Одного поля ягоды
Шрифт:
Отвращение Тома было связано исключительно с тем, что каким-то образом, буквально в одну ночь, его приоритеты поменялись местами.
Он всё ещё хотел величия, славы, знания и власти — всего, что Распределяющая шляпа сказала, имело для него ценность. Но он также хотел её — Её…
…Разве это чувство называется «хотел»?
Потому что для его понятия комфорта это было слишком похоже на огненную бездну Искушения.
Сам факт, что он не мог это отпихнуть, вырезать, изгнать заклинанием в небытие, как другие изменения, которые были навязаны ему. Это беспокоило
Он надеялся, что так же резко, как эти чувства свалились на него, они и улетучатся, а до тех пор ему нужно оставаться терпеливым и сдержанным в ожидании. Это была физическая реакция, такая же, которая воздействовала на бродячих котов и уличных дворняг в определённое время года. Спустя неделю или две такого необычного поведения они всегда возвращались в своё обычное состояние.
Том Риддл не был ни котом, ни собакой. Он был человеком — нет, он был волшебником. Он был лучше кого бы то ни было. Он был лучше их всех.
Эти изменения были приходящими, неудобные позывы были эфемерны, а те яркие сны были забыты поутру.
Магия, в свою очередь, была постоянной.
Том твёрдо решил не тратить ни минуты своего драгоценного времени на обдумывание тайн Греха и Искушения. У него были тайны Магии, о которых надо было позаботиться.
Он придумал исправленное бреющее заклинание, основанное на том, что было создано для стрижки шишуг и жмыров. И оно было лучше — или он просто был лучшим волшебником, — чем заклинание, которым пользовались остальные мальчики из его спальни, чтобы избавиться от неприглядных волос на лице или подправить бакенбарды. Он видел, как они выходят из ванной с полотенцем у лица.
Оказывается, их отцы рассказали им, что нужно делать, и это была вариация Режущего заклинания. В этом был смысл: заклинание ножниц было известным в своей универсальности. Оно заключалось в отделении кусочка от целого, разделении двух вещей. Четверокурсникам хватало сил, чтобы его исполнить — но вот его контроль был совсем другой историей. Контроль стал проблемой: Режущее заклинание, неважно, как много или мало сил приложить к его заклятию, резало чёткую ровную линию. Взрослый волшебник с годами практики мог контролировать угол и подрезать свои усы одним движением руки. Волшебник-ученик так не умел.
Это означало, что была ниша, место, где его заклинание могло бы быть полезным, с практическим применением, ценность которого могут оценить другие люди.
Рынок.
Это было всего лишь другое слово для «публики».
Эксклюзивно для читателей «Вестник ведьмы»:
Идеальное заклинание Обрезки!
(Указания на следующей странице)
Вы устали от дюжины разных пар секаторов, ножниц и ножей для ежедневных домашних дел? Вы хотите безопасную, быструю и удобную альтернативу, чтобы всё в Вашей жизни было аккуратно и опрятно? Вот для чего Вы можете использовать заклинание Обрезки!
1. Садоводство одним взмахом палочки. Удалите шипы с роз для своих цветочных композиций. Обезвредьте крапиву для своих зелий. Срежьте ежевику со своих кустов — никаких колючек, никаких помятых ягод! Прекрасное дополнение
2. Готовка без лишней суеты. Чтобы получить хрустящую запечённую птицу, используйте заклинание Обрезки вокруг суставов и конечностей, чтобы снять кожу с предварительно ощипанной курицы, гуся, фазана или индейки. Натрите кожу изнутри сливочным маслом, оберните ею птицу и запеките. Очистите рыбу от чешуи, приложив заклинание Обрезки под углом от хвоста к голове, следуя схеме на стр. 3.
3. Носите свои самые откровенные сезонные наряды. В «Шапке-невидимке» распродажа летних мантий! Подолы могут быть смелыми, а рукава — прозрачными, но с помощью заклинания Обрезки Вы сможете уверенно развлекаться, надев дневное платье «Аудация» с лентой спереди (стр. 44) или вечернюю мантию «Женевьева» с атласной оборкой (стр. 45). Следуйте простым инструкциям по применению заклинания Обрезки без лишних забот и хлопот на стр. 4.
Всё отвращение, которое он испытывал раньше, не могло сравниться с тем отвращением, которое он испытывал сейчас, налегая на умасливание так сильно, что ему казалось, он чувствует, как елей вытекает из его пор и впитывается в пергамент.
Он размышлял, так ли чувствовал себя Геллерт Гриндевальд, восхваляя публику за то, что они были рождены с даром магии в их крови, даже если большинство из них были пьяницами из задрипанных таверн, ищущими кого-то, кто даст их жизни больший смысл, но никто из них не хочет работать, чтобы этого добиться. Он размышлял, что чувствовал Гриндевальд об восхищении завсегдатаев таверн, внимающих каждому его слову, и что это восхищение для него значило, когда он знал, что оно исходит от людей, к которым у него нет ни унции уважения.
Какая-то его часть размышляла, был ли у Гриндевальда его собственный Контраст.
Уважение от второсортных существ не имело значения, если у него не было уважения от одного — или нескольких — человек, от кого оно действительно было важно. Уважение только от второсортных существ было… неудовлетворяющим, подумал Том. Уважение и восхищение легко получить, оно естественно приходит, если ты лучше других. Если ты был рождён великим. Но если это похоже на то, как семикурсник сдаёт экзамены первого года, — конечно, он получит высшую отметку по каждому предмету.
Это было победой, бесспорно. Но это не было достижением. Какая-то часть его размышляла, что бы он делал, если бы у него не было его Контраста.
Скорее всего, он бы не писал сейчас эту статью на коленке, где каждое слово, выходящее из его рта и из-под Самопишущего пера, причиняло столько же боли, сколько перепроверять сочинения Эйвери по трансфигурации. (Что Том до сих пор делал, потому что они с Эйвери были «друзьями», ведь тот мальчик принял свой статус второсортного существа. К этому времени Эйвери понял, что Том был умнее и могущественнее его, гораздо лучше справляясь со всем важным, что мистер и мадам Эйвери надеялись увидеть в своём драгоценном сыне, и поэтому Эйвери было ничуть не стыдно попросить помощи, чтобы превзойти свои собственные досадные недостачи.)