Оленин, машину! 2
Шрифт:
Но никуда не денешься. Путь разведчика тернист, на нём простых решений не бывает. К тому же хороший опыт. Мало ли, в жизни пригодится. Правда, ещё не знаю, как именно, только… Я вздохнул. Приказ есть приказ. Не давать же заднюю, когда подготовка в самом разгаре. Так что пришлось у корейцев брать уроки того, как правильно перевоплощаться в японскую барышню. Кейдзо в этом отношении было намного легче, он ведь местный и знает, как что правильно натягивать.
Поскольку полковник Грушевой выделил нам на подготовку всего сутки, пришлось запоминать буквально на ходу и тренироваться снова и снова. До тех пор, пока эти чёртовы гэта не стали мне, как родные. Равно и таби — японские носки высотой до лодыжки с отделённым большим
— Я тебе подскажу, что и как.
Я посмотрел на него недовольно. «Вот же чёрт ускоглазый! — подумал иронично. — Прикалывается, как пить дать! Нашёл себе дурачка, чтобы над ним шутки шутить». Потом глянул в зеркало. А ведь прав шпион! Выгляжу комично, напоминаю Олега Табакова, когда тот исполнял роль буфетчицы Клавы в спектакле «Всегда в продаже». Правда, тот моложе был… но какая разница?
Уже поздно вечером, когда в театре приходится зажигать керосиновые фонари, чтобы видно было, куда идти, и не потеряться в хаосе реквизита (не знаю почему, но электричества пока тут нет), мы выходим на улицу и жадно глотаем прохладный воздух. Всё-таки столько часов провести в пыли, среди барахла, — это испытание для лёгких. Но зато у нас с собой несколько костюмов, грим и прочее, — всё, чтобы превратить нас с Кейдзо в семейную пару.
— Постойте, — говорю, останавливаясь возле полуторки, в которой ждёт Федос, измученный долгим ожиданием. — А за чей счёт банкет?
— Какой банкет? — удивился Кейдзо.
Не буду посвящать его в детали фильма «Иван Васильевич меняет профессию», откуда взял фразу, потому уточняю:
— Ну, кто оплатит все эти костюмы, обувь и прочее?
Сонный лейтенант разводит руками.
— Кажется, комендатура… — начинает он, из чего я делаю вывод: корейских товарищей попросту «нагнули», выражаясь языком моего мира. Это неправильно. Конечно, от театральных деятелей не убудет, у них одежды всякой много. Но я помню железобетонное правило, которому следую всю жизнь: каждый труд должен быть оплачен. Потому прошу Кейдзо с лейтенантом сесть в машину, а сам беру директора театра за рукав и отвожу в сторонку для приватного разговора.
— Возьмите, — протягиваю ему три золотые монеты. Вот и пригодились те сокровища, которые я прихватил с собой.
Он смотрит на деньги, изумлённо расширяет глаза.
— Берите, это достойная оплата за ваш труд, — говорю ему строго, хватаю за руку и высыпаю тяжёлые кругляши на ладонь. — Всё должно быть по-честному.
Директор берёт монеты, прячет их в карман пиджака, и вид у него опасливый.
— Всё в порядке, — заверяю его. — Никто ничего не спросит. Обменяете, на что нужно. Или купите. Не знаю, как здесь принято.
Кореец крепко жмёт мне руку. Наконец-то вижу, как он улыбается. Потом возвращаюсь в полуторку и говорю Федосу, чтобы вёз нас в комендатуру. Там оставляем лейтенанта, а дальше направляемся на восток, в расположение своего полка.
Глава 51
Разработка операции под кодовым названием «Самурай» (чёрт его знает, кому из офицеров взбрело в голову это нерусское слово, но оно прицепилось, как репей, и вскоре даже просочилось в официальные документы, став частью штабных шифровок) после нашего с Кейдзо возвращения пошла в бешеном темпе. Времени на раздумья не оставалось — каждые сутки были на счету.
Но тут нас поджидала засада: никто, ни одна живая душа, не знал, насколько крепко японцы заминировали свои прибрежные воды (если они вообще этим озаботились). Есть ли там минные поля, готовые разнести в щепки любой корабль или подлодку? Мысли невольно возвращались к Великой Отечественной: фашисты в самом её начале, чтобы не выпустить основные силы Балтийского флота из Таллина, где он тогда базировался, в Кронштадт, превратили море в смертельный
Когда же большинству наших кораблей всё-таки удалось вырваться, фашисты от злости нашпиговали Балтику ещё сильнее, да так, что наш флот оказался заперт у Ленинграда. Без карт соваться на большую воду было равносильно самоубийству. После войны эти проклятые мины ещё долго всплывали из глубин, поднятые штормами, унося жизни рыбаков и торговых судов. А что с Японией теперь? Полная тьма. Может, их воды — такой же адский котёл, только ждущий своего часа?
И вот загвоздка похуже: наш единственный козырь в этой игре — Рихард Зорге, гений советской разведки в Японии, — был давно потерян. Его казнили 7 ноября 1944 года, а вместе с ним японцы уничтожили всю его сеть, словно вырубили под корень. С тех пор — ни слова, ни намёка из Токио в Москву. Были ли там ещё наши люди? Может, и были, но рисковать под носом у японской контрразведки, которая не спала ни днём, ни ночью, никто не решался.
Могло получиться, что мы отправимся прямиком в мясорубку, с завязанными глазами, полагаясь только на удачу и собственные нервы, натянутые до предела. Отступать некуда — приказ железный, а провал означал бы крах всего плана. Но хуже всего — если американцы пронюхают о нашей высадке и кинутся перехватывать инициативу, Япония превратится в кровавую арену, как Корея, которая уже трещала по швам, стремительно катясь к разделу на «красный север» и «звёздно-полосатый юг». Пока этого не случилось, но запах большой драки уже витал в воздухе.
Через неделю мы были на низком старте. Одежда, фальшивые документы, деньги — всё собрано. Оружие? Четыре меча, включая мой, выкованный древним мастером Мицуи Хара, и четыре кинжала танто. Никакого огнестрела, — это опасно. Кейдзо, потомок самурайского рода, мог носить катану открыто, не вызывая вопросов. Наши сопровождающие — его «слуги» и телохранители — тоже вписывались в легенду. А мне, «женщине», придётся прятать клинок под одеждой: тамошним дамам подобные вольности запрещены.
Утро перед отправкой выдалось тяжёлым. Полковник Грушевой, с лицом от недосыпа серым, как бетон, выдавил короткое напутствие, больше похожее на приказ не сгинуть раньше срока. Мы пожали руки товарищам — у некоторых в глазах уже читалась тревога за нас — и вчетвером забрались в полуторку. Машина, скрипя всеми болтами, потащила нас в Наджин.
Там, в порту, ждала С-55 — дизель-электрическая подлодка серии IX-бис «Средняя», готовая нырнуть в океан вместе с нами на борту. Выгрузились молча. Я отвёл Федоса в сторону и, глядя ему в глаза, выдал последнее: если не вернусь через три недели — а это всё, что нам дали на разведку, — он должен взять ящик, который я спрятал неподалёку от расположения полка среди скал, и передать его начальству. «Только тронь его раньше — и тебе конец, — рявкнул я, сжимая плечо бойца. — Там бумаги, за которые трибунал шлёпнет без разговоров». Парень побледнел, но кивнул. Я знал: любопытство может его погубить, а страх — наш единственный шанс сохранить секрет в тайне.
Капитан третьего ранга Макар Ефимович Гранин встречал нас у трапа С-55 вместе со своим старшим помощником. Матросы помогли перенести вещи, — их было немного, в общем-то, всё уместилось в два небольших резиновых и плотно закупоренных мешка. После этого нам предложили забраться внутрь подлодки, и вскоре раздались команды к отплытию.
Никогда бы не подумал, что у меня будет приступ клаустрофобии. Вроде прежде этой хворью не страдал. Но когда оказался в страшно тесном, с тяжёлым воздухом, — он мне показался густым даже, — пространстве подлодки, испытал сильное желание выбраться поскорее наверх и ощутить на лице поток свежего океанского ветра. Однако приходилось привыкать к новым условиям. Да и не только мне, а всей группе: я видел, как побледнело лицо Кейдзо и наших «охранников» — казаха Тимура Сайгалиева и якута Анатолия Иванова.