Окутанная тьмой
Шрифт:
— Кто ж тебя так потрепал-то, а, малой? — в ушах пронзительно зазвенело, вновь заставляя морщиться, хвататься руками за голову, зарываясь пальцами в волосы, пытаться как-то заглушить, прекратить этот шум. Но, не смотря на это, Кин обернулся, тем же мутным, ничего не понимающим взглядом вглядываясь в силуэт перед собой — он был до боли знаком, собственно, как и этот голос, это насмешливое обращение. — Эй, малой, ты меня вообще видишь? — Акихико сузил глаза и для небольшой проверки помахал рукой прямо перед лицом родственника — реакции как таковой не последовало, взгляд Кина был просто в никуда.
— Акихико, да? Зачем явился, тебя, чтоб ты знал, здесь давно не ждут, — Кин развернулся и, приложив ладонь к виску, устало поплёлся подальше. Почему-то именно сейчас разговаривать вроде как с близким другом, почти братом, с которым были вполне сносные отношения, он не хотел, хотя и радовался,
— Это вообще-то всё ещё мой дом, малой, а разговор не окончен, так что стой. И не ври, что не рад меня видеть. Поверь, я знаю, что происходит, знаю, что творится на низу, из-за чего ты такой нервный, из-за чего сейчас выглядишь так погано, но я не могу понять, на кой чёрт тебе это надо? Ты же Кин, тот демон, который всегда и всех ненавидел, презирал за подобные слабости, был готов легко убить. Что же изменилось в тебе, пока меня не было рядом, а, малой? — Акихико, откинув край плаща в сторону, присел на каменный забор, насильно заставляя Кина сесть рядом — тот почти и не сопротивлялся, просто выбился из сил. Сказать, что Акихико был удивлён такими переменами — ничего не сказать, да, он знал, что Кин исправно продолжает видеться и общаться с Люси, что он верно охраняет Лейлу и, вообще, слишком много времени проводит изучая человеческие чувства. Но он и подумать не мог, что тот Кин — гадкий мальчишка с самодовольной ухмылкой и такими пронзительными глазами — так быстро и бесследно исчезнет, оставляя после себя только милого, ранимого мальчика с такими большими, наивными, чёрными глазами. Акихико, пожалуй, был первым, кто разглядел его таким искренним, но вот разбивать его маску тогда он не посчитал нужным — такие наивные и светлые демоны, как правило, долго не живут, находя свою смерть в своих же собственных слабостях. Так и Кин мог бы закончить свою историю, и в какой-то мере Акихико и не жалел, что не попытался изменить его тогда, вбить в детскую голову правильное — он бы не дожил до своих лет, если бы был добрым. Но сейчас видеть перемены на его лице, в глазах, характере и душе было приятно — теперь Акихико не был единственным, кто поддался Хартфилии, становясь достойным, Кин теперь стремится к такому же результату. Может не так успешно, открыто, быстро, но он старается и это видно — и эта боль, оставшаяся после укуса, наверняка не даёт ему сожалеть, он продолжает упрямо считать, что всё сделал правильно.
— Это моё дело, так что не лезь сюда! Я сам так решил, не твоего ума дело, что я делаю, ради чего и зачем! Я могу и сам распоряжаться своей жизнью, ясно?! Меня больше волнует, какого чёрта ты вернулся, почему больше не писал, почему пропал?! — Акихико лишь потупил взгляд, размышляя об одном: «Неужто малой волновался за него, переживал?!». Ведь Акихико не считал больше нужным писать после того, как всё же смог найти косу и победить Жнеца, который проиграл в честном бою, и просто подумать не мог, что его кто-то ждёт. А ведь Кин ждал, каждый день, ожидая, надеясь получить хотя бы такой же ничтожный клочок бумаги, исписанный какой-то ерундой и, пытаясь разобрать эти каракули, радоваться, что пришёл долгожданный «привет». Акихико редко задумывался над чувствами Кина, искренне считая его непрошибаемым, но теперь Кин не тот гадкий, мелкий гавнюк, часто мешавшийся у него под ногами, постоянно прибегающий к нему при первой же возможности, лезущий в его дела. Да, сначала Акихико гонял его, тут же выпроваживая вон, закрывая с грохотом тяжёлую дверь, ведь из него была очень плохая нянька и ничему хорошему он научить не мог. Но позже, уже спустя несколько недель, почему-то сжалился или же опять эти большие, детские глаза Дьявола сделали своё дело, растопив лёд в его сердце.
— Малой, ты не перестаёшь меня удивлять, никогда бы не подумал, что ты будешь волноваться обо мне. Привязанность делает из демонов преданных псов, так что добро пожаловать в стаю, — вздохнув с неким облегчением, Акихико поднялся сам, помогая и Кину, позволяя полностью опереться на себя. Всё же Кин каким был, таким и остался — тот же глупый, наивный ребёнок, нуждающийся в защите и поддержке. — Меня сильно тревожит твоё состояние, малой, заканчивал бы ты с этим наказанием, выглядишь не то, что паршиво — жалко. Я знаю, что ты и так всё осознал и понял, так к чему такие жертвы? — Акихико предполагал, что Кин не ответит, и тот промолчал, только фыркнув в сторону. Акихико понимал, что объяснить почему, Кин даже сам себе не может — просто сердце подсказывает ему, что он должен окрепнуть,
— Уже уходишь? И куда ты так вырядился? — Кин опёрся на дверной косяк, устало прикрыв глаза — как бы он не пытался, не старался, лучше не становилось, всё по-прежнему плыло и он еле, только благодаря памяти, ориентировался в доме, в комнатах. Акихико увлечённо рыскал по маленьких ящикам стола в своём кабинете, про себя отмечая, что всё осталось на своих местах, было похоже, что Кин даже и не заходил сюда — повсюду была пыль и паутина. Кин, конечно, считался здесь полноправным хозяином, но всё равно он знал, что придёт день и Акихико вернётся, и ему здесь больше не будет места. Это была лишь одна из ряда причин, по которым он ничего не смел изменять и трогать, особенно в кабинете родственника и его комнате, не считая тех цветов на столе, которые до сих пор не завяли. Те вечные розы в комнате Акихико продолжали цвести, радуя глаза и согревая душу, Акихико даже улыбнулся, увидев их, ведь малой ничего не тронул. Всё же было неимоверно приятно оказаться в родном доме, где он не был так долго, сам ещё в полной мере не осознавая, насколько сильно скучал и нуждался в этом месте.
— Да, я тут за парочкой бумаг залетел. Пока отлучусь ненадолго, но ты дверь не запирай, привыкай, теперь ты не один. А так я скоро вернусь, — проговорил Акихико, стоя перед зеркалом в полный рост, довольно любуясь своим внешним видом. Вообще отправляться в самый низ и вновь заявлять перед всеми, что он Жнец одновременно было и приятно, и тошно: вернуть себе титул он, конечно же, хотел, но видеть эти знакомые рожи — нет, хотя перспектива не сдержаться и ударить кого-нибудь, как в старые, добрые времена, его радовала и привлекала. Вот и вернулся всем известный засранец, которого все не то что уважали, а просто боялись — о, воспоминания, когда он так же «не сдерживался» вызывали улыбку, было забавно видеть эти перепуганные рожи и чью-то кровь на костяшках рук, а после, может быть, если увлекался и на лезвии косы. Хорошие были времена, Акихико и не верилось, что они вернутся, но он дома, чёрт возьми, в своём знаменитом саду и со своим любимчиком среди родни — всё налаживается.
— А меня ты выгонишь, когда вернёшь свой титул? Я же был обычной заменой, так? — Акихико замер, так и не застегнув оставшиеся пуговицы на белой рубашке, обернулся — Кин смотрел необычайно серьёзно, будто выжидал приговор. Вот только Акихико и не думал спроваживать его за дверь, Кин ему даже нравился, они были похожи и вполне могли бы ужиться под одной крышей, в конце концов, Акихико относился к нему порой и лучше, чем к родной сестре. И что на него нашло-то?
— Что за глупости, малой? Я вообще-то и не собирался, в чём проблема, оставайся, дом большой, души поделим, а эти мысли выкинь из головы. Или это ты уже бредить начал? — Акихико, подойдя ближе, приложил ладонь к его лбу — тот был горячим, но не настолько, чтобы доводить Кина до подобных мыслей. Неужели он думал о таком и раньше, просто жил с этой мыслью, ожидая пока страшный дядя Акихико вернётся и выставит его за дверь — так глупо и по-детски.
— А ты изменился, дядя, — насмешливо протянул Кин, еле-еле улыбнувшись через силу. — Раньше ты таким не был: может лицо и тоже, но вот характер переломался. Кстати, что у тебя на голове за гнездо? — Акихико ухмыльнулся, нет, этот малой как был гавнюком, так им и остался. Хотя может он и был прав насчёт переломанного характера, вот только поздно он заметил — Акихико сломался уже давно. А вот про гнездо было лишнее — да, отросли немного волосы, теперь спадая прядями на лоб, да и чёлка почти полностью прикрывала ядовито-зелёные глаза, но ему нравилось. Давно пора было что-то менять в своём образе сумасшедшего и злодея — теперь никто не увидит его глаз и того безумия в них, пусть трясутся, правильно, пускай боятся его, ведь так и должно быть.
— Ладно, мне пора, и мой тебе совет, малой, поешь уже, не мучайся. А то выглядишь просто жалко, — Акихико, остановившись рядом, у двери, улыбнулся, по-доброму потрепав Кина по волосам, — тот хмыкнул, отодвинулся в сторону, не позволяя больше прикасаться к себе, хотя Акихико и знает, что ему нравится — эта его глупая, детская привычка.
— Когда вернёшься — не шуми, я пойду спать, — с усилием оттолкнувшись от косяка, Кин поплёлся по тёмным коридорам, быстро исчезнув за ближайшим углом. Акихико только покачал головой, ведь малой всё же упёртый и от своего не отступит. Вообще Акихико был рад оказаться здесь, вновь пройтись по этим бесконечным коридорам, почувствовать себя маньяком, выслеживая души появившиеся здесь. Но вот больше всего он радовался, что увидел этого мальчишку, что-то родное всё же было в нём, что-то близкое и знакомое — кровь, что ли.