Одного поля ягоды
Шрифт:
Изменения не были чем-то, что Том был склонен принимать: по его опыту, изменения обычно были к худшему.
Это было подтверждено, когда они с Гермионой прибыли с «Хогвартс-экспрессом» в конце учебного года. Они вышли из фойе вокзала Кингс-Кросс на лондонскую улицу. В этот момент они увидели, что Лондон, им обоим известный, больше не узнать.
Небо над городом было тёмным и серым, но это было не из-за надвигавшейся бури — основы английской жизни вне зависимости от сезона. Это была пелена дыма, вонявшая сгоревшим топливом, с дымкой мелкой сажи, покрывающей кожу и землю, словно грязный снег.
Депо «Королевской почты» на
Лондон был… изуродован.
Том услышал резкий вздох Гермионы. Он почувствовал, как что-то прошлось по рукаву его пальто, а затем что-то мягкое коснулось его левой руки.
Её рука сжала его: их кожа соприкоснулась. Её ладонь была маленькой и тёплой, а её пальцы были тонкими и нежными по сравнению с его.
Естественным инстинктом Тома было отдёрнуть руку и ударить её по костяшкам пальцев.
Он всегда считал, что держаться за руки было либо чем-то ребяческим, либо неприличным. Самые маленькие дети держались за руки, играя в пятнашки на школьном дворе или шли в школу или церковь, разбитые на пары. Старшие девочки-сироты, которым оставалось несколько месяцев до выпуска из приюта, держались за руки, когда шли на свидание с кавалером. По правилам, согласно подаренным учебникам по этикету, джентльмен должен был предложить руку, а не ладонь. Да и случайного прикосновения к коже не произошло бы, поскольку знатные и утончённые дамы, выходя из дома, надевали перчатки.
Даже в волшебном мире люди соблюдали правила поведения. Некоторые были более строги в этом отношении, чем маглы, зачастую среди консервативных семей, где ведьма хорошего воспитания должна была обзавестись семьёй до своего двадцать пятого дня рождения. (В Общей гостиной он слышал, как слизеринки шестого и седьмого годов пренебрежительно отзывались о вульгарности маглорождённых девушек с других факультетов, хотя насколько это было связано с публичными faux pas{?}[(фр.) оплошность, опрометчивый проступок], а не с соблазнением неженатых молодых людей, он не мог сказать.)
Существовала грань между детским поведением и правильным поведением, и Том не знал, на какую сторону ему встать. Он не хотел, чтобы его называли ребёнком. Он никогда не играл с другими детьми в салочки и классики и сам не считал себя ребёнком с тех пор, как научился читать и кормить себя. Да и когда это его волновали приличия, кроме как на словах, из социальных ожиданий?
Рука Гермионы была тёплой. Её присутствие было приятным и в какой-то мере успокаивающим: он забыл свои переживания о состоянии Лондона и войне…
Он не ударил её.
Он сжимал её руку, когда они выходили к ряду припаркованных автомобилей, проходя мимо мужчин в форме и женщин с повязками на руке того или иного полка или добровольческой службы. У всех были маленькие прямоугольные коробочки, привязанные шнурками вокруг шеи или болтающиеся на петлях для ремня.
Противогазы.
На каждом углу были солдаты с винтовками за плечами. Он видел штыки.
— Том!
Он моргнул:
— Что?
Она потрясла рукой:
— Мне нужны обе руки, чтобы положить сундук в багажник.
Он отпустил её. Тепло, прикосновение кожи исчезли мгновение спустя. Это было почти такое же тревожное чувство, как по очереди подвергаться разоружению в дуэльном клубе. Пусть он и знал, что это необходимость для практики в технике заклинаний, и что потеря палочки была его выбором, и что она будет лишь в нескольких футах от него, было в этом что-то, что ему никогда не нравилось. Палочка и волшебник были единым целым. Волшебник мог творить магию без палочки, но с ней всегда было проще, чем без неё.
Палочка была проводником, центром внимания и спутником.
Он помог Гермионе загрузить её школьный сундук в расширенный багажник её семейного автомобиля. Следом пошла её пустая птичья клетка.
— Теперь твой, — сказала Гермиона, потянувшись через него за ручкой его сундука.
Том замешкался:
— Мне не надо…
— Сотни тысяч людей спят в общественных убежищах каждую ночь, — сказала Гермиона, отпихивая его и поднимая его сундук. — Многие — потому что им больше некуда идти. Ты не будешь одним из них. Я тебе не позволю.
— Я всё же думаю…
— Заткнись, Том.
Они загрузили его сундук, затем Гермиона набросила сверху фальшивое дно и закрыла багажник.
Когда Том открыл для неё дверь, он заметил всполох серебра на водительском сидении. Миссис Грейнджер наносила помаду с помощью пудреницы, но на секунду он подумал, что она наблюдала за ними сквозь заднее стекло через отражение в зеркальце.
Он бы ничуть не удивился, если бы она так сделала.
Миссис Грейнджер была очень похожа на Гермиону. Они различались в некоторых вещах: у миссис Грейнджер не было чувства такта, но она была в два раза более назойливой. Во всех смыслах неудачная сделка.
Так началось его третье лето в мире маглов на заднем сидении автомобиля Грейнджеров.
Поездка в пригород заняла больше времени, чем в прошлом году, потому что им пришлось сделать несколько объездов вокруг улиц, где дорога стала непроходимой из-за неразобранных завалов. Крупные магистрали были расчищены, но власти не успели убрать весь мусор: похоже, они сгребали выпотрошенные останки упавших зданий в удобные кучи в тех местах, где бомбы пронеслись до уровня улицы.
Он мог заглянуть в подвалы людей с того места, где он сидел в движущемся автомобиле. Он мог рассмотреть архитектурное строение целого дома, как у детских распахнутых кукольных домиков, все этажи были открыты, похожие на анатомическую диаграмму. Под покатым карнизом крыши находилась мансарда для прислуги, но служанок там не было, только развалившиеся остатки дымохода. В центре находилась гостевая гостиная, где шёлковые портьеры, опалённые огнём, развевались в разбитых окнах. В самом низу была кухня, заваленная кусками разбитой плитки и сверкающими ошмётками металла, где железные сковородки и стальные раковины сплавились в одну сплошную массу.