Одного поля ягоды
Шрифт:
— ОМПП призовёт все подразделения авроров: и тех, кто в отпуске, и тех, кто работает на неполной ставке, и тех, кто в резерве третьей очереди. Если им удалось собрать хоть какую-то информацию о возможных соучастниках от двух Нежелательных лиц перед их побегом, Визенгамоту придётся одобрить каждый из ордеров, запрашиваемых ОМПП: порог разумных оснований для обысков будет ниже, чем когда-либо. Я бы не хотел оказаться по ту сторону дверей, которые они сейчас вышибают.
— Мне кажется странным, что они так долго ждали, прежде чем приступить к действиям, — заметила Гермиона. — Они не могли начать этот процесс раньше?
—
— Их идеализм достоин восхищения, но не их отрицание войны волшебников до тех пор, пока она на самом деле не разразится, — сказала Гермиона. — Я не понимаю, как похищение нескольких сотен учеников может выглядеть чем угодно, кроме как нарушением соглашения о перемирии. Вы с Розье объяснили, насколько волшебникам важны родословные, а разве магические дети не их плоды?
Трэверс неловко пожал плечами:
— Вести войну — значит рисковать жизнями взрослых волшебников — зрелых ветвей, а не только плодов. Я уверен, что более прагматичная половина Визенгамота одобрила чрезвычайные полномочия, поэтому Министерство может взять на себя управление, когда суды зайдут в тупик, — сказал Трэверс. — Когда мы вернёмся в Британию, отец, скорее всего, захочет, чтобы я ещё раз устроился на работу в Диспетчерскую аврората. При отсутствии старожил им всё ещё нужны волшебники, чтобы отвечать на вызовы по каминной сети и нанимать молодняк, — поморщился он. — Лучше всего свыкнуться с тем, что война может быть неизбежна.
— Думаю, я уже свыклась, — заявила Гермиона. — Похищение детей у их родителей мне всегда претило, кто бы этим ни занимался. Подобного нельзя допускать ни в Великобритании, ни в любой другой стране, чьи добропорядочные граждане предпочитают организованное общество тому, которое поддаётся тактике тирании и запугивания. Признаю, что я в прошлом слишком жёстко критиковала Тома за его сомнительные суждения, но когда он говорил о необходимости актов патриотизма — в этом вопросе я не могу с ним не согласиться. Кто-то должен что-то сделать касаемо сложившейся ситуации, — нахмурилась она, а затем продолжила: — Кстати о том, чтобы что-то сделать, где Том? Они с Ноттом куда-то отошли и так не вернулись. Куда они отправились?
Она вытянула шею и разглядела кучки авроров, спорящих внутри наложенного пузыря; старост, которые загоняли учеников обратно в поезд с использованием заклинанием Приклеивания, если это было необходимо для удержания их внутри; очередь у пунктов выдачи еды и воды, что извивалась аккуратными завихрениями, если не по преднамеренному замыслу, то в силу врождённого британского инстинкта стоять в очереди. Выпущенные на траву питомцы неистово бегали в поисках облегчения… Но Гермиона не увидела слоняющегося нигде Тома, хотя была уверена, что он бы хотел оказаться в самом центре событий. Он был человеком, которому нравилось, чтобы его считали важным, и мало что придавало ему ту властную
Проталкивая себе локтями путь к началу очереди за едой, она заметила, что Лестрейндж и Эйвери спорили со старостой Хаффлпаффа.
— В смысле, нам надо выбрать между пэсти и сэндвичем? — возмущённо сказал Эйвери. — Я выбираю и пэсти, и сэндвич! Разве я похож на человека, который проживёт на одном-единственном сэндвиче?!
— Не умрёшь, если пропустишь один приём пищи. А это даже не пропуск…
— Но я на грани смерти, — парировал Эйвери. — Слушай, а что, если я дам тебе галлеон, а ты мне — пять сэндвичей? Они всё равно с утреннего завтрака, так что для тебя это чистая выгода.
— Это нечестно по отношению к тем, кто за вами в очереди!
— Всегда можно сделать так, что никто не узнает, — предложил Лестрейндж, бряцая собственным кошельком, будто дразнит домашнего жмыра. — Просто оставь коробку в неположенном месте и забудь где. Какие-то добровольцы могут на неё наткнуться, но к тому времени очередь уже пройдёт. Всего лишь удобная случайность, они происходят сплошь и рядом.
— Вы, слизеринцы, просто отвратительны, — пожаловался староста. — Если бы сейчас на свободе не было другого Тёмного Лорда, клянусь, вы бы дрались между собой за этот титул.
— Не скажу за других, но я не отвратителен! — проворчал Эйвери. — Я не собирался обманывать тебя в сделке; для этого нет никаких причин. В конце концов, Морфью — настоящая волшебная фамилия.
— Эйвери, Лестрейндж, — перебила Гермиона. — Вы не видели Тома?
— Я думал, он с тобой, — сказал Лестрейндж. — А что? Он что, ушёл и смылся с этой скалы, раз охраны больше нет?
— Он бы не ушёл без нас… — нахмурилась Гермиона. — Может, он просто отправился в уборную в поезде. Будучи волшебником, быстрее было бы отправиться в кусты, а не ждать в очереди к кабинке с другими ведьмами, но подобного варварства он не вынесет.
— Мне нужно кое-что достать из сундука, — сказал Трэверс. — Можем заскочить в вагон по пути в уборную.
— Хорошая идея, — одобрительно сказала Гермиона, и они с Трэверсом отправились к поезду, а за ними — Эйвери и Лестрейндж. Трэверс упомянул, что его мать прислала ему утром обед в дорогу, который он оставил в сундуке, что заставило Лестрейнджа покинуть очередь, и краем глаза Гермиона заметила всполох золота, перекочевавший между руками. — Моя остроконечная шляпа ведьмы в сундуке. Если закат в одиннадцать, то я бы предпочла не обгореть, — поднесла она руку к потрескавшимся ото льда и грязным от засохшего пота щекам. — Моя мочалка и сменная мантия сотворят чудеса. Ты тоже… — кивнула она на форму Эйвери, которая видала лучшие дни. — Тебе тоже не помешала бы смена. У тебя рукава опалены! Кто-то попал в тебя пламенем во время попыток сломать защиту? Боже, я же всем говорила следить за огнем…
По пути они встретили Розье, который сидел на траве со своей сестрой и группой её друзей, сбившись вместе вокруг тазика. Широкая, неглубокая чаша, украшенная рунами по краю, выглядела почти как Омут памяти, но в ней не было ничего, кроме простой воды, переливающейся через край на траву под громкие недовольные крики.
— Перестань тянуть её на себя! — приказывала Друэлла Розье, прожигая взглядом девочку на противоположной стороне чаши.
— Но я ничего не вижу из-за здоровенной головы Клариссы!