Оленин, машину! 2
Шрифт:
Мы сходим с дороги в бамбуковые заросли. Потрошим резиновые мешки, достаём одежду, переоблачаемся. Снова предупреждаю бойцов отряда, Анатолия (он же Айхан) и Тимура, чтобы ни при каких обстоятельствах, даже если их пытать станут, ничего не говорили.
— Материться тоже нельзя? — уточнил казах Сайгалиев.
Я чуть не рассмеялся. Забавная штука, межнациональные отношения: казахи запросто могли бы ругаться по-своему, но материться предпочитают исключительно по-русски. Звучит экзотично, и когда такое происходит, я к примеру, единственное, что могу понять, — это неприличные слова.
— Отставить, боец Сайгалиев! — зыркаю на него строго.
Он аж вытягивается, замирает.
—
— Есть не материться, — отвечает негромко Сайгалиев.
Переодевшись, мы превращаемся в то, что и было задумано: муж — потомок древнего самурайского рода, его жена, которая никак не может родить и потому нуждается в помощи небесных сил, а также двое слуг, они же телохранители.
— Говорить буду только я, вы молчите. Что бы не происходило. Ясно? — спрашивает Кейдзо, притом он очень строг.
— Так точно, — отвечаем втроём. Непривычно мне подчиняться гражданскому. Ну да, а он кто, этот бывший шпион? Гражданский специалист, — так их называют в моё время. Но если нужно, заставлю себя его слушаться, делать нечего.
Топаем в деревню. Приходим туда под утро, будим местных собак, и они встречают непрошенных гостей яростным лаем. Невольно тянусь к катане, что спрятана под одеждой: если зверьё нападёт, покрошу, не дам себя покусать. Никто здесь сорок уколов в живот делать мне не станет, — слабый уровень медицинского обслуживания. Быстрее сдохнешь, чем вылечат. Но псины оказываются мелкими, хотя и жутко злобными.
Дошли до середины деревеньки, прежде чем показался какой-то толстенький тип. Запахнувшись в кимоно, позёвывая, он поспешил перегородить нам путь. Назвался местным старостой и поинтересовался, кто такие и чего нужно. Пространство вокруг подсвечивал себе чем-то вроде «летучей мыши», но я понятия не имею, как это по-японски называется.
Кейдзо ответил полным достоинства голосом, что зовут его Иноуэ Каору, он самурай. Везёт свою жену в Токио, дабы та могла помолиться в храме Киёмидзу Каннон-до, что расположен в парке Уэно. Вместе с нами два телохранителя, имена которых ему знать совершенно не обязательно. Внимательно выслушав, староста поинтересовался, желают ли путешественники продолжить свой путь или хотят остановиться на ночь.
Бывший шпион посмотрел вопросительно на меня. Мне ничего не оставалось, как кивнуть. Было бы, в самом деле, неплохо отдохнуть немного. Привести себя в порядок, поесть. О том, чтобы душ принять, уже и мыслей не было: откуда бы таким удобствам взяться в этой деревеньке? Староста, видимо, с хозяином крошечной гостиницы был в родстве. Он самолично отвёл нас туда, а потом удалился, весьма собой довольный.
Нам выделили две комнаты. Одну для супругов Иноуэ, на чьё имя и был паспорт бывшего шпиона (хотя почему бывшего, если он снова таковым стал), другой для их слуг. У тех документы, само собой, были. Только их проверять никто не стал: феодальные отношения даже в середине ХХ столетия в Японии себя не изжили окончательно. Проще говоря, если ты слуга, то важны лишь имя и статус твоего суверена, а ты, уж коль довелось родиться нищебродом, так выполняй приказы господина и не вякай.
Оказавшись в «номере», — по сути, комнате примерно двадцати квадратных метров с бумажными (буквально) стенами, я первым делом стянул с себя женское кимоно и, оставшись в исподнем, завалился спать. Война войной, но что проку от бойца, который не сумел восстановить силы? Кейдзо поступил благоразумнее. Сначала разделся, разложил одежду, затем сходил по мелкой надобности и даже, судя по мятному запаху,
Не привык я к такому, что тут скажешь. Вместо матраса — жёсткий деревянный пол с подстилкой из тростника. Вместо подушки — деревянный валик, от которого шея с непривычки ощущается, словно сама из полена выточена. Удобства — во дворе, а пища такая скудная, что невольно задумаешься: как они тут вообще выживают, японцы эти? Пришлось распотрошить собственные запасы, чтобы подкормиться немного. Это было вчера поздно вечером, чтобы не пришлось спать с урчащими от голода животами.
Рано утром, расплатившись и поблагодарив за ночлег (я бы и одной звезды не дал этому «отелю»), мы двинулись на поиски заведения, где бы перекусить. Не затем старались, чтобы животы набить, а потому, что Кейдзо насоветовал. Сказал просто: модно будет послушать разговоры местных жителей о том, о сём. Глядишь, узнаем что про наличие береговой охраны или даже присутствие воинских частей.
А что? Идея мне очень понравилась. Покинув «гостевой дом», мы отыскали заведение общепита. Зашли, расположились, как здесь принято, прямо на полу. Кейдзо сделал заказ. Я не стал спрашивать, что именно нам принесут. Поскорее бы, а то живот сводит. Сухпай, конечно, вещь полезная и питательная. Но его пришлось экономить. Потому все остались после быстрого завтрака, по сути, голодными.
Местная еда оказалась непривычной на вкус, состояла из морепродуктов и риса, но была довольно сытной. Только мы не торопились, чтобы дать возможность Кейдзо наслушаться вдоволь разговоров немногочисленных посетителей. Чем он и занимался, делая вид, что болтает со мной о том, стоит ли нам всё-таки сесть на поезд до Токио или продолжить паломничество пешком. Я пытался «спорить» (шептал, чтобы не выдать себя). Говорил, что пешком — это будет правильно, а иначе небо не примет мои молитвы, и я не смогу «стать матерью». Словом, плёл всякую ерунду, лишь бы снаружи казалось, будто супруги о чём-то непринуждённо беседуют.
Глава 53
На следующее утро мы покинули ночлежку и двинулись в сторону Токио. Благо, дорога из Кисаката, — так называлась деревенька, где мы провели ночь, и около которой высадились на берег, — тянулась вдоль океана, и можно было перемещаться, наблюдая за наличием прибрежных укреплений. А их-то, к нашему большому удивлению, и не было. Ничего: ни зенитных орудий, ни сторожевых постов, ни кораблей, курсирующих туда-сюда и охраняющих окрестные воды.
Пока шли до следующей деревеньки, — Камихама, — не встретили ни одного военного грузовика. Всё выглядело так, словно Японская империя не находится в состоянии войны с целым миром. Да, люди, которые попадались навстречу или обгоняли нас, бредущих вдоль дороги, выглядели озабоченными. Оно и понятно: страна испытывает большие трудности, поскольку экономика переведена на военные рельсы, и для удовлетворения внутренних нужд остаётся совсем мало.
Мне пришла на ум фраза «Всё для фронта! Всё для Победы!» Вероятно, у японцев столь же высок патриотический дух. Только не могу сказать, чтобы он был направлен на благое дело. Их империя не свои законные земли защищала почти сорок лет, а зарилась на чужие. Теперь пришло время расхлёбывать ту кашу, которую сами же и заварили.
До Камихама прошли пять километров, остановились в небольшой забегаловке, чтобы перекусить. Чёрт побери, я ощущал себя в эти минуты не разведчиком, а каким-то туристом! Гуляю, воздухом свежим дышу, морепродуктами питаюсь. Когда увидел наконец полицейского, захотелось «языка» взять. Предложил это Кейдзо, он посмотрел на меня, как на умалишённого: