Одного поля ягоды

babylonsheep

— Мы опаздываем на урок! А если они оставят нас после уроков{?}[одно из традиционных дисциплинарных наказаний в английских школах — detention, когда учеников оставляют после уроков или во время перемен для дополнительных заданий, выполнения домашних работ или объяснительных записок ]?

— Тогда ты проведёшь час или два до комендантского часа в кабинете преподавателя, задавая ей сложные вопросы, на которые она не могла ответить в классе, потому что ей надо было вести урок, — сказал Том. — Всё просто.

— Ой, я никогда об этом не думала, — сказала Гермиона, выходя из алькова и поправляя мантию.

— А когда ты через это пройдёшь, они больше никогда не захотят оставлять тебя после

уроков, — сказал Том. — Всё будет хорошо, верь мне.

====== Глава 18. Бесцеремонный ублюдок ======

1942

Вернувшись тем летом в Лондон, Том увидел приют Вула впервые за два года.

Он тут же был сбит с ног волной ностальгии.

Это не было приятным воспоминанием старых добрых дней — приют Вула не сделал ничего, чтобы создать хорошие воспоминания, — но он всё равно хранил некую сентиментальность по отношению к этому месту: каким бы оно ни было непритязательным, он там родился. Оно дало ему причину становиться лучше, мотивацию рваться как можно дальше за пределы ограничений, под которыми остальные жили свои маленькие банальные жизни, потому что каждый шаг, который он делал, он делал прочь от того места, откуда пришёл. Он говорил себе, что нет ничего постыдного в том, чтобы иметь такие скромные корни. В конце концов, он не мог забыть, что миллионы людей посвящали свои жизни (и загробные жизни) человеку, рождённому в хлеву.

На первый взгляд сиротский приют Вула выглядел как и всегда: тоскливым и изношенным, лишь необходимое количество чисток и минимальный уход не позволяли ему прийти в полную негодность. (Угадайте, кто занимался чисткой и ремонтом? Не Том, вот кто.)

Но когда он присмотрелся, то заметил, что произошли такие маленькие изменения, что он даже задумался, было ли так всегда. Крошащийся асфальт, ведущий к зданию, болтающаяся на ветру буква «А» в слове «ВУЛА» — всё было так, как он помнил, но грязные окна были заколочены грубыми досками, покрытыми клеёнкой, да ещё и та пронизывающая мрачность, которую он почувствовал, войдя в ворота…

Раньше он не думал об этом, проходя через ворота дважды в день по дороге в начальную школу, но теперь это действительно ощущалось как Ад на Земле, место, где надежды и мечты были избавлены от страданий назначенными правительством заменителями родителей, которые лепили из остатков детских душ куда более приемлемые ценности долга и конформизма.

Из-за эвакуаций там было меньше детей, чем когда он уехал, и многие лица он не узнавал. Не то чтобы он прикладывал усилия, чтобы запомнить имя каждой сиротки, по случаю или недосмотру оказавшейся приговорённой к пожизненному заключению под любящим присмотром миссис Коул, но он проверял каждого из новеньких на практическую пользу по прибытию. Эти дети были новыми, худыми, и чумазыми, и одетыми в лохмотья, и это заставило его осознать, что из всех людей, которые встречались ему в знакомых коридорах, он был самым старшим.

Миссис Коул находилась в своём кабинете, отсчитывая маленькие листочки бумаги в небольшие стопки.

Как и остальной приют, она выглядела так же, как и всегда: чистая, отглаженная форма, крепкие ботинки и комковатые чулки телесного цвета. Но форма свободно болталась на её фигуре, так же, как и кожа свободно болталась на её лице, края свисали в местах, где она похудела, складки и морщины собирались в уголках. Он не видел её несколько лет: возрастные изменения не удивляли. Некоторая часть Тома тихо радовалась, что он застал её в таком состоянии, когда сам он был истинным воплощением здоровья и жизненных сил юности. Он вырос в плечах и набрал вес с последнего раза, когда стоял в дверях её кабинета в конце второго года Хогвартса. Он воспринимал это как наглядное доказательство того, что он лучше других сирот, что

он происходит из высшего сословия по сравнению с обычными маглами.

При других обстоятельствах Том не удивился бы, увидев миссис Коул за игрой в карты, сопровождаемой наполовину полным стаканом крепкого алкоголя, ведь не так уж много развлечений возможны, когда твоя компания ограничивается жителями приюта Вула. Но, применив свои тонкие навыки чтения вверх ногами, которые не раз использовал во время чаепитий с Дамблдором, он увидел, что это были продуктовые карточки.

Мужчинам выдавалось больше пайков, чем женщинам, которые, в свою очередь, получали больше, чем дети — категория, составлявшая большинство местного населения. В свою очередь, детям полагались дополнительные талоны на молоко, а также одежду, потому что они быстро росли. Это не особенно помогало, потому что карточки для новой одежды надо было прикладывать вместе с наличными, а военное время делало цены в магазинах на всё гораздо дороже.

(Однажды он сопровождал Гермиону в Хогсмиде, где она провела час у торговца одеждой, рассматривая ассортимент чулок и носков. Волшебные магазины сейчас были дешевле магловских эквивалентов, и никто в них даже не слышал о продовольственных книжках. Гермиона дивилась тому, как хорошо волшебники вязали с помощью магии вместо машин, и какими тонкими и лёгкими были ткани без единого стежка нейлона, дорогого и нормированного в магловском мире. Том мог бы прочитать ей лекцию о технических аспектах повторяющихся чар в вязальных заклинаниях… Но у него было достаточно самосознания, чтобы понимать, что обычные мальчики были несведущи в таких вещах, даже самые лучшие из них, кто любил помогать по дому из преданности их любимым матерям.)

Она подняла взгляд со стола, сжав губы:

— Том Риддл?

— Добрый день, миссис Коул, — сказал Том, засунув руку в карман и почувствовав вышитый край матерчатой салфетки, одолженной с последнего завтрака в Хогвартсе тем утром.

— Получается, ты вернулся, Том? Остаёшься с нами навсегда? — её глаза скользнули на продовольственные карточки. — Ты больше не собираешься уезжать с той семьёй в Кроули?

— Нет, — сказал Том. — Я не остаюсь с ними. Но я не останусь и здесь тоже.

Миссис Коул сжала губы ещё сильнее:

— Тебе полагаются твои месячные талоны, которые ты можешь взять с собой, но мы уже потратили их, пока ты был в школе.

— Мне они не нужны, — вполне правдиво ответил Том. Он не хотел резиновый сыр и порошковое молоко, обогащённое размолотыми витаминами. Он не думал, что его желудок сможет это переварить после месяцев настоящей еды в Хогвартсе. — Вы можете продолжать собирать их на моё имя — каждый маленький вклад помогает в эти тяжёлые времена, не так ли?

— Получается, ты уходишь, — сказала миссис Коул. — Навсегда или только на лето? Куда ты собрался?

— Я нашёл себе работу на лето. Оттуда я пойду сразу в школу, Вы не увидите меня до следующего года.

Том достал салфетку из кармана. «Если всё пойдёт хорошо, Вы никогда меня больше не увидите».

— Вот, — Том вытащил конверт из салфетки и положил его на стол миссис Коул.

Миссис Коул осмотрела конверт, который был сделан волшебниками: толстый пергамент, жёлто-кремовый в крапинку, вместо химически обработанной белой бумаги, используемой в магловских бюро. На клапане был плотный сгусток красного сургуча без личной печати или герба. Это выглядело бы подозрительно для любого волшебника, но для среднестатистического рабочего магла, который довольствовался практичными альтернативами вместо возможностей роскоши — их канцелярские принадлежности поставлялись с самоклейкой, нанесённой на фабрике! Они прикладывали свой рот к ним! — это выглядело элегантным и дорогим.