Одного поля ягоды

babylonsheep

Разрушенные городские здания, в свою очередь, оставались нетронутыми, потому что владельцы недвижимости не хотели их отстраивать из-за возможности возвращения немецких самолётов. Уж не говоря о том, что добыча материалов, оборудования и рабочих, чтобы починить частные здания, которые не были необходимы для боевых действий, стала невыполнимой задачей даже для богатеев.

Деньги были — с несколько вольным определением «были»: она читала, что некоторые банки перевезли свои драгоценные слитки в Канаду,{?}[Более 2.1т золота было перевезено из Банка Англии в Канаду в 1939–1940гг. ] — но больше не было ничего. Это был тот случай, когда деньги не могли купить всё.

Гермиона радовалась, что её деньги гарантировали безопасность того, что было важно для неё.

Её дом был нетронут. Дефициты, военкоматы и мародёры не касались её мамы с папой.

Родители встретили её на магловской стороне станции.

Отец выглядел измученным. Он выглядел уставшим, когда она приезжала домой на каникулы поздним июнем — в своих письмах он писал о переработках из-за бомбардировок и сопутствующих пожарах, — но теперь казалось, что утомление закрепилось всерьёз и надолго, оседая серыми перьями в волосах вдоль висков и глубокими морщинами над бровями и в уголках глаз.

А мама, она заметила, выглядела бледной, её кожа отливала синевой, когда она стояла под тенью тележки для багажа, самым ярким цветом на её лице был кораллово-красный всполох помады. Взгляд маминых карих глаз по-прежнему оставался острым и подвижным, но они потеряли почти всё веселье и тепло, которыми обычно озарялись её черты во время рождественских торжеств.

В любой другой год её семья бы провела летние каникулы в снятом доме у моря или обозревая достопримечательности исторических замков и римских фортов в британских деревнях. В этом и нескольких последних годах они этого не делали. Вместо этого их семья проводила бoльшую часть своего времени, когда им не нужно было работать и покупать товары первой необходимости, в доме в близкой доступности подвала, потому что никогда не знали, если или когда сирены снова завоют. Поэтому никто из них особенно не загорел летом.

Теперь, в кратчайшие дни зимы, все трое Грейнджеров выглядели достаточно бледными и изнурёнными, как домашние цветы, содержащиеся в чулане. Гермионе казалось, что что-то в её маме с папой износилось от напряжения времени, несмотря на попытки государства для поднятия духа и неявное давление со стороны людей их социальной группы, заставляющее их поддерживать минимальные стандарты внешнего вида.

Но это не означало, что они не могли попытаться вернуть рождественское настроение, напоминающее о беззаботных днях детства Гермионы. Сейчас Гермионе было пятнадцать, и всему, что оставалось от её детства — если ребёнку можно было оставаться ребёнком посреди войны, — был отведён короткий срок до окончательного исчезновения. Обстоятельства хоть и были напряжёнными, но у Грейнджеров были альтернативы. Им не требовалось подвергать себя несчастьями из солидарности военным действиям.

Поэтому мама с папой в этом году сделали Рождественский праздник как в старые добрые времена: с запечённым гусем в Рождественский день, подарками под ёлкой и новым комплектом одежды для каждого члена семьи, включая новые мантии и зачарованные чулки, на которых не образовывались стрелки, для Гермионы. Какая-то её часть остро осознавала, что остальные в Лондоне довольствовались консервированной свининой, присланной американцами, а нормирование одежды началось в июне. Поэтому большинство семей копили свои талоны, чтобы заменить пальто, из которых выросли их дети, или позволить себе пару зимних перчаток.

Другая её часть, которую она не хотела замечать, была рада, что Том остался в Хогвартсе. Это была её семья, и ей нравилось проводить с ними время без его присутствия. Когда он с ними жил, она практиковала сдержанность до такой степени, что чувствовала себя виноватой за любые жесты открытой привязанности с мамой и папой. Её родители старались принять Тома, но ей всё равно казалось, будто она хвастается семьёй перед ним, когда у него не было своей.

Она была рада, что ей не нужно было делиться семейным Рождеством — своей семьи — с ним.

Он рассказывал о своём равнодушии к семейным связям, и в прошлом, и в настоящем, и она вспомнила пару упоминаний, которые он делал о своей матери — женщине, которая обрекла его на плебейское имя, и её смерти

при родах…

Он так никогда и не вырос из своей неприязни к семьям в целом — это было первым, что она заметила в нём, когда они встретились в приюте Вула много лет назад, — это и его безразличие к соблюдению принципов приличия. Такая неприязнь вспыхивала всякий раз, когда она упоминала о возможности усыновления. Это случилось лишь несколько раз и только в качестве гипотезы, но он был невероятно настойчив в этом вопросе.

Для человека, который представлялся таким незаинтересованным, он принимал это так близко к сердцу.

(Для человека, который считал себя сочувствующим тем, кто находится в менее благоприятных обстоятельствах, почему, скажите на милость, его мнение так раздражало её?)

Мистер Пацек навестил их в канун Нового года, прихватив корзинку с импортным шампанским — настоящим, а не тем игристым белым вином, которым начали разводить свои запасы отели, ведь Франция была захвачена Германией с прошлого года{?}[Франция капитулировала перед Германией 22 июня 1940 и 2/3 территорий, а так же колонии и заморские метрополии перешли под контроль коллаборационистского правительства (режим Виши).], а Канал был в блокаде{?}[Силы Союзников заблокировали Суэцкий канал в 1940-м году, чтобы перекрыть возможность поставок для фашистких Германии и Италии, поскольку блокада Суэцкого канала в Первую мировую показала себя крайне эффективной. Однако это негативно сказалось на общемировом товарообороте. Также Германия учла ошибки прошлого, и в этот раз блокада хоть и повлияла на них, но была не так разрушительна. ] и того дольше. Блокады не докучали волшебникам, и, судя по всему, на задворках Статута о секретности существовали консорциумы, сделавшие состояние на приобретении магловских товаров роскоши, их дублировании и поставке на рынок волшебников. Это объясняло, откуда в магазине в Косом переулке на прилавках с сыром и колбасными изделиями были десятки видов импортных продуктов, в то время как в местных магловских кулинариях выставляли конину.

Мастер оберегов также принёс ей книги, которые она не рискнула заказать, будучи в Хогвартсе. Она не знала, какие в замке были установлены защиты против учеников, приносящих опасные магические артефакты, но эта область была повсеместно названа «Тёмными искусствами», даже если её желаемые книги ссылались на неё лишь с академической стороны. Она знала, что у школы был список запрещённых предметов, включающий в себя вещи для розыгрышей вроде навозных бомб или прoклятых безделушек, которые многие старинные семьи собирали в своих залах.

Но она не хотела рисковать: у неё была идеальная, незапятнанная история дисциплинарных нарушений, и она хотела её такой сохранить, по крайней мере, пока она не заработает значок старосты. (Гермиона узнала в первом году, что старосты могли добавить пять дополнительных книг к разрешённому списку из десяти для выноса из библиотеки.) Ей также не хотелось тратить деньги с подарков на день рождения на редкую и дорогую книгу, только чтобы её конфисковали ещё до того, как она откроет обложку.

Из книг её больше всего интересовала переведённая диссертация, выпущенная в 1712 году Академией Магической Грамотности в Падуе, — исследование из первых рук заклятия Империус, написанная как треть из трёхступенчатого обучения Непростительным. После ратификации Статута о секретности МКМ{?}[Международная Конфедерация Магов] поручила исследовать все эффекты проклятий и определить, не усилит ли их нерегулируемое использование страх перед дьявольщиной и колдовством среди маглов. В этот период маглы всё время умирали от детских болезней и заразной чумы. Те смерти оставляли следы в виде пустул на коже или узелков на лёгких. На важных маглах, убитых волшебниками, не оставалось никаких следов, которые могли бы быть зарегистрированы судом коронера, что разжигало пламя паранойи среди воцерковлённой публики. И это ставило под угрозу магические сообщества, многие из которых были тесно интегрированы с ближайшими магловскими деревнями и до появления Статута находились под технической юрисдикцией магловских властей.