Одного поля ягоды
Шрифт:
А до тех пор он принимал их гостеприимство. Не было причин, почему ему бы не стоило брать лучшее из сложившейся ситуации. В настоящее время у него не было большого выбора, чтобы воротить нос от перспективы постели и трёхразового питания.
Ему помогало, что мистер Пацек присоединялся к ним за ужином по выходным. Он был взрослым, и его считали интеллектуально равным себе доктор и миссис Грейнджер, признавая, что он был профессионалом своего дела — но тем не менее чужаком в их семье. Он родился и вырос среди волшебников, и его изумляли электрические приборы вроде телефона, дверного звонка и тостера мистера Грейнджера, отчего он обзавёлся привычкой замерять
Он также был европейцем, что означало, что новости британского фронта по радио не трогали его.
Это было естественным, что мистер Пацек не обратил внимания на новость о немцах, сбросивших бомбу на Лондон за неделю до начала учебного года. Она приземлилась в районе центрального Лондона, лишь в трёх милях от сиротского приюта Вула.
Том тоже не обратил внимания, сидя в гостиной Грейнджеров с раскрытой на коленях книгой, но он почувствовал вес пристального взгляда миссис Грейнджер. Она была первой в семье, кто посчитал в уме расстояние. Несколько минут никто не произносил ни слова, пока диктор беспроводной связи призывал всех жителей Большого Лондона отправиться в ближайший пункт временного убежища. Доктор Грейнджер встал и выключил радиоприёмник.
— Не удалиться ли нам в подвал? — сказал мистер Грейнджер, складывая газету.
— Я так рада, что мы успели всё подготовить вовремя, — миссис Грейнджер пробормотала мужу, поднимая свою корзинку с шитьём и следуя за ним к двери в подвал.
До конца вечера Том ни разу не пожаловался на Грейнджеров, даже в своих личных размышлениях.
====== Глава 13. Автономия ======
1940
Гермиона не могла придумать хорошее название для каникул между вторым и третьим годом. В её голове они прошли под кодовым «лето, когда Том Риддл жил в моём доме».
Она до сих пор не замечала, что разделила свою жизнь на две отдельных категории: Волшебная жизнь и Магловская жизнь. Это были две отдельных сущности в её голове, и она не обращала внимания на их разделение в каждодневной жизни. Но они обе всегда были на задворках сознания в виде её мыслей, такие же естественные и инстинктивные, как её разделения на «правильное»-«неправильное» и на «нравится»-«не нравится».
Волшебная жизнь была Хогвартсом, её будущим, новым миром для исследования, эскапистской фантазией одинокой девочки, которая любила книги больше, чем людей, и которую называли «своеобразной» с восьмилетнего возраста. Магловская жизнь была Лондоном и её домом в Кроули, проживанием с мамой и папой, знакомым миром логики с понятными правилами и под присмотром взрослых.
Теперь же категории объединялись, чёткие линии между группами пересекались, связывая друг с другом в «колыбель для кошки» психических ассоциаций.
Том Риддл был одной из форм эскапизма для неё, когда ей было десять. Он был мальчиком на другой стороне писем, чьи страсть и пламя заставляли её забыть, что он был сиротой без гроша из более суровой части Лондона. На бумаге было неважно, кто он есть и кем он не является: она никогда не видела его лица, лишь слова — и какие красивые слова он писал! Оттуда она выстроила его образ в своей голове таким, каким она думала, он был, практически идеальным. Но бумага была бумагой, а у реальности было больше двух измерений, и, хотя её образ потерпел потрясения в первый учебный год, он не был разрушен. Расстояние сократилось в последующий год, после того как они пришли к миру между собой.
…Но теперь оставшаяся дистанция
А как иначе?
Не единожды утром она в полудрёме шла через коридор и натыкалась на Тома Риддла в её ванной, чистящим зубы в своей пижаме. Его волосы не были зачёсаны в его обычный, как по линейке ровный, боковой пробор, но растрёпанные после сна, скорее взъерошенные ветром или щегольские, чем действительно неопрятные. Том никогда не был неопрятным.
— Доброе утро, — сказала Гермиона, доставая свою зубную щётку.
Том сполоснул рот и со звоном бросил собственную щётку в стакан:
— Я могу привыкнуть к тому, что надо делить ванную, но не думаю, что я когда-либо привыкну к волосам длиною в фут в сливном отверстии.
— Не всем повезло родиться с идеальными волосами, — резко ответила Гермиона. — Тебе не кажется, что ещё слишком рано для сарказма?
Том пожал плечами:
— Каким-то образом я всегда нахожу для него время.
Это, в общем-то, подытоживало десять недель взаимодействия Гермионы с Томом Риддлом в тесном пространстве. Приводящие в ярость половину времени, поучительные в другую, но ни разу за все каникулы она не подумала, что лучше бы Том оставался в приюте. Она не была бессердечной. Несмотря на её убеждённость, что его описания жизни в приюте Вула были в основном гиперболой, она бы точно не хотела там жить. И пусть Том позволял своему врождённому язвительному обаянию сиять в её присутствии, он никогда не забывал о своих манерах при взрослых.
Взаимодействия с мистером Пацеком в тесном пространстве были более чем интересным опытом.
Волшебник напоминал их учителя по зельеварению, профессора Слагхорна. Мистер Сигизмунд Пацек не пускал слюни на знаменитые имена и влиятельные семьи, как Гораций Слагхорн, но так же, как и профессор, мистер Пацек происходил из достойной семьи и привык к хорошей жизни. Ему нравились его удобства: достаток горячей еды, алкоголь с верхней полки и интересная компания, и впервые за долгое время — возможно, впервые в жизни — ему пришлось работать для этого, а не принимать как должное его социальный статус и престиж его профессии.
Как Слагхорн, мистер Пацек владел знаниями, выходящими за пределы его квалификаций. У профессора Слагхорна, вспоминала Гермиона, была репутация отличного консультанта и советника, направляющего ловкой рукой своих протеже с начальных рабочих позиций до полномасштабных профессиональных карьер. У него были негласные договорённости с преуспевающей аптекарской фирмой, «Слизень и Джиггер», в Косом переулке. Том просмотрел программы для степени Мастера зельеварения, и оказалось, что профессор Слагхорн не брал никого в подмастерья, потому что был слишком занят преподаванием и организацией званых ужинов, поэтому он перенаправлял многообещающих кандидатов своему деловому партнёру, Арсениусу Джиггеру.
(«Если он такой преуспевающий предприниматель, — ворчал Том, — то почему он не покупает себе ананасы сам?»)
Мистер Пацек был квалифицированным мастером оберегов по профессии, но широта его знаний простиралась за её пределы. У него был хорошо намётан глаз на цвета: «И я могу заколдовать отделку дома и мебель, — говорил он, — потому что, по сути, что есть заклинание, чем не оберег в меньшей степени? Основы очень похожи, лишь какие-то руны сжаты здесь и перевёрнуты там, и пара обратных заклинаний помогут заключить магию и сделать стабильной внутри, а не снаружи, — но не просите меня применить это к вашим украшениям, и шкатулкам, и карманным часам. Я не люблю работать с мелкими вещами!»