Одного поля ягоды
Шрифт:
— Лондонские газеты в первую смену, йоркские во вторую, чай в полдень, сэр.
— Хорошо, хорошо. Роджер, помоги мне подняться. Ну, увидимся в Шеффилде, значит, Бланш…
— Дедушка, подожди минуту…
— Эти звёздочки стоят своей носки, что скажешь? Я всё это время был прав. Говорил тебе, носи латунь, и ты получишь должное обращение…
— Дедушка!
— Что? Парень уже прикатил тележку с чаем?
— Нет, смотри туда! Это же доктор Грейнджер? Должно быть, они купили билеты на тот же поезд, что и мы.
Произошедшее дальше представляло
Или, если точнее, младшего лейтенанта Роджера Тиндалла Разведывательной службы Его Величества.
На нём была его форма, офицерский ансамбль из драпа оливкового цвета с широким ремнём вокруг талии и более узким через плечо, что тридцать лет назад бы использовалось для облегчения веса офицерской шпаги{?}[Как выглядела форма Роджера:. В целях практичности шпаги остались лишь для редких случаев, требующих парадную форму, и поэтому у Роджера была лишь кожаная кобура на правой стороне, прикреплённая чередой колец и крючков.
Что не было необычным для молодых людей его возраста, так это то, что он также подрос на дюйм-другой. Однако его самая выдающаяся отличительная черта — кудрявые волосы — были острижены под ноль. У него был другой, более суровый вид, чем когда они виделись в последний раз, и что-то от этой необычной суровости отражалось в напряжённости вокруг его глаз и рта. Выражение его лица было не таким открытым и приветливым, как она помнила, его поведение было более сдержанным. Это уже не тот человек, не тот дружелюбный юноша, который проявлял огромное желание жать руки и подписывать «бальные карточки»{?}[undefined] на Вечере ветеранов два лета назад.
Осматривая внезапно переполненное купе своей семьи, Гермионе было нечего сказать.
Отец Гермионы был солдатом в последней войне. В силу своего образования он получил звание офицера медицинской службы, а не стал, как многие молодые британские призывники, сапёром в окопах. Она и все в её поколении выросли в тени Великой войны, и в школе ей сказали, что они не разговаривали бы сегодня на королевском английском, если бы не усилия доблестных британских людей. Дома её отец никогда не говорил о своей службе. Его не волновало одобрение, оказанное ему и его коллегам-медикам на ежегодных торжествах по сохранению памяти, и в уединении их гостиной высмеивал войну как бессмысленную трату жизней, растраченную безрассудными политиками — кощунственное мнение, которое, мама её предупреждала, нельзя ни перед кем повторять за
В этой текущей войне Гермиона была помещена в позицию стороннего наблюдателя, а не активного участника. Пока её ровесники вступали в отряды местной обороны, или земледельческую армию, или упрощали свой образ жизни во имя жёсткой военной экономии, Гермиона весело проводила время в Шотландии бoльшую часть года, а реалии трудностей держались на почтительном расстоянии из-за очень ограниченной линии связи в Хогвартсе. Она не испытывала войну, как другие британцы, и между ней и её старой жизнью расширяется пропасть. Она была гражданкой Британии в год, когда ей исполнилось семнадцать, но в то же время натурализованной гражданкой Волшебной Британии. Было трудно смириться с тем, что при сохранении обеих идентичностей что-то от каждой из них терялось.
Таким образом, Гермиона обнаружила, что она не испытывает ни благоговения, увидев Роджера Тиндалла, ни патриотических чувств, ни оснований хвалить его, как и все остальные в купе. Роджеру полагалась определённая степень уважения, но не больше и не меньше того, на что имел право любой другой. Для Гермионы ему не был по умолчанию присвоен титул Нашего Храброго Защитника. Он был просто человеком в коричневой форме, одним из многих британских призывников и американских добровольцев, которые прошли мимо неё на Кингс-Кроссе.
Не из-за чего было поднимать шум. Поэтому она тихо зашла, села возле матери и достала книгу из сумки — всё это, не произнося ни слова.
Роджер переминался, щупая скальп:
— Гермиона! Первоклассно снова с тобой встретиться — должно быть, прошло года полтора?
— Да, — ответила она, — год и пять месяцев.
— Жаль, что ты не пришла на церемонию присяги, — сказал Роджер. — Это было в сентябре. Я написал твоей матери, но она сказала, что ты уже уехала в школу-пансион за неделю до того, как она получила письмо.
— Семестр начался первого сентября, — сказала Гермиона. — Уверена, она была просто изумительной, Роджер. Любой, кто проводит годы в тренировках, должен с большим нетерпением ждать их окончания.
— Я никогда не мог бы назвать это тяжёлой работой: это честь, которой я стараюсь быть достойным, — сказал Роджер, и вежливый тон его голоса наводил на мысль, что эти слова были уже много раз отрепетированы и повторялись раньше. — Дедушка подарил мне меч, который он получил после отставки. Но я полагаю, это старые новости — и, к тому же, скучные новости. Разве ты не заканчиваешь школу в следующем году?
— В конце июня.
— Ты уже договорилась о том, что планируешь делать?
Гермиона настороженно посмотрела на него:
— Твоё любопытство довольно неожиданно.
— Мне стоит узнать больше о твоей жизни, — сказал Роджер. — В конце концов, это был длинный год для нас обоих. Не хотела бы ты пройти в вагон-ресторан? Кажется, твоей и моей мамам есть много что обсудить, и, если мы останемся здесь, мы лишь помешаем им.
— О… Полагаю, вреда не будет, — согласилась Гермиона.