всё, что действительно имеет значение, это не кровь, не честь и не смышлённость. Это власть, и как правильно с ней обращаться.
Когда он был младше, Том бы сказал, что власть — единственное, что имело значение. Но у Дамблдора была власть — и смышлённость, и одарённость тоже. Но едва ли это что-то значило, когда мужчина упускал свою жизнь в заботе о детях, которым с трудом удавалось запомнить, как правильно держать палочку. Авторитет — другое дело. Это была власть с налётом узаконенности. Это была пропасть между смутьяном и режимом или претендующим на власть Принцем и царствующим Императором.
— И, — продолжал Том, не мигая встретившись взглядом с Ноттом, — насколько велика ценность крови, когда сын волшебника прислушивается к мудрости сына магла?
— «Мудрости»? — повторил Нотт в неверии.
— Если ты не понимаешь, тебе повезло, что тебя взял под крыло тот, кто понимает, — сказал Том. — Напиши своей семье, Нотт. Это шанс для нас обоих.
— Я… Понял, — сказал Нотт, отворачиваясь от прожигающего взгляда Тома, чтобы покашлять в ладонь и почесать нос.
Солнце начало заходить за покрытым снегом горным хребтом, когда они вернулись в замок.
«Четыре часа или около того», — прикинул Том. Живя в Хогвартсе, где каждый учебный день делился на четыре урока: два до обеда и два после, — Том развил в себе хорошее чувство времени, не полагаясь на часы. Он заметил, что волшебники были очень пунктуальны. Они уделяли больше внимания аспекту солнца, смене времён года
Том также заметил, что у животных тоже было хорошее чувство времени: когда солнце заходило, и температура падала, василиск становился более вялым, меньше разговаривал и больше засыпал. Акромантул, в свою очередь, становился более активным, и очень нервировало то, как хорошо он маскировался среди покрытых кустарником камней на берегу озера, вдали от глаз людей и грозного василиска, свернувшегося калачиком после ужина в выдолбленном кратере, согретом зачарованными камнями.
— Я нагрел вон ту груду камней, — разговаривал Том с дрожащим пучком болотных водорослей. — Если ты постараешься покинуть этот пролив, ты замёрзнешь насмерть за ночь. И если так случится, что ты сбежишь и переживёшь ночь, я попрошу василиска позаботиться о тебе утром.
— Вы бросаете меня здесь? — сказал акромантул своим задыхающимся голосом.
— Не волнуйся, ты будешь не один, — сказал Том, оглядевшись через плечо на спящего василиска. — Ты сказал, что хотел увидеть небо. Разве я не даю тебе того, о чём ты просишь?
Том вернулся к лодке, где его ждал Нотт, и его летающий ковёр был расстелен на его коленях, как плед.
— Ты мог дождаться, пока мы вернёмся в замок, чтобы сделать свои дела, — заметил Нотт.
— Когда зовёт природа, невозможно отказаться, — небрежно ответил Том. Он постучал палочкой по рулю лодки, и лодка дёрнулась вперёд, скользя в воду без всплеска. В наступающей темноте лодка прокладывала себе путь обратно к лодочному сараю, что было обусловлено её ограниченными чарами. Над ними в окнах замка, начиная от основания каждой башни и поднимаясь вверх, мерцали факелы. Последние капли оранжевого света блестели на кронштейнах светильника на самом верхнем этаже Астрономической башни.
— Будет чуднo не видеть этого каждый день, — сказал Нотт, глядя на замок. — Странно думать, что остался всего один семестр до того, как мы должны будем оставить всё это позади.
— Когда мы уйдём, у тебя будут дела поважнее, чем думать о занятиях и экзаменах, — сказал Том. — Это я тебе обещаю.
Нотт замолчал, размышляя о заявлении Тома — или просчитывая, как много в этом было неприкрытого хвастовства.
Лично Том не особенно думал о школе в эти дни. У него на уме были другие вещи: поставленные цели, реализуемые планы и разрабатываемые стратегии. Он думал о книге в своей сумке, очень далёкой от утверждённого списка чтения для студентов Ж.А.Б.А.
«La prima coniettura che si fa di un signore e del cervel suo, e vedere gli uomini che lui ha d’intorno; e quando sono sufficienti e fedeli, sempre si puo riputarlo savio, perche ha saputo conoscerli suffienti e mantenerseli fedeli.»
Об уме правителя первым делом судят по тому, каких людей он к себе приближает; если это люди преданные и способные, то можно всегда быть уверенным в его мудрости, ибо он сумел распознать их способности и удержать их преданность.
Однажды утром, в последнюю неделю семестра перед рождественскими каникулами, завтрак Тома был прерван Гермионой, которая пересекла Большой зал до стола Слизерина, размахивая разноцветной бумагой у его лица.