Одного поля ягоды
Шрифт:
Его мать умерла в возрасте девятнадцати лет.
Откуда Риддлы вообще это знали?
«Должно быть, из регистрационного бюро», — подумал Том. Без крещения или посещения школы её имя не попало бы в перепись, как у Тома, как ребёнка, родившегося в нежном лоне институциональной благотворительности. Но его мать вышла замуж в Йорке в магловской гражданской церемонии, и, должно быть, они сделали записи о ней там.
Том прочистил горло. Ему не нравилось чувство, которое тихонько завладело им, пока он стоял перед каменной плитой. Это не было печалью, или меланхолией, или любой комбинацией
Если…
Если бы Меропа Гонт и Том Риддл-старший не сбежали бы в Йорк и не скрылись в Лондоне. Если бы Том родился в этой деревне, как и его родители. Если бы он вырос в доме на холме, с видом на деревню и кладбище, sans{?}[(фр.) без, минус, за исключением] одно гранитное надгробие, укрытое шапкой снега.
Он фыркнул. Смехотворное предположение.
— Меня проинформировали, что души волшебников бессмертны, — говорил Том в ветреную тишину. Насыпи снежных гор приглушали его голос. Единственным ответом был поднимающийся свист ветра. — Надёжность этой информации остаётся под вопросом. Но если благодаря волшебным свойствам твоей бессмертной души ты проживаешь Следующее Великое Приключение, то, я надеюсь, ты наслаждаешься им — каждой его минутой — до конца вечности.
В одиночестве, разумеется, — добавил Том. — Потому что вот что ты получаешь, выйдя замуж за магла. Все знают, что маглы отправляются в чистилище.
Том вернулся в дом, высушивая ботинки и проскальзывая со входа для слуг с помощью быстрого отпирающего заклинания. Если он пройдёт через парадную дверь, то оставит грязь на половике у двери и прозвенит звонок, который потревожит слуг. Когда он прошёл через кухню, — пока миссис Уиллроу повернулась спиной — он сцапал пригоршню покрытых сахаром бисквитных «пальчиков», приготовленных к десерту на ужин, а затем направился в свою комнату, жуя их с большим удовольствием. На полпути вверх по лестнице Том столкнулся с бабушкой, которая очень строго отчитала его за то, что он исчез из спальни, не сказав ни слова, как раз в тот момент, когда ей срочно понадобилось обсудить рассадку гостей на предстоящем праздничном ужине ко дню рождения.
Распорядок жизни Тома пошёл естественным чередом.
Его дедушка с ровной осанкой кивнул ему, когда Том спустился к ужину с очищенными лацканами и накрахмаленным воротничком. Его заботливая бабушка суетилась вокруг его восхитительной внешности и свежерасчёсанных волос. По щелчку пальцев миссис Риддл слуги бежали за её фотоаппаратом из гостиной, сохраняя образ Тома для потомков. А что касается его столь желанного Контраста, то её письмо пришло ранним утром, принесённое совой, которая стучала клювом в покрытое льдом окно, призывая его накинуть халат и поднять форточку.
Жизнь, несомненно, могла бы быть лучше. Но это было далеко не самое худшее, что могло быть.
Утром Сочельника Том выложил свою лучшую мантию на кровать, ту же, что он надевал для визита в Министерство прошлой весной. Мантия, простая белая
Минуты отсчитывались, каждая проходила медленнее, чем предыдущая. Том расхаживал по коврику у изножья его кровати, переводя взгляд со своих наручных часов на часы, стоящие на каминной полке. Такого рода наручные часы были точны настолько, насколько были их механические шестерёнки, и они теряли несколько секунд каждый день. Если бы он не был таким скрупулёзным, что проверял стрелки при любом удобном случае, он бы отставал на несколько минут каждый месяц. Но он настроил стрелки по часам на вокзале Кингс-Кросс несколько дней назад, и вчера он сверил время с дежурным по станции в Йорке, который охотно потакал прихотям клиента после того, как Том забронировал купе первого класса из Лондона.
Он знал, что миссис Грейнджер настояла бы на том, что купит билеты самостоятельно, и, несомненно, во второй класс. Так не пойдёт. Во втором классе не было отдельных купе, им надо было делить открытый вагон с остальными пассажирами — с canaille{?}[(фр.) каналья, отребье], как называла их миссис Риддл, — и Тому не нравилась идея встретить Гермиону после такой долгой разлуки (всего недели, поспорила бы она), и, обняв её, обнаружить, что её чудесные пушистые волосы пахли не сладкими бутонами, а сигаретным дымом.
Том прошёл к окну, отбрасывая тюль от окна. Его комната была на третьем этаже, а дом был построен на самом высоком холме деревни. И хотя солнце было скрыто за вуалью облака, он мог различить единственное яркое пятно на несколько пальцев выше над деревьями.
Тик, тик, тик.
Том прочистил горло и убедился, что его плащ был надёжно заколот. Он потёр рукавом об агатовые бусины глаз его булавки в виде серебряной змеи, стирая отпечатки пальцев, затем прочистил горло.
Три, два, один.
Аппарация была любопытным опытом, который создавал ощущение сжатия и толчка в узком тоннеле. Её можно было описать, как будто вас впихивали в коробку кухонного лифта на верхнем этаже шикарного дома, а затем с грохотом отправляли вниз в подвал без троса или ремня, чтобы усмирить скорость снижения. Она была тёмной и неприятной и вызывала головокружение, но её преимуществом было удобство. Если ваш желудок мог её выдержать, можно быстро перемещаться, не поднимая шума и не привлекая лишнего внимания.
Путешествие с портключом и близко не было на это похоже.
Это было похоже на ныряние в глубокую воду. Там было ощущение невесомости. Его спальня и восточный ковёр исчезли, и Том не обнаружил твёрдой поверхности под ногами. Он чувствовал себя, будто сделал шаг с края шельфа, отделяющего болотистые мели от бездонного океана, пока мощная сила не захватила его тело, с силой протаскивая его по отбойному течению. Он пытался сопротивляться тяге, когда она дёргала его и подбрасывала, совершая непонятные кувырки, от которых он переставал понимать, что вверху, а что внизу, — Том брыкался и боролся, и его палочка выпала из рукава в руку…