Партия тори-консерваторов и «конституционная революция» 1822-1835 гг. в Великобритании
Шрифт:
Взгляды Дж. Кларка подтверждаются практикой парламентских дебатов в XVIII в. Политическая борьба была столкновением лидеров противоборствующих группировок. Длинные выступления были не в чести, а об ораторском искусстве до появления Р. Уолпола и Ч. Дж. Фокса даже не упоминали. На протяжении столетия парламентские журналы содержат неоднократные жалобы на плохую посещаемость и отсутствие кворума. Ситуация стала меняться только в первой трети XIX в., косвенно свидетельствуя о том, что на смену патернализму приходят новые механизмы и институты обеспечения политического участия и коммуникации с обществом. 240
240
Показательно высказывание «старого тори», приятеля Р. Пиля сэра Р. Инглиса в одном из выступлений 1831 г., посвященном реформе парламента: «…раньше только несколько членов палаты имели обыкновение обращаться к ней, теперь выступающих не менее четырех сотен». Что касается длительности выступлений, то доклад лорда Брогэма о состоянии судов и процедур общего права занял в феврале 1828 г. шесть часов. См.: Lord Colchester. Diary. Vol. I. L., 1889. P. 24.
Существование оппозиции в парламенте, конституционные споры начала XVIII в. и становление политических партий в конце столетия привели к тому, что парламентские процедуры стали главным образом процедурами оппозиции, призванными обеспечить права меньшинства в условиях отсутствия демократического представительства. В XVIII в. именно наличие института оппозиции позволяло корректировать политический курс в условиях политической борьбы различных аристократических
241
См.: Clark J. C. D. Revolution and Rebellion: State and Society in England in Seventeenth and Nineteenth Centuries. Cambridge, 1986. P. 162-164.
Также следует учитывать, что при всей важности предполагаемых реформ системы представительства и парламентской процедуры, ключевым остается вопрос о том, насколько самостоятельным был английский парламент на протяжении «долгого XVIII в.» в вопросах формирования независимой от королевской прерогативы политической повестки. После 1688 г. парламент стал постоянно действующим органом и превратился в реальную политическую силу. Но при этом необходимо помнить, что корпоративное политическое представительство служило главной гарантией от чрезмерной финансовой зависимости королевской власти от произвольных решений парламентариев. Корона избегала такой зависимости, распределяя между ними свое покровительство. Подобно тому, как Тюдоры двумя столетиями ранее обеспечивали себе гегемонию на национальном уровне, используя систему патронажа, так и монархи Ганноверской династии стремились придать стабильность правительству, тщательно «формируя» парламент. В контексте отсутствия конституционного конфликта между короной и представительством регулярные парламентские сессии становились скорее благом. В XVIII в. ни один парламент не отказывался вотировать необходимые короне субсидии и никогда не настаивал на их обязательном возмещении. В этом отношении парламент являлся посредником, при помощи которого корона выстраивала свои отношения с политической элитой. 242
242
См.: Miller J. The Potential for «Absolutism» in later Stuart England // History. 1984. № 69. P. 204; Kamen H. European Society, 1500-1700. Hutchison, 1984. P. 305; Clark J. C. D. English Society, 1688-1832: Ideology, Social Structure and Political Practice During the Ancien Regime. Cambridge, 1985. P. 42-118.
Существенным аспектом, способным пролить свет на характер персональной власти, которую сохранили за собой монархи ганноверской династии, является характер парламентского законодательства в XVIII в. Основную его массу составляли билли, лично внесенные членами парламента (personal bills). Так, в течение столетия благодаря процедуре частных биллей (всего более 1.200) было подвергнуто огораживанию более трех миллионов акров земли, тогда как строительству каналов и дорог было посвящено не более сотни парламентских актов. Корона, в полном соответствии с английской правовой традицией, практически не проявляла интереса к законодательной деятельности и редко требовала от парламента принятия новых законов. За весь XVIII в. не наберется и двух десятков случаев, когда такое использование прерогативных полномочий имело место. Исполнительная власть английской короны, если осторожно использовать более привычный сегодня термин, целиком и полностью вписывалась в рамки ординарной королевской прерогативы. 243 В этом отношении полномочия английского парламента в XVIII в. оказываются неожиданно ограниченны: он собирался по воле монарха и не имел права на периодическое проведение сессий; не было постоянно действующих комиссий, надзиравших за министрами короля; расходование полученных короной средств практически не контролировалось. Наконец, следует учитывать, что английский парламент, в условиях существования парламентов в Шотландии (до 1707 г.) и Ирландии (до 1800 г.), рисковал превратиться в провинциальную ассамблею. Парламенту Англии, не отвечавшему за остальную часть Британских островов, приходилось сотрудничать с королем, который не всегда обсуждал управление сложным по составу королевством даже с тайным советом. 244
243
См.: Pares R. King George III and the Politicians. Oxford, 1953. P. 2-4; Gregg E. Queen Anne. L., 1984. P. 23-27; Clark J. C. D. Revolution and Rebellion. Cambridge, 1986. P. 68-91; Sharpe K. Politics and Ideas in Early Stuart England. L., 1989. P. 23-27. Смешанная форма законодательного суверенитета сочеталась с явно выраженной формой политического суверенитета. «Билль о правах» 1689 г. не затронул королевскую прерогативу, но создал более сложные принципы распределения власти. Полномочия монарха сохранялись для того, чтобы ограничить проявления парламентского суверенитета. См.: Ogg D. England in the Reigns of James II and William III. Oxford, 1969. P. 486-488; Dickinson H. T. The Eighteen-Century De-bate on Sovereignty of Parliament // Transactions of the Royal Historical Society. 1976. Vol. xxvi. P. 193-209; Hole R. Pulpits, Politics and Public Order in England, 1760-1832. Cambridge, 1969. P. 242-251). Акты законотворчества оказывались редкостью, а некоторые политические деятели георгианской эпохи были искренне убеждены, что однажды неизданных законов уже не останется.
244
См.: Russell C. The Nature of Parliament in Early Stuart England. In: Before the English Civil War / Ed. by H. Tomlinson. L., 1983. P. 134-135; Russell C. Monarchies, Wars and Estates in England, France and Spain, 1550-1660 // Legislative Studies Quarterly. 1982. Vol. VII. P. 205-220.
Критический настрой современной историографии проблемы заставляет с осторожностью подходить к оценке роли парламента в определении политической повестки. Также весьма скромным оказывается место политических партий в системе обеспечения политического консенсуса, управления электоратом и поддержания фракционной дисциплины в парламенте была. Ни один британский монарх в XVIII в. не считался с партиями. Королева Анна не позволяла парламентскому большинству навязывать себе кандидатуры министров. В управлении страной с помощью партий королева Анна видела ущемление своей прерогативы и стремилась принимать личное участие в заседаниях кабинета министров. 245
245
См.: The Letters of Queen Anne / Ed. by B. C. Brown L., 1968. P. VII; Айзенштат М. П. Британия… С. 48; O'Gorman F. The Emergence of the British Two-Party System. L., 1982. P. 23. 132
Положение мало изменилось и в середине XVIII в. Георг II стремился, хотя и не всегда удачно, минимизировать влияние парламентских фракций. 246 Георг III, вступая на престол, намеревался покончить со старой конфронтацией вигов и тори как явлением, нежелательным для английской политики. Его крайне раздражала английская политическая сцена, представлявшая из себя в 60-е гг. XVIII в. многочисленные фракции, изредка объединяющиеся между собою для достижения власти и получения контроля над патронажем, раздачей должностей и пенсий. В силу молодости Георг III был далек от знания тонкостей английской политической системы, но его отношение к политическим группировкам внутри парламента не становится от этого менее
246
В парламентах Георга II до 270 человек обладали пенсиями и синекурами, получая финансовые средства от короны См.: Taylor G. R. S. Robert Walpole and His Age. L., 1931. P. 75. Во время акцизного кризиса 1733 г. оппозиция «хотя и преследовала одну конкретную цель – смещение министерства Уолпола, она все же приобретала черты атрибута политической системы». См.: Из истории Просвещения: экономика, политика, идеология. М., 1982. С. 7-8. Тори были противниками введения акцизов и доказывали, что они затруднят жизнь мелких ремесленников и торговцев. «Удивительно, как много джентльменов готовы в угоду мнению наказать свой собственный карман. Но при этом понятно, какие мотивы продиктовали другим лицам действовать в этом направлении. Каждый, кто имеет «место», выиграет при сборе налога, начиная от высокопоставленного джентльмена, и кончая самым мелким акцизным чиновником». См. там же, С. 33. Конечно, представляется соблазнительным считать, что в данном случае имеет место реальное политическое размежевание парламентских фракций по ключевому вопросу национальной политики. Но при этом следует помнить, что это размежевание преследовало частные интересы и не было фронтальным: против вигов интриговали их собственные министры Кобэм и Честерфилд. См.: Black J. Robert Walpole and the Nature of Politics in Early Eighteen Century England. L., 1990. P. 36, 61-62. Лидер тори лорд Болингброк после победы вигов на выборах 1734 г. был вынужден уехать во Францию. Таким образом, еще в первой трети XVIII в. пребывать в оппозиции значило быть нелояльным по отношению к правящей династии. Сама оппозиция в период кризиса 1733 г. крайне неоднородна: тори и виги в ней сочетаются самым причудливым образом в зависимости от занимаемых должностей.
247
В задачу работы не входит детальный анализ политических фракций XVIII в., поэтому приводятся лишь основные исследования по указанной проблеме: Hopkinson M. R. Anne of England: The Biography of a Great Queen. New York, 1934. P. 18-29 (виги и тори при королеве Анне); Langford P. The First Rockingham Administration, 1765-1766. Oxford, 1973. P. 8-11; O'Gorman F. The Rise of Party in England. The Rockingham Whigs, 1760-1782. L., 1975. P. 401 (виги Рокингема); Dickinson H. T. Walpole and the Whig Supremacy. L., 1973. P. 82-89 (виги-патриоты); Sack J. J. Review of The Grenvillites, 1801-29: Party Politics and Factionalism in the Age of Pitt and Liverpool // American Historical Review. Vol. 85. № 2. 1980. P. 393; Sack J. J. The Decline of the Grenvillite Faction under the First Duke of Buckingham and Chandos, 1817-1829 // The Journal of British Studies. Vol. 15. 1975. P. 112-134 (Гренвилиты); Foord A. S. His Majesty's Opposition, 1714-1830. Oxford, 1964. P. 122-129 (Фокситы); Szechi D. The Jacobites, Britain and Europe, 1688-1788 Manchester, 1994. P. 39ff (тори-якобиты).
Только в 90-е гг. XVIII в. партии в парламенте конституируются на более или менее регулярной основе, однако У. Питт-младший, даже будучи премьер министром, их не признавал и никогда не пытался объединить таким образом своих сторонников. 248 В любом случае, представление о партии как о форме политического участия и механизме, необходимом для достижения политического консенсуса и основанном на определенном комплексе представлений по ключевым вопросам текущей политики, оставалось неизвестным британской политической практике вплоть до начала 30-х гг. XIX в.
248
Характерный пример: в парламентах 1781, 1784 и 1788 гг. политический водораздел пролегал не между вигами и тори, а между сторонниками У. Питта с одной стороны и последователями Фокса и Норта (позднее Фокса и Портленда). См.: Evans E. J. The Forging… P. 381.
§ 3. Кабинет министров в политической системе «долгого XVIII в.». Религиозные аспекты «конституционной революции» в современной историографии
Такое положение вещей заставляет предположить, что и после событий 1688 г. единственной надежной опорой для политической власти оставалась королевская милость. Исследователи, как правило, обходят вниманием двор ганноверской династии, полагая, что основным центром власти в изучаемый период являлся парламент. Это справедливо только отчасти: трансформация ограниченной монархии в ее конституционную наследницу не исключала личных оснований действия королевской прерогативы. Министры, пользующиеся доверием короля, имели в своем распоряжении моральные стимулы и материальные средства для управления парламентским большинством. Правительства XVIII в. редко проигрывали в парламентских дебатах и практически никогда – на выборах. 249
249
Хеншелл Н. Миф абсолютизма… С. 131. См. также: Beattie J. The English Court in the Reign of George I. Cambridge, 1987. P. 217ff.
Как правило, они назначались до, а не после победы на выборах в парламент. Редкие неудачи монархов XVIII в. в утверждении угодных им министров свидетельствовали скорее не о силе парламентского большинства, а о допущенных суверенами тактических просчетах. В 1744 г. Георг II был вынужден расстаться с Дж. Картеретом, поскольку никто из коллег по министерству не желал с ним работать. Тринадцать лет спустя У. Питт-старший был назначен на свой пост, поскольку никто из членов кабинета не желал работать без него. Подобных примеров, относящихся к периоду последней трети XVIII – начала XIX вв., можно привести множество. В любом случае, парламент не имел к этому никакого отношения, и следует обратить самое пристальное внимание на то обстоятельство, что практика опоры правительства на парламентское большинство, характерная для конституционной практики современного типа, утвердилась далеко не сразу. 250
250
Джон Картерет, барон и граф Гренвилл (1690-1763), государственный секретарь в 1721-1724 и 1742-1744, соперник Уолпола и Тауншенда. «Великий коммонер» У. Питт-старший (1708-1778), член парламента с 1735 г., оппонент Уолпола и Картерета, премьер-министр в 1757-1761 и 1766-1768 гг. См.: Dictionary of British History. Ed. by J. P. Keynon. L., 1994. P. 63, 282; Мирошников А. В. Великобритания от Георга I до королевы Виктории (1714-1901). Воронеж, 1998. С. 20-21.
Возвышение в 20-е гг. XVIII в. поста премьер-министра не избавляло от забот по укреплению единства кабинета, в которых королевское благорасположение играло не последнюю роль. Во время акцизного кризиса 1733 г. настоящую угрозу премьерству Р. Уолпола представляла не парламентская оппозиция, а собственные недальновидные министры, Д. Кобэм и Ф. Честерфилд. Победа в придворной интриге стала определяющей для дальнейшей карьеры Р. Уолпола. Сходным образом У. Шелберн, один из фаворитов Георга III, был смещен Ч. Дж. Фоксом, его соперником в правительстве. 251
251
Хеншелл Н. Миф абсолютизма… С. 124. Филипп Дормер Стенхоуп, четвертый граф Честерфилд (1694-1773), писатель и политический деятель, лорд-лейтенант Ирландии (1745-1746) и государственный секретарь (1746-1748). См.: Dictionary of British History… P. 75; Лэнсдаун Уильям Петти, первый маркиз и второй граф Шелберн (1737-1805), государственный секретарь в кабинетах У. Питта-старшего (1766-1768) и Ч. Рокингема (1782 г.), премьер-министр в 1782-1783 гг. См.: Dictionary of British History… P. 213. Еще с XVI в. существовала практика избрания ключевых министров в парламент. Практика управления страной через кабинет упрочилась при Р. Уолполе, но только к концу XVIII в. британцы смирились с необходимостью существования «главного» министра, но и тот обычно занимал пост министра финансов - ключевой для того времени. См.: Pike E. R. Britain's Prime Ministers from Walpole to Wilson. L., 1968; Taylor G. R. S. Robert Walpole and His Age. L., 1931. См. также: Black J. Robert Walpole and the Nature of Politics in Early Eighteen Century England. L., 1990. P. 36, 61-62. Шелберн, любимый министр Георга III, в 1783 г. был смещен Ч. Дж. Фок-сом благодаря придворной интриге. Ниже будет показано, что полвека спустя то же сделают с кабинетом Веллингтона ультра-тори в союзе с каннингитами.