Одного поля ягоды

babylonsheep

— А ты… — колебалась Гермиона. — А все считают, что мы с Томом вместе из-за полезности союза? Что я ему не нужна по-настоящему, просто думает, что это удобно?

На лице Трэверса отразилась внезапная паника, такой любопытный род мужского ужаса, который Гермиона встречала на собраниях старост Рейвенкло, когда старосты-мальчики докладывали, что их спрашивали о гигиенических салфетках второкурсницы и третьекурсницы под их опекой. (Отдать Тому должное, в нём не было неловкости касаемо раздачи гигиенических салфеток. В деревенском магазине Литтл-Хэнглтона он спросил продавца, какая марка самая лучшая, с беспечностью покупки банки фасоли или взвешивания сливочного масла по унциям. Из них двоих Гермиона была смущена

больше. Это был один из случаев, когда полное отсутствие стыда Тома о чём-либо, касающемся физических процессов Гермионы, пришлось кстати).

— Эм… Ну нет, это другое. Связь Риддла с тобой отличается от связи со мной или Лестрейнджем.

— Чем?

Он закашлялся, пробормотав:

— Ты ведьма.

— Я всё ещё не понимаю, — сказала Гермиона.

— Скажем так, если бы ты была волшебником, а не ведьмой, Лестрейндж бы нашёл способ загнать тебя в угол в подземельях или сбросить с лестницы, — сказал Трэверс. — Ты была бы… заменимой в каком-то смысле, не как сейчас. Ведьма-жена не входит в ту лигу соперников, с которыми может тягаться волшебник. Лестрейндж знает об этом.

— Я не думаю, что твой анализ полностью ошибочен, — согласилась Гермиона. — Когда дело касается Тома и эксцентричности его характера. Том — независимая душа, и ему плохо даётся подчинение кому-нибудь или чему-нибудь. Одолжения, выходящие за рамки студенческой жизни, — это серьёзно, и он понимает, что даже близкие соратники в Слизерине не сохраняют отношений без взаимного понимания транзакционности, даже самые близкие.

— Да, а у тех, кто хочет сохранить внимание Риддла, нет равноценной монеты для обмена, — сказал Трэверс. — В Риддле нет обычных пороков, чтобы нажиться. Он не пьёт и не играет в азартные игры, у него нет известных родственников или долгов, и чем меньше с ним говорить об интрижках, тем лучше. Во всех смыслах он самодостаточен. Отчего я могу прийти к выводу, что единственный человек, которого он сохранит после окончания школы, это ты. Когда мы разойдёмся в Лондоне через неделю, это будет конец нашего клуба и нашего продолжающегося союза.

На коленях Гермионы её Патронус-выдра встал на задние лапы и положил свои маленькие лапки ей на грудь. У него не было массы, но она могла чувствовать вес и тепло его присутствия, ауру, которая из него вытекала облаками белого дыма, и это успокоило её сердце с неожиданной уверенностью. Выдра посмотрела на неё, затем повернула голову на Трэверса.

— Тогда… После Хогвартса ты хочешь быть друзьями? Не другом Тома, но моим, — сказала Гермиона. Она сморщилась, осознав, как неловко это прозвучало. Лишь единственный другой раз, когда она просила кого-то быть её другом, был Том Риддл, и в конечном итоге она усомнилась в правильности своего решения и была вынуждена объяснять родителям, почему она отдала мальчику из приюта карманные деньги за полгода. Просить прямо было не по-слизерински: для них это говорило об отчаянии, а слизеринцы инстинктивно не избегали ничего так, как характерные миазмы отчаяния.

Её выдра упала с её колен и пересекла каменный пол к Трэверсу. Она прижала свой усатый нос о колено Трэверса. И хотя Патронусы не были сделаны из чего-то материальнее воли и магии, дрожащая рука Трэверса вытянулась со сжатым кулаком, будто его обнюхивала живая собака, и выдра обнюхала её, проводя усами сквозь костяшки мальчика. Он слегка вздохнул, разжал кулак и дал своим пальцам пройтись по сияющему нимбу света, окружающего тело выдры. Сияние улетучивалось в воздух, как дым из котла, и пополнялось магией Гермионы, бьющейся в серебряном сердце выдры.

— Свет твоего Патронуса такой же сильный, как у отца, но твой каким-то образом кажется теплее. Жизнь и тепло в лучах солнца, проникающих через полог леса. Я не знал, что может быть разница… — бормотал Трэверс. — Факультет Слизерина не приемлет дружбы

без оговорок, поэтому у слизеринцев так мало настоящих друзей. Я знаю, что едва ли заслуживаю такой чести. Но для меня было бы честью получить её…

— Хорошо, — сказала Гермиона. — Значит, решено! Ты можешь быть моим учебным напарником в аврорате в августе.

Это заявление захватило всё внимание Трэверса:

— Ты — ты собираешься быть аврором?

— У меня же подходящие оценки? — сказала она. — Помнишь эту цитату: «Право живёт по закону»? Если я хочу поступить правильно, внести правильные изменения, то это должно быть сделано через закон. Самый эффективный способ попасть в ряды Отдела магического правопорядка — это Корпус авроров. Я осознаю, что другие должности в Министерстве гораздо менее меритократичны, и, как бы это ни было несправедливо, сегодня с этим ничего не поделаешь. Я достаточно хорошо владею практической магией — и всё ещё совершенствуюсь, — но я знаю правила от корки до корки, так что по перечисленным требованиям в такой ситуации я подхожу идеально.

На полминуты Трэверс замолчал, в тщательном рассмотрении:

— Ты же знаешь, что тебе не гарантируют должность за рабочим столом… Нарушители закона, которых мало заботят правила, так же мало заботят последствия. Их надо приводить силой. Эта сила — авроры.

— Я знаю, — сказала Гермиона. — Я знаю достаточно, чтобы мне это не нравилось, но ведь это и не должно нравиться, правда? Это нелегко и неприятно, но в конечном итоге это необходимая работа для функционирующего общества.

— А также необычно опасная. Для их открытого набора есть хорошая причина: им надо заполнять пустые позиции, и у них всегда есть пустые позиции, — сказал Трэверс низко и быстро, его голос сорвался на последнем слове. — Мой отец написал мне, что сам Гриндевальд перевёл взгляд на Британию. Обвиняемые вырвались из цепей посреди суда прямо перед носом полного Визенгамота и Министра, а поскольку волшебников, обладающих достаточной силой и смекалкой для этого, не хватает, вину возлагают на самых очевидных подозреваемых. Если ты хочешь служить Министерству, они ожидают, что ты это будешь делать как солдат.

— Стажировка идёт три года, — сказала Гермиона. — Они не бросят стажёров в пекло поля боя в первый день.

— Три года при обычных обстоятельствах, — сказал Трэверс.

— Мой отец был медиком в военное время. Он смотрел за умирающими солдатами не в состоянии дать им ничего, кроме благословения военного священника и раствора лауданума — это похоже на универсальное обезболивающее, но вызывает мощное привыкание. Но мы волшебники. У нас есть магические достижения в медицине, превышающие большинство современного прогресса в магловской науке, — сказала Гермиона, которая прочитала, что новое противоинфекционное средство, пенициллин, было главным претендентом на Нобелевскую премию этого года. — К тому времени, как пройдут три — или даже два — года, уверена, что потребность в солдатах не будет столь острой. Война уже подходит к концу на магловской стороне. Если Гриндевальд полагался на магловские каналы снабжения, как я подозреваю, то он продержится не больше года.

— Ты так пришла к своему решению? Ты рассчитываешь, что тебе не придётся столкнуться с настоящей войной волшебников? — спросил Трэверс.

— Никогда не знаешь, как всё обернётся, — сказала Гермиона. — Я лишь реалистична относительно возможностей. С точки зрения Тома, я согласна с его советом не слишком волноваться — лучше сосредоточиться на изменениях, которые можешь сделать в этом мире, чем на тех, которые не можешь. А что может быть лучше, чем добиваться перемен, отправляясь туда, где они происходят? В конце концов, закон существует на власти. Я стремлюсь быть насколько возможно лучшей ведьмой, а по меркам здравого смысла и совести большего я от себя требовать не могу.