Оливер Твист
Шрифт:
Неожиданное предложеніе ночлега было слишкомъ соблазнительно, чтобы отказаться отъ него, тмъ боле, что непосредственно за нимъ слдовало увреніе въ томъ, что старый джентльменъ безъ сомннія доставитъ Оливеру какое нибудь мстечко и въ самомъ непродолжительномъ времени. Это привело къ дружеской и откровенной бесд, изъ которой Оливеръ узналъ, что друга его зовутъ Джекъ Доукинсъ и что онъ пользуется исключительнымъ расположеніемъ и покровительствомъ упомянутаго выше джентльмена.
Нельзя сказать, чтобы наружность мистера Доукинса говорила особенно въ пользу удобствъ, доставляемыхъ его патрономъ тмъ, которыхъ онъ бралъ подъ свое покровительство; но такъ какъ онъ говорилъ все время легкомысленно и несвязно, а затмъ совершенно откровенно сознался въ томъ, что товарищамъ своимъ онъ больше извстенъ подъ названіемъ
Такъ какъ Джекъ Доукинсъ отказался войти въ Лондонъ раньше наступленія ночи, то было уже одиннадцать часовъ, когда они подошли къ Айлингтону. Отъ Энджеля они прошли на улицу Сентъ-Джонсъ, повернули въ переулокъ, кончавшійся у Седлеръ-Уэльскаго театра, затмъ по Эксмоузъ-Стриту и Канписъ-Роу, прошли по небольшому двору пріюта, затмъ, наискось черезъ Хокдей, дале по Малой Сафронъ-Гиль и по Большой Сафронъ-Гиль, гд Доджеръ пустился скорымъ шагомъ, рекомендуя Оливеру не отставать отъ него.
Не смотря на то, что все вниманіе Оливера было занято его проводникомъ, онъ все же не могъ удержаться отъ искушенія бросить нсколько взглядовъ на ту и другую сторону улицы, по которой они шли. Боле грязнаго и отвратительнаго мста онъ ни разу еще не видлъ. Улица была очень узкая, грязная и воздухъ въ ней былъ пропитанъ зловоніемъ. Здсь было везд очень много маленькихъ лавочекъ, единственнымъ товаромъ которыхъ были, повидимому, только дти; не смотря на такой поздній часъ ночи, они то выползали изъ дверей лавочекъ, то вползали туда или во весь голосъ ревли внутри. Единственными торговыми учрежденіями, которыя, повидимому, процвтали среди этой грязи и нищеты, были трактиры, наполненные самыми безшабашными ирландцами, которые ругались, что называется во всю. Крытые проходы и дворы, то тамъ, то здсь идущіе въ сторону отъ главной улицы, открывали видъ на небольшое помщеніе, гд пьяные мужчины и женщины буквально валялись въ грязи; изъ нкоторыхъ дверей, пробираясь осторожно, какъ тни, выходили какіе то люди весьма подозрительной наружности, отправляясь, по всей вроятности, въ какую-нибудь, далеко не безупречную экспедицію.
Оливеръ начиналъ уже подумывать, не лучше ли будетъ улизнуть оттуда, когда они подошли къ самому концу улицы. Его спутникъ схватилъ его за руку, толкнулъ въ открытую дверь дома, находившагося вблизи Фильдъ-Лена, и потащилъ его въ проходъ, затворивъ предварительно дверь за собою.
— Кто тамъ? — крикнулъ чей то голосъ въ отвтъ на свистъ Доджера.
— Плюмми и Слемъ! — отвчалъ Доджеръ.
Надо полагать, что слова эти были заране условленнымъ паролемъ, такъ какъ вслдъ за этимъ на стн въ противоположномъ конц прохода, показался слабый свтъ свчи и изъ кухни въ томъ мст, гд находилась лстница со сломанными перилами, выглянуло лицо мужчины.
— Васъ двое? — спросилъ онъ, вытягивая дальше руку со свчой, а другою рукой прикрывая глаза. — Кого ты привелъ?
— Новаго товарища, — отвчалъ Джекъ Доукинсъ, толкая Оливера впередъ.
— Откуда онъ?
— Изъ земли простофилей. Гд Феджинъ? Наверху?
— Да, сортируетъ платки. Идите же! — мужчина скрылся за дверью, а вмст съ нимъ и свча.
Оливеръ, ощупывая путъ одной рукой, а другой держа крпко руку товарища, съ трудомъ подымался по темной, сломанной лстниц, тогда какъ проводникъ его шелъ совершенно свободно, видимо хорошо знакомый съ этимъ домомъ. Онъ открылъ дверь задней комнаты и втащилъ туда за собою Оливера.
Стны и потолокъ этой комнаты были почти черные отъ долголтней грязи и копоти. Противъ плиты стоялъ большой столъ, на которомъ горила свча, стояла бутылка имбирнаго пива, дв или три оловянныхъ чашки, хлбъ, масло и тарелка. На сковородк, стоящей на плит, жарились сосиски; подл плиты у сковородки стоялъ старый еврей; отталкивающее лицо котораго было слегка закрыто нависшими красновато-рыжими волосами. Одтъ онъ былъ въ сромъ, фланелевомъ халат съ открытой впереди грудью; вниманіе его было, повидимому,
— Это онъ самый, Феджинъ, — сказалъ Джекъ Доукинсъ, — мой другъ Оливеръ Твистъ.
Еврей засмялся и, отвсивъ низкій поклонъ Оливеру, протянулъ ему руку, выразивъ надежду, что онъ будетъ имть честь ближе познакомиться съ нимъ. Тогда молодые джентльмены, съ трубками окружили его, крпко пожимая ему руки, особенно ту, которая держала маленькій узелокъ. Одинъ молодой джентльменъ позаботился о томъ, чтобы повсить его шапку, другой очень обязательно засунулъ руки въ его карманы, говоря, что хочетъ самъ все вынуть изъ нихъ, чтобы онъ уже не безпокоился объ этомъ, когда будетъ ложиться спать, потому что очень усталъ. Не знаю, какъ далеко зашли бы эти любезности, не прогуляйся вилка еврея по головамъ и плечамъ этихъ крайне обязательныхъ юношей.
— Мы очень рады видть тебя, Оливеръ, очень рады, — сказалъ еврей. — Доджеръ, возьми сосиски и поставь кадку у огня для Оливера. Ага! ты смотришь на носовые платки… Эхъ, мой голубчикъ! Ихъ тутъ очень много, не правда-ли? Мы только что сортировали ихъ и приготовили для стирки. Вотъ и все, Олмверь, вотъ и все! Ха, ха, ха!
Послдняя часть спича вызвала оглушительный восторгъ со стороны подающихъ большія надежды питомцевъ веселаго стараго джентльмена. Посл этого вс принялись ужинать.
Оливеръ сълъ свою порцію и тогда еврей, приготовивъ въ стакан смсь горячаго джина съ водой, приказалъ ему выпить ее залпомъ, говоря, что другой джентльменъ ждетъ своей очереди. Оливеръ сдлалъ, какъ ему было приказано, и вскор посл этого почувствовалъ, что его осторожно подымаютъ и кладутъ на одинъ изъ лежащихъ на полу соломенниковъ. Спустя минуту онъ спалъ уже глубокимъ сномъ.
IX. Дальнйшія подробности, касающіяся веселаго стараго джентльмена и его подающихъ надежду питомцевъ
На слдующее утро Оливеръ проснулся поздно посл тяжелаго, продолжительнаго сна. Въ комнат никого не было, кром стараго еврея, который варилъ кофе въ кастрюльк и тихонько насвистывалъ, мшая его желзной лопаткой. По временамъ онъ останавливался и прислушивался къ шуму, доносившемуся снизу; успокоившись тмъ, что слышалъ, онъ снова начиналъ свистть и мшать ложкой кофе.
Хотя Оливеръ и проснулся уже, тмъ не мене онъ оставался еще въ томъ состояніи между сномъ и бодрствованіемъ, когда въ теченіи цлыхъ пяти минутъ лежишь съ полуоткрытыми глазами и лишь наполовину сознаешь, что происходитъ кругомъ; но стоитъ только закрыть глаза и моментально погружаешься въ полное безсознательное состояніе.
Въ такомъ то состояніи находился и Оливеръ. Онъ видлъ еврея сквозь полуоткрытые глаза, слышалъ его тихій свистъ, ясно узнавалъ звукъ ложки, царапавшей стнки кастрюли, и въ то же время вс чувства его заняты были не имъ, а тми, которыхъ онъ когда либо зналъ.
Когда кофе былъ готовъ, еврей отставилъ его на край плиты и нсколько минутъ стоялъ въ нершительности, какъ бы не зная на что употребить ему свое время. Обернувшись въ сторону Оливера, онъ взглянулъ на него и назвалъ его по имени. Мальчикъ не отвчалъ и крпко, повидимому, спалъ.
Успокоившись на этотъ счетъ, еврей подошелъ къ двери и заперъ ее на ключъ. Затмъ, какъ показалось Оливеру, онъ отодвинулъ какую то дощечку и изъ отверстія вынулъ небольшой ящикъ, который осторожно поставилъ на столъ. Глаза его сверкнули, когда онъ открылъ крышку и заглянулъ туда. Онъ подвинулъ старый стулъ и слъ на него, а затмъ вынулъ изъ ящика великолпные золотые часы, сверкавшіе драгоцнными камнями.
— Ага! — сказалъ еврей, подымая кверху плечи, причемъ все лицо его освтилось отвратительной улыбкой. — Ловкія собаки! Ловкія! Стойкія до конца! Ничего не сказали старому пастору, гд они были. Не донесли на стараго Феджина. Да и какая польза, если бы донесли! Узелъ на веревк отъ этого все равно не развязался бы! Нтъ, нтъ, нтъ! Лихіе ребята! Лихіе!..