Одного поля ягоды
Шрифт:
Гермиона опустила голову и отвернулась, усмирившись:
— Я не это имела в виду!
— Я знаю, — сказал Том. — Но другие люди не поймут. Знаешь, Гермиона, ты могла бы извлечь выгоду из этих дел светского дебюта, если его организует бабушка. Респектабельное общество, множество знакомств — это будет хорошим шансом попрактиковаться во вращении в обществе без долгоиграющих последствий, если у тебя что-то не получится. В конце концов, ты всё равно не увидишь снова большинство этих людей.
— У тебя, конечно, странная манера приводить аргументы, — сказала Гермиона.
— Я стремлюсь быть как можно более честным. — сказал Том. — Ты
Гермиона просто покачала головой и сжала губы в ниточку. Том, оглядевшись, заметил, что слизеринцы вокруг него, якобы погружённые в свой завтрак с чаем и тостами, тихий обмен мнениями и личную переписку, наблюдали за их с Гермионой беседой с поразительной незаинтересованностью. Он понимал, что это необычно, когда молодой мужчина и молодая женщина предаются столь близким отношениям в публичной обстановке. Самое большее, что он когда-либо видел между женихами и невестами, — это сдержанное держание за руку под столом, подачу руки и сопровождение до уроков и целомудренные поцелуи в щёку на прощание.
Здесь же Гермиона была зажата под мышкой Тома, её плечо прижималось к его боку в маленьком пространстве, которое было сделано путём приказа остальным подвинуться вправо по скамейке и ужаться.
«Меня никогда не целовали в щёку, — осознал Том. — Кроме моей бабушки».
Это не было мыслью, которая часто пересекала его сознание, но в последние недели он начинал думать об этом всё чаще и чаще.
Он навещал василиска каждые несколько дней, принося ему еду и сообщая, что он будет отсутствовать на каникулах, и каждый раз василиск интересовался о прогрессе Тома по обеспечению себе партнёра. Это раздражало, но у Тома не было высоких ожиданий касаемо общения с животными, особенно тех, кому хватало гнусности, чтобы комментировать его привычки в ванной. Том приписывал их изменениям, нежеланными и непрошеными, которые проявились в возрасте четырнадцати лет и не покинули его даже по достижению зрелости. Они не ограничивались физическими изменениями: к его крайней обеспокоенности, иногда в его мыслях появлялись вульгарные фантазии, которые проскальзывали при малейшем побуждении.
«Но если это было лишь фазой, то от неё страдали все остальные. Включая Гермиону», — Том утешал себя знанием, что Гермиону, почти определённо, тоже никто не целовал в щёку, кроме её родителей.
Когда часовая башня показала четверть часа, масса студентов принялась мигрировать от обеденных столов, оставляя за собой горы грязного фарфора и липкого столового серебра. Том подал Гермионе свою руку и провёл её на несколько этажей вверх до кабинета магловедения. Это было одним из предметов Ж.А.Б.А., на который записалась она, но не Том. Он получил «превосходно» по С.О.В., лишь прочитав учебник — и используя свои собственные знания о «социальных обычаях обыкновенного британского магла». Он рассматривал это как растрату пяти академических часов в неделю, но стоически выдерживал защиту этого предмета от Гермионы. (Несмотря на его железный самоконтроль, Том не мог хранить молчание, когда Гермиона предложила им написать в Совет попечителей, чтобы предложить сделать этот предмет обязательным).
Они прибыли в класс, расположенный в широко раскинувшемся коридоре, разделённом с другими непопулярными факультативами, нумерологией и древними рунами.
Поддавшись порыву, полёту фантазии, над которым Том определённо не размышлял с самого завтрака, он наклонился вперёд и вниз и проскользнул
Или точнее, он собирался проскользнуть по её щеке, но она повернулась, чтобы задать ему вопрос об их экзаменах в конце семестра, и он, к их обоюдному удивлению, задел уголок её рта.
Первым полученным впечатлением была нежная кожа, у гладкости которой не было и следа жёсткого покалывания его собственной, где он брил свои усы, но он всё ещё мог чувствовать жёсткие бусинки волосяных луковиц под плотью. Вторым впечатлением был вкус, незамысловатая леденцовая сладость от глазированной булочки, которую она съела со своим утренним чаем. Третье и четвёртое прибыли одновременно: запах её кожи и волос и теплота её щеки, когда краска проявилась на её лице, тепло излучалось так густо, что он почувствовал его на своём собственном лице, пока мускул его глаза не дрогнул и не дал ему осознать, что его чувство — смущения — неловкости — сконфуженности — трепета — было не его, но проекцией эмоций Гермионы.
Он отвернулся, и связь, изумительно интимная, испарилась в одночасье.
— Том, — робко сказала Гермиона, прижав руку ко рту.
— Тебе пора на урок. Ты ненавидишь заходить последней, — сказал Том. — Ты присоединишься ко мне на обеде за столом Слизерина?
— Д-да, — сказала Гермиона. — Конечно.
Том остановился в туалете — туалете мальчиков, не девочек со скрытым входом в Тайную комнату, — чтобы освежиться. И чтобы изучить путаницу чувств, которые он в данный момент ощущал, реакцию Гермионы на него и значение… поцелуя. Потому что это был поцелуй. Он не мог это называть ничем иным.
Ему… понравилось.
Не было другого способа точно описать это.
Был ли за ним смысл? Он полагал, что он мог бы объяснить это неким экспериментом, способом определить, было ли это так же отвратительно, как он много лет считал, что будет. Он отловил львиную долю нарушителей комендантского часа в коридорах поздними часами, и когда он видел их вываленные языки и мокро прижатые друг к другу рты, он представлял коз Старины Аба, достающих последние кусочки яблока со дна кормушки.
Это, с другой стороны, скорее ощущалось как проникновенное повторение Первого Объятия. Тогда он тоже был сбит с толку, но многие годы и многие объятия спустя он научился ценить их как проявление комфорта и привязанности.
В этом не было ничего плохого.
Вообще, даже его книга, казалось, одобряет это.
«Quelli che si obbligano, e non sieno rapaci, si debbono onorare ed amare—»
«если они не корыстны, надо почитать и ласкать…»
Onorare ed amare.{?}[(лат.) честь и любовь]
Перевод сначала его озадачил. Он изучал латинские падежи и спряжения достаточно долго, чтобы найти корень слова, который просочился через различные производные латинские языки. Какое именно было значение этого совета? Как лучше всего приспособить его к своим обстоятельствам?
Том не знал, что прошло двадцать минут его медитативных изысканий, пока в туалет не ворвался Нотт с развевающейся мантией.
— Риддл! Вот ты где — я тебя повсюду ищу! Я пытался обратить твоё внимание за завтраком, но ты слишком был занят тем, что строил глазки Грейнджер.
Отражение в зеркале напряглось. Том моргнул, его мысли сошли с рельсов, и он огляделся через плечо.
— Тебе разве не надо быть на уроке?
— У меня окно, — сказал Нотт. — Руны и нумерология — мои единственные факультативы, и мы учимся в одних классах.