Оскол
Шрифт:
РУНА - это ручной универсальный асинхронизатор. Хитрый такой приборчик, показывающий отклонение от стандарта в общем магнитном поле. Если "минус", значит, отрицательное поле, тревога, возможно присутствие орвера. Если плюс - хорошо и чем плюс больше, тем лучше. Кстати, и характер человека можно им определить: те же плюс и минус, только диапазоном поменьше. Я на людях поработал, для интереса.
Максимов, например, почти всегда был в позитиве. Берендей тоже, но когда орал, стрелка убегала в минус, дотягивая примерно до ведьмака
В школе нам объясняли устройство асинхронизатора, но всю "технику" преподавали по старинке и как человек бесконечно далекий от всего электротехнического я запомнил лишь как с ним обращаться. Аппарат неплохой. "Бьет" метров на сто, неприхотлив и прост. Правда, аккумулятор часто приходится менять. Шкала состоит из восьми делений, покрытых светящейся краской, что очень удобно в темноте. Посередине ноль, справа - белая дуга, слева - длинная красная.
Сейчас аппарат показывал ноль - "голый вася", норма. Однако Максимов направился вглубь разваленных сараев и торчащих пиками кустов.
– Ничего, - бодрил Максимов, - покрутимся полчасика, зато совесть будет чиста.
Знаю я эти его полчасика. Как пить дать, застрянем до утра.
– Старшина, давай мотать отсюда, завтра подъем в четыре.
– Щас, ща-ас, вон до той стенки и пойдем.
Сначала до стенки, потом от стенки до забора, потом от забора до опять забора, на этот раз каменного, и мелькнули во дворе белые пятна халатов. Больница.
– Вот она, родненькая!
– просиял старшина и я понял, что спать в обозримом будущем не придется.
Стрелка РУНы тупо лежала в секторе "зеро", но дотошный напарник сперва обнюхал здание по периметру, потом прошел вдоль забора и приказал "готовиться к высадке".
– Я тут в парке осмотрюсь, а ты давай внутрь. Разыщи план здания, выясни, кто здесь лежит. Не спи, старлей.
– Да что там будет! Вон прибор в нуле завис, не дергается даже.
– Прибор, это что? Это металл в ебаните. Головой надо соображать. У тебя голова или чайник?
– Голова...
– Тогда соображай. Эвакопункт здесь был. Брал в день сотен до трех-четырех. Ранения средние и тяжелые, а медпомощи никакой - не профиль. Привезли, распихали по машинам и отправили - кого на койку в госпиталь, кого на кладбище. Сотни людей вопят от боли, не видя белого света. Представляешь, какое минус-поле?!
– Да-к это когда было то, год назад. А сейчас тут дистрофический стационар.
– Ни хрена. Остаточная деформация все равно есть, значит, минимум психоспоры остались. А для "гостя" это как старая навозная лепешка для червяков.
– Максимов, да ерундистика это все...
– Товарищ старший лейтенант, - вздыбился Матвей, - я сам решу, где ерундистика, а где еще что.
Он перемахнул через забор в сад, а я сделал шаг к воротам. И прямо перед моим носом вылетел из ворот грузовик, сбив деревянный шлагбаум. Вслед за грузовиком выскочил доктор в халате и, потрясая зажатыми
– Стойте немедленно! Вернитесь!
Грузовик скрылся из виду. Доктор снял очки, вытирая лоб.
– Безобразие!
– он спрятал бумаги в карман и неприязненно посмотрел в мою сторону.
– Чем могу?
Я вытянул удостоверение.
– Старший лейтенант Саблин, комендатура.
– Рюрик Евгеньевич, горздравотдел.
Я чуть не рассмеялся. Рюрик походил на доктора из детских книжек.
– Нам надо осмотреть здание и проверить документацию на него. Не возражаете, Рюрик Евгеньевич?
– Да ради бога! Здание - вот, документы по нему находятся в архиве.
Отомкнув архив, я уселся просматривать план здания, пока старшина рыскал в саду, и я к его приходу выдал полную справку:
– Дом одноэтажный, делится на административную и амбулаторную части. В подвале хозпомещения. Есть чердак. Год постройки 1892-й. Материалы: кирпич, известковый раствор, дерево случайных пород. Здание подключено к системе канализации и водоснабжения. Во дворе есть смотровой колодец. Векторная дислокация: 0,5-0,7.
– Хорошо, - Максимов проверил мои расчеты.
– Кто тут главный?
– Сейчас дежурный врач Рюрик Евгеньевич.
Я провел его к кабинету дежурного врача. Оттуда вился дымок жженного кленового листа, табачной пыли и еще какой-то дряни, набиваемой в папиросы фабрики Урицкого летом сорок второго.
Старшина постучал и, нерешительно кашлянув, зашел в докторов кабинет.
– Посторонние в здании имеются?
– поздоровавшись, спросил Максимов.
– Родственники больных, знакомые кого-нибудь из персонала? Мы дезертира разыскиваем.
– У нас дезертир?!
– изумился доктор, пожимая длинными плечами халата.
– Откуда?!
Доктор раньше был толст. И толст весьма. Видно было, что одежда ему привычна, хотя и на два размера больше.
– Из посторонних была только девчонка местной ПВО, оказывали помощь. Полчаса, как увезли ее. Да вот лейтенант ваш видел машину.
Я кивнул, а доктор импульсивно продолжил:
– А дезертиров у нас, молодые люди, никаких нет и быть не может! У нас контроль, знаете ли!
Контроль обнаружился за столом в позе "спящий на посту". Пожилой отец семейства, присланный, очевидно, по разнарядке из рабочего батальона. Я спросил доктора на кой им, вообще, охрана. Рюрик возмущенно подпрыгнул:
– Как зачем?! А продукты? У нас большое количество продуктов для анемиков*. Кроме того, глюкоза в ампулах и вино. На все палаты.
– Ну что ж, давайте смотреть палаты.
– Каждая на восемь койко-мест, - пояснял на ходу Рюрик, - дальше еще две по четырнадцать, а за ними - перевязочная...
Поочередно заглянули мы в каждую палату. И там, где по восемь, и там, где по четырнадцать, и еще в три комнаты на десять, женские. Стрелка РУНы все так же торчала в нуле, а Матвей разбег только усиливал. "Здесь он, голубчик, - можно было вычитать на его обычно унылой физиономии, - ищщас схватим!"