Одного поля ягоды
Шрифт:
— Френология — туманная наука, часто осмеянная как «едва ли наука», но можно считать истину с формы и устройства человеческого тела… Тем, кому хватит ловкости прочитать их, — сказала она, и Том выяснил, что был так заинтересован её словами, что ахнул.{?}[(прим. автора) Френология — псевдонаука, основанная на оценке личностных качеств людей по строению их черепа. Она вышла из моды в XX веке после того, как её связали с расовыми стереотипами и евгеникой. В этой версии мира волшебников она рассматривается как таинственная форма предсказаний.]
Когда я была девочкой, мы читали линии наших судеб, начертанные на наших ладонях. Любовь и счастье, богатство и безопасность — единственный
У тебя тёмные волосы и глаза, что редкость для этой части Англии. Это говорит об иностранной крови или смешанном происхождении — греческом, мавританском, кельтском или левантийском. И тем не менее строение твоего черепа указывает на кровь саксов или датчан — видишь, скругление затылочной кости вот здесь, ямка за ухом, жёсткие надбровные дуги, высокий лоб и резко выраженная переносица, — объявила мадам Аннис. — У обоих твоих родителей были тёмные волосы, и ни у кого из них не было ухудшений зрения. Твой отец был грязнокровкой, и его английское происхождение было чище. Он был правшой на письме и при работе палочкой, но в равной мере он мог выполнять другие задачи левой рукой. У него была ямочка на подбородке, и он явно был более склонен к физическим увлечениям, чем ты.
Она напевала себе под нос и продолжила:
— Твоя мама была необычной. Думаю, я бы хотела прочитать её ладонь — у неё должен был быть великий потенциал по Судьбе, я уверена, — однако недостаточно Жизни, которые идут рука об руку. Эта структура нёба — от неё, разумеется. Ты необычно шепелявишь при разговоре. Это не совсем нарушение речи, но лишь мельчайшие искажения в более высоких диапазонах твоей общей вокальной партии… Определённые изменения тональности, которые, я полагаю, можно заметить только при наличии хорошо натренированного слуха. Ты пробовал учить язык водяного народа? Тебе это будет легче, чем многим, но если Гораций счёл тебя достойным твоего значка, ты быстро обучаешься практически во всём. Я не припомню, чтобы он терпел общество скучных или простодушных людей.
Её глаза осматривали Тома, и между её напудренными белыми ресницами Том увидел своё отражение в её зрачках.
Она трещала и трещала. Его мать тоже была правшой, более смуглой, у неё были непропорциональный нос по отношению к губному желобку, круглая кельтская голова с широким расстоянием между глаз, а таз был таким узким, что это заставило бы любую акушерку, находящуюся в пределах видимости, затрепетать от волнения.
Слова лились без остановки, у монолога был необычный мелодичный ритм, убаюкивая его, как сидящего в заднем ряду на церковной проповеди или на занятиях по повторению занятий. Веки Тома опустились, глаза слезились от усилия не моргать, и, наконец, с некоторым усилием он позволил себе моргнуть…
В поле его зрения вплыли два мутных изображения, наслоившихся друг на друга: Том стоял на могиле своей матери, читая имя, вырезанное в камне; Том опустился на колени у корней древнего, побитого непогодой дерева, сжав в руке золотистое твёрдое тело птицы…
— Маменька, — раздался умоляющий голос отца Тома, — если Вы любите меня, отправьте его обратно! — венка пульсировала на лбу мужчины, стоявшего у края обеденного стола, слюна и крошки тоста разлетались над хрустящей скатертью. Отец Тома, дородный мужчина с бакенбардами, переходящими в усы, бросил перевязанный
Вкус её завтрака оставался сладостью на его губах, пьянящее ликование текло огнём по его венам, когда он выбежал из коридора возле кабинета магловедения. Эта сладость стала неизгладимым воспоминанием, которое хранилось для кратких минут отдыха и уединения, надолго задерживаясь в его мыслях, мечтах и полусдержанных стремлениях. А затем ещё одно воспоминание: на этот раз он почувствовал, как по щеке скользнула металлическая полоса, а затем увидел, как на его плечо легли узловатые ревматические костяшки пальцев. Мужчина с седеющими волосами и суровым взглядом серых глаз наклонился и прижал сухие, как бумага, губы к губам Тома. Он не рассчитывал почувствовать что-либо, он ничего не почувствовал, и в это мгновение он так же чувствовал себя ничем — будто его разум переместился в отдельную от физического существования плоскость, и всё, что он делал или хотел, не имело никакого значения…
— Опусти свою палочку, мальчик.
Рука Тома дрожала. Он сжал кулак и яростно смотрел на мадам Аннис. Его рука опустилась, засовывая палочку обратно в рукав. За ним Нотт, видимо, расслабился и вытащил свою руку из кармана.
— Вы околдовали меня, — обвиняюще сказал Том.
— Я не вызывала никакого заклинания, — возразила мадам Аннис. — Когда эмоции всплывают на поверхность, их можно прочитать. Не как руны на странице, но как следы: «он пошёл в ту сторону, так давно и в том направлении». Нечего и говорить о том, что ты это уже знаешь, раз ты приступил к искусству Разветвлённого фокуса. Кто тебя научил этой технике, могу я спросить?
— Я сам обучился.
— О, держи свои секреты при себе сколько хочешь, лишь бы их распространение не воспламенило мир, — сказала она, вытаскивая руку и вырисовывая в воздухе мутные очертания серебряного колокольчика, который появился парящим с ручкой вниз, иллюзорное изображение набирало сущность и чёткость, а затем он упал в её ждущую руку. Она позвонила в него, и некоторое время ещё разносилось эхо звука. Ответом ему послужил звон вдалеке. — Тем временем, давайте приступим к чаю.
Чай состоял из чёрного чая в заварочном чайнике и обычных дополнений в виде кружков лимона, сливок и куска сахарной головы. К нему полагалась мясная нарезка и нарезанный содовый хлеб{?}[Знаменитый ирландский хлеб (на соде) с сухофруктами, его намазывают сливочным маслом и подают к чаю вместо печенья], на краю подноса лежал мармелад из айвы и брусок острого сыра с каперсами. Для собаки подали стеклянную миску с курицей на пару без кожи и отваренные зёрна ячменя, которую Нотт поставил на пол за диваном, морща нос, когда собака начала жадно есть свою еду с полным энтузиазма чавканьем.
Их беседа за чаепитием свелась к высокопарной череде скучных вопросов. Как поживает старый добрый Гораций? Как проходили старые добрые ужины старого доброго Горация — было ли чередование гостей таким же восхитительным, как она помнила? (Том и Нотт обменялись двусмысленными взглядами и спрятали свои усмешки за кусочками тостов, намазанных pate{?}[(фр.) паштет]). Их проинформировали, что Лукреция Блэк должна была выйти замуж летом следующего года? Как проходит их подготовка к Ж.А.Б.А.? Добились ли они успеха в налаживании насущных важных связей, которые останутся с ними до конца жизни? (Нотт закашлялся своим чаем, а Том задержал дыхание, чтобы предотвратить вырывающийся смешок).