Поле Куликово
Шрифт:
– Я - тысячник Шихомат, шурин великого хана Тохтамыша - вашего царя. Есть ли в Москве великий князь Дмитрий?
Стало тихо на стене, люди пытались расслышать мурзу. Адам почувствовал: на него смотрят, и придвинулся к стрельнице.
– Великого князя Донского нет в Москве.
– Кто есть из великих бояр князя Дмитрия?
Адам замялся, и тут пушкарь Беско крикнул:
– Я - самый великий здеся! Чё ты хочешь, мурза?
Народ засмеялся, тысячник снова обратился к Адаму:
– Почто молчишь? Где - ваш воевода?
–
Мурза казался озадаченным, перекинулся словом со своими и поднял голову:
– Почто сгорел город? Почто мосты сожжены? Почто заперты ворота детинца? Разве вам - неведомо, что уже близко ваш повелитель - великий хан Тохтамыш? Почто не высылаете бояр и попов для почётной встречи?
– Вот это - новость!
– удивился Адам.
– А мы тут сидим, ничего не ведая. За што ж нам - этакая честь от хана?
Народ загудел, засмеялся и смолк - по знаку одного из наянов с десяток степняков помчались ко рву.
– Я сказал тебе, боярин. Вели отпереть ворота, готовьте посольство для встречи и дары.
– Много ль подарков надобно? Сколько людей идёт с вашим ханом?
– Свита при нём - небольшая. Мы посланы проверить дорогу. Спеши, боярин. За послушание хан Тохтамыш пожалует бояр и церкви тарханами, чёрных людей - пашнями, лесами и водами, а также ремёслами, коими они владеют.
– Эва! Моё и мне же посулили!
– крикнул Беско.
– Ловки!
– Знаем ваши милости!
– Клеймо - на голяшку, колодку - на ногу, рогатку - на шею.
– Да бич в придачу.
– А детей - в мешок, девок и баб - на подстилку, старух и стариков - собакам на корм.
– Тихо, мужики!
– урезонил Адам.
– Слышь, мурза? Мы оттого сидим взаперти, што запоры наших ворот заржавели. Хоть помирай тут. Может, ты оттоль попробуешь, снаружи?
– Лбом!
– рявкнул Бычара, вызвав смех.
Тысячник, видно, собирался продолжить увещевания, но к нему подъехал воин в золочёной броне, быстро и резко заговорил. Адам спросил Вавилу:
– Ты понимаешь?
– Ага. Он говорит: мы-де издеваемся над ними и пора показать нам плеть. Как бы не влетело от князя за этакой разговор?
– Што, Остей им ворота отворит?
– Эй, боярин!
– крикнул ханский тысячник.
– Ты слышал моё слово. Коли не исполнишь, Москва за то головой ответит!
Отстранив Вавилу, рядом с Адамом встал Олекса. Он был в чёрном панцире и блестящем остроконечном шлеме с откинутой личиной. Не дождался витязь княжеского приказа потрепать Орду и не вытерпел, поднялся на стену:
– Слушай меня, мурза, и передай хану. Московские ворота для него закрыты. Ежели не хотите лоб себе разбить - ступайте подобру.
– А за дарами не постоим, - добавил Адам.
– По бедности хана Москва готова дать ему откуп - пусть назовёт условия.
Толмач рядом с золотобронным воином переводил ему слова москвитян. Воин завизжал, потрясая плетью.
– Он кричит: это его условие,
Всадники, рассыпаясь, поскакали в разные стороны вдоль стены. Галдели, тыча плётками в москвитян, некоторые на скаку метали длинные копья в ров: вонзаясь в дно, копья оставались торчать в воде. Следя за всадниками, ханский шурин и золотобронный что-то обсуждали.
– Шугануть бы их - ров меряют.
– Эй, мурза!
– крикнул Олекса.
– Вели своим отъехать от стены. Не то худо будет.
Адам потянул со спины самострел.
Шихомат засмеялся, отдал какой-то приказ, всадники, останавливаясь, выхватывали мечи и грозили москвитянам. Со стен ответили свистом, насмешками, бранью. Кто-то швырнул дохлую крысу: "Хану подарок!" Мужичонка в затрапезном полукафтане спустил портки, выставил в стрельницу голый зад, согнувшись, просунул между ног бородёнку и закричал:
– Поцелуй, мурза, красавицу!
Золотобронный воин вздыбил коня надо рвом, тыча рукой в стоящих на стене людей, стал что-то выкрикивать.
– Какая муха его укусила?
– удивился Адам.
– Тихо!
– Вавила наклонился вперёд, вслушиваясь, обернулся и нашёл глазами девушек, которых ополченцы пропустили вперёд. Анюта, прижав к груди руки, стояла между зубцами соседней стрельницы. Её глаза на лице, залитом бледностью, словно околдованы змеиным взглядом - так и кажется: сейчас шагнёт за стену. В выкриках мурзы всё время повторялось: "Аньютка!"
– Ты слышишь, Олекса? Он кричит: у нас, мол, полонянка ево, требует выдать, грозится адом.
Олекса кинулся к девушкам, отстранил Анюту и поднял кулак в железной перчатке:
– Вот тебе - полонянка!
Мурза взвизгнул, развернул на месте танцующего скакуна и помчался прочь. За ним - ханский шурин. Степняки отхлынули от стены. Олекса держал девушку за руку.
– Это - он? Тот, кому тебя продавали? Сын хана?
В её глазах заблестели слёзы.
– Ох, не знаю, Олекса Дмитрич. Больно похожий. Все они - похожи, проклятые.
...В вечерние часы, когда Кремль затихал, Олекса, если не уходил на стену, заглядывал иногда к девушкам, прихватив кого-нибудь из молодых кметов. Случалось, девицы кормили дружинников ужином. По просьбе подруг Анюта пересказывала свои мытарства в неволе, и самым внимательным её слушателем был Олекса. За всё время он лишь однажды как бы нечаянно коснулся её руки, и она не выделяла его среди других, но, вертясь в карусели осадных работ, прислоня к подушке голову ночами, Олекса мгновениями переживал радость от мысли, что рядом живёт Анюта, что рано или поздно кончится военное время и тогда они встретятся наедине. Сейчас он забыл, что в её рассказе молодой хан был добрым. Перед ним дёргалась, прыгала, металась свирепая, зверская морда молодого мурзы и волчьи глаза пожирали Анюту, готовую в обмороке упасть со стены, и ничего Олекса так не желал теперь, как встречи с этим волком на поле.