Одного поля ягоды
Шрифт:
— Не знаю? — сказала Гермиона. Она сморщила нос и попыталась объясниться. — Не думаю, что он мой враг или когда-либо им станет, — она никак не отметила, что они друзья, — но я знаю, что он никогда не причинит мне вреда. Не сознательно или намеренно.
Это… Прозвучало несколько хуже, когда слова покинули её рот. Оговорки и исключения делают утверждение опровержимым. Они были как недостающие кирпичи в конструкции: вытащи слишком много, и у тебя больше нет дома. А когда пойдёт дождь, ты будешь мечтать о другом, припрятанном где-то ещё пристанище.
Том никогда её не ударит, не столкнёт с
Это не исключало возможности использования на ней магии, если он экспериментировал над чем-то и считал, что для этого была хорошая причина. Он бы никогда не стал использовать на ней смертельные заклинания или потенциально смертоносные — она всё ещё помнила их разговор два года назад, когда он рассуждал о возможности использования Отталкивающего сглаза на движущейся лестнице. Они потом попробовали его друг на друге на уроке защиты от Тёмных искусств и для подготовки к экзаменам за первый год. Ничего не случилось.
Но магические случайности не были полностью исключены, заключила она. Просчитанный риск, который пошёл не по плану.
— Какая же палка о двух концах чья-то свобода выбора, — вздохнул мистер Пацек. — Ах, капризы юности.
— Вы не доверяете ему? — спросила Гермиона, озадаченная его реакцией и всё ещё пытавшаяся её понять. Она не была уверена, что ей нравилось, что кто-то делал намёки, какие бы то ни было прозрачные, о характере Тома. Кто они, чтобы его судить? Они его даже не знают!
Ей, правда, можно было его судить. Она, из всех, кто думал, что знает его, была единственной, кто действительно его знал.
— Я гость в этом доме. Я нанят миссис Грейнджер. Я не считаю, что вправе доверять или не доверять детям незнакомцев, — сказал он, повернувшись к окну, чтобы продолжить работу. — Если бы Вы спросили, нравится ли он мне? Я бы не смог этого сказать. Но я… Я осознаю причины, по которым нужно быть с ним осторожным.
— Он что-то сделал? — Гермиона нахмурилась. — Если он Вас разыграл, я поговорю с ним об этом.
— Значит, — ответил мистер Пацек, поднимая жестянку цветных мелков, — получается, Вы не знаете.
— Прошу прощения? — сказала Гермиона. — Боюсь, я не понимаю, куда Вы ведёте. Вы считаете, что Том злой, и он Вам не нравится, но Вы не можете мне сказать, почему?
— Я просто проявлял такт, — сказал он. — Магическая теория о незаконных темах — это одно, другое дело, как к ней относятся люди, ей владеющие. Разве Вы не знаете, что мистер Риддл… Особенно проницателен в некотором смысле? Чувствительный с одними, способный угадывать их намерения, но недоверчивый к другим?
— Он всегда такой, — оборонительно сказала Гермиона. — Он вырос не в лучшей части Лондона, поэтому, конечно, он научился не слушать каждого, кто пытается заманить его в тёмный переулок.
— Вы когда-либо смотрели ему в глаза?
— Д-да, — сказала Гермиона, её чувство уверенности слегка заколебалось.
Глаза Тома были на несколько оттенков карего темнее, чем её собственные. В помещении, без прямого света они казались чёрными. Они напоминали
— Не знаю, как это называется у англичан. Но у мальчика есть нечто, что некоторые зовут «истинным зрением», — сказал мистер Пацек. — Этот дар имеется только у прирождённых предсказателей, некое магическое видение, которому нельзя научить или обучиться, но оно наиболее эффективно у тех, кто обладает природными способностями. Это запретная тема в Дурмстранге, даже больше, чем Непростительные проклятья, которые разрешено обсуждать в их теоретических аспектах. Но теория этой формы восприятия сильно ограничена, и она столь же ценна, сколь и опасна. Он не должен использовать её так открыто.
Он говорит о способности Тома. Той, о которой знает Дамблдор и о которой он его предупреждал.
Той, о которой она его предупреждала, потому что не хотела, чтобы его отчислили, когда у него наконец-то появился шанс на жизнь лучше, чем могли ему предоставить приют или мир маглов.
— Вы расскажете ему об этом? — сказала Гермиона. — Один из профессоров в нашей школе знает про это и о том, что Том делает, но он отказывается его учить, пока тот не станет старше.
— Ваш профессор мудр, — сказал мистер Пацек. — И, полагаю, более опытный наставник, чем я. Я могу учить, да, но я не родитель. Я не должен ему говорить.
— Если он подозревает, что Вы что-то знаете, — недовольно произнесла Гермиона, желая, чтобы ей не пришлось этого делать, — он постарается Вас уговорить. А он может быть достаточно убедителен, если захочет.
— Я могу защитить себя, мисс Грейнджер. Я изучал достаточно магических искусств, чтобы перенаправить его внимание на что-то другое, когда он придёт ко мне в поисках знаний, — сказал мистер Пацек, и её опасения были отброшены в сторону пренебрежительным взмахом руки. — Но Вам стоит подумать о самозащите.
— Как? Есть способ?
— Вам надо знать, когда не следует смотреть ему в глаза, если он с Вами разговаривает. А если Вы с ним заговорите, думайте о чём-то, не относящемся к Вашим словам. Об узоре плетения постельного белья или о мерцании языка пламени свечи в тёмной комнате — думайте об одной вещи, представляйте её в мельчайших деталях, но говорите о другом.
— Я не уверена, что смогу это… — неуверенно сказала Гермиона. Это было так же абсурдно, как одновременно тереть живот и похлопывать рукой по голове — упражнение, которое она узнала в начальной школе, когда учителя хотели преподать урок о слаженной работе мозга и мышц. Позже она узнала, что это была проверка, кто из учеников был левшой, но это другая история…{?}[В Средневековье левшей считали дьявольскими ведьмиными отродьями, но даже в новейшей истории они оставались стигматизированными. В контексте 1930-1940х, были выпущены исследования, утверждавшие, что левши – люди с психопатическими, шизофреническими, психопатическими и т.д. наклонностями.]