Оскол
Шрифт:
На втором этаже хлопнула дверь. Котяра скатился под стеллаж, а я увидел вместо ожидаемого профессора какого-то пончика в куртке из рыжей парусины.
– Ты еще наплачешься, - взвизгнул толстяк и выскочил на улицу.
Дверь с молоточками немного подумала и, скрипнув, отворилась наружу. Я поднялся наверх. По обе стороны длинного коридора располагались квартиры и дверь, первая справа, тихонько скрипнула, полуоткрывшись.
– Эй, кто живой есть?
– Я остановился на пороге.
– У вас дверь открытая.
– А без любви, какая
Здесь все было чудно: порхающие шторы, букет полевых цветов на столе, разбросанные в беспорядке вещи. Только вот самой обладательницы вещей обнаружить не удалось. Грешным делом подумалось, что я обознался и принял за человечий голос патефона из угла. Но когда игла снова заскрипела на пластинке, слащавый мужской тенор проинформировал, что "утомленное солнце нежно с морем прощалось". Ну и чудеса! Куда пропала хозяйка?!
Я обшарил глазами комнату и, каюсь, даже заглянул в щель между комодом и стенкой, но тут же увидел в зеркале улыбающуюся красавицу. Как раз такой могли принадлежать чулки-паутинки, переброшенные через стойку кровати.
– Здрав...
Договорить я не успел - красавица исчезла. Я опять глянул в зеркало, но на сей раз, в нем не только не было женщины, сама комната отразилась вместо розового благоухания страшным зевом обугленной стены. Отпрянув, я увидел на уцелевшей стене фотографию этой женщины. В рамке с черной полосой.
Я бросился вон.
– Саблин!
– донесся в окно голос Максимова.
На бегу повернув голову, я, конечно же, зацепился сапогом за порог. Вместо длинного коридора и квартир напротив, зияла пустота, и, судорожно махая руками, я рухнул вниз.
В ударенной голове звонко перекатывалась мелочь, и самый тяжелый "пятак" долбил медью в затылок. В лицо зазвучал беззубый говорок:
– Ты чё, милок, там делаешь?
– А?
– Вылазь, говорю!
– старушка озабоченно глядела сверху.
– Упал?
Держась за корни вывороченного тополя, я пополз из ямы наверх. В голове шумело, фуражку потерял, Максимов исчез, дом тоже.
В поисках пропажи пришлось просить помощи у бабки:
– Уважаемая, а где восьмой дом?
– Да прям перед тобой!
М-да. Старушенция, видать, сама недавно в яму падала. Я еще раз осмотрел горелые стены, выдаваемые за апельсиновый домик.
– А ты, мать, ничего не путаешь? Он такой оранжевый. И девушка на втором этаже.
– А! Валька? Валька справная! И домик хороший. Только это еще год назад было. Немец его разбомбил. А Вальку еще до войны отравил бывший любовник - Филипп Тимофеич.
– Это жирненький такой? В брезенте?
– Он, ирод. Ты что ж его ищешь?
– Да на кой он сдался!
Ответа не было, старушка исчезла. Вместо нее щурился на солнце Максимов.
– Кто это вам на кой сдался?
Ладонь старшины была собрана "домиком", а сам он оглядывал мой планшет, болтающийся на ржавой пике уцелевшей лестницы. Да, не окликни
– Максимов, я ...
– Ладно, приходите в себя, а потом пишите Берендееву рапорт.
Берендеев озабоченно выводил на схеме района какие-то крючья, выслушивая пояснения старшины.
– Они, товарищ майор, на этот дом в момент попали, - сказал Максимов, поглядывая в мою сторону.
– Одним словом - интуитив!
– Ладно-ладно.
Берендеев финальным штрихом накинул косую петлю на целый квартал домов и жирно вывел в центре: дом 8.
– В патруле пусть еще походит. Вместе с тобой.
Он заштриховал нарисованную кривую и полюбовался своей работой:
– Ну как, а?
Еще один, в гражданском, до этого молча сидевший в углу кабинета, выпустил облако табачного дыма.
– Прямая парабола чистейшей воды, майор! Поздравляю!
Эвакопункт
Всю дорогу Максимов тосковал. Он и с утра выглядел не очень, а после того как Берендей опять включил его в дозор, оплыл совсем. А видок! Кубанка старшины была шита разными нитками в разных местах, поверх гимнастерки блестела шоферская кожанка с "мясными" пуговицами, а бриджи вообще были шик: нечто отдаленно синее в пугающих индиговых разводах.
Надо сказать, что в ОСКОЛе на обмундирование и военную выправку смотрели как-то облегченно. Я часто дежурил у телефона и все построения дозоров имел возможность созерцать лично. Балаган! Пыльники, брезентовые курточки, железнодорожные полушинели. Один даже приперся в юнгштурмовке* и морской фуражке. Словом, кто во что горазд, как в гражданскую войну. И ведь не "рогожа" это из запасного дорожного батальона - спецы высокого класса.
Вот и Максимов имел вид партизана, выдернутого из-под елки в ближайшем лесу. Правда, вооружился строго поуставу: 12,7мм карабин с термохимическими патронами, ЭТР - электроточечный разрядник и две гранаты "эфки", что в переводе на технический язык - энергофугас малый, переносной ЭФ1. У меня тоже был ЭТР, легкая изящная вещица для нейтрализации привидений, призраков и прочих параэнергетиков. Вместо карабина мне полагался тяжелый термопистолет "ТТ", а "энергофугасов малых переносных" я не получил ввиду их дефицитности.
На очередной крыше мы сделали привал. Старшину так и тянуло в темные пространства: чердаки, подвалы.
– Сейчас пивка б, а, Максимов? Через мост на летнюю площадку и к ларю. Бахнул бы пивка?
– Да. С рыбкой.
– Не, лучше с колбасой. А рыбку удочкой. Помнишь, как тут сетями корюшку ловили? Артелью!
– Я не местный... Станция Дно, до войны машинистом состава водил.
– Нравилось?
– Нравилось!
Мы помолчали, глядя на тусклые блики уходящего солнца.
– А вы, товарищ старший лейтенант, чем на гражданке занимались?