Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Впрочемъ, если мы желаемъ б`oльшаго развитія для поэзіи Языкова, то это никакъ не значитъ, чтобы мы желали ей измниться; напротивъ, мы повторяемъ за нимъ, — и въ этомъ присоединятся къ намъ вс, кто понимаютъ поэта и сочувствуютъ ему, — мы повторяемъ отъ сердца за него его молитву къ Провиднію:
Пусть, неизмненъ, жизни новой Придетъ къ таинственнымъ вратамъ, Какъ Волги валъ блоголовый Доходитъ цлым къ берегамъ!Е. А. Баратынскій.
(1845).
Баратынскій родился въ 1800 году [21] , т. е. въ одинъ годъ съ Пушкинымъ; оба были ровесники вку. — Отъ природы получилъ онъ необыкновенныя способности: сердце глубоко-чувствительное, душу, исполненную незасыпающей любви къ прекрасному, умъ свтлый, обширный и вмст тонкій, такъ сказать, до микроскопической проницательности, — и особенно внимательный къ предметамъ возвышеннымъ и поэтическимъ, къ вопросамъ глубокомысленнымъ, къ движеніямъ внутренней жизни, къ тмъ мыслямъ, которыя согрваютъ сердце, проясняя разумъ, — къ тмъ музыкальнымъ мыслямъ, въ которыхъ голосъ сердца и голосъ разума сливается созвучно въ одно задумчивое размышленіе. — Въ первомъ дтств получилъ онъ самое тщательное воспитаніе; оно много помогло впослдствіи развитію его необыкновенно-утонченнаго вкуса. — Но молодость его была несчастлива. Въ далекой Финляндіи,
21
Въ сел Мара, Тамбовской губерніи, Кирсановскаго узда; 29-го Іюня.
Но между тмъ изъ Финляндіи Баратынскій могъ иногда прізжать въ Петербургъ, гд въ то время только явился первый выпускъ учениковъ Царскосельского лицея, — юношей, почти дтей, связанныхъ узами благородной дружбы, основанной на одинаковомъ воспитаніи, на общей, имъ внушенной любви къ великому, къ прекрасному, къ просвщенію, къ наукамъ, къ искусству, — дружбы, особенно-крпкой внутреннимъ согласіемъ ихъ нравственныхъ понятій. Въ числ ихъ былъ молодой Пушкинъ, Дельвигъ и весьма многіе юноши, богатые талантами, или замчательные умомъ, или сильные характеромъ, различные способностями, но вс проникнутые нетерпливою жаждою дятельности, живымъ стремленіемъ къ значительнымъ цлямъ жизни. Впослдствіи не вс развились одинаково; различныя обстоятельства развели ихъ въ различныя стороны; нкоторые могли остановиться въ своемъ развитіи; иные, можетъ быть, могли уклониться отъ перваго направленія, впасть на нкоторое время въ крайность или заблужденіе; другіе счастливо совершили поприще свое: но въ то время ихъ общее дружеское сочувствіе пробудило въ каждомъ изъ нихъ вс лучшія способности души, такъ что изъ ихъ значительнаго круга, или отъ живаго соприкосновенія съ ними, вышли почти вс замчательные люди того времени. Съ ними сошелся и Баратынскій, и, въ ихъ живительномъ обществ, загорлась въ душ его первая искра его поэтическаго таланта, уже приготовленнаго его прежнею жизнію. Такъ въ хорошемъ, равно какъ и въ дурномъ, сочувствіе окружающихъ насъ людей вызываетъ изъ сердца т стремленія, которыя безъ того, можетъ быть, никогда не родились бы на свтъ. Общее мнніе скоро соединило имя Баратынскаго съ именами Пушкина и Дельвига, въ то же время, какъ внутреннее сродство сердечныхъ пристрастій связало ихъ самою искреннею дружбою, цло сохранившеюся до конца жизни всхъ трехъ.
Баратынскій скончался въ прошедшемъ году, въ Италіи, которую онъ особенно любилъ въ своихъ далекихъ мечтаніяхъ, въ кругу своего семейства, гд онъ нашелъ т`o душевное счастіе, которое было главнйшею потребностію его любящаго сердца.
„Сладко проходитъ здсь жизнь наша” — писалъ онъ въ послднемъ письм изъ Неаполя къ своему брату.
Стихи Баратынскаго отличаются тми же качествами, какія составляли особенность его поэтической личности: утонченность наружной отдлки всегда скрываетъ въ нихъ сердечную мысль, глубоко и заботливо обдуманную. Но между тмъ сколько ни замчательно ихъ поэтическое достоинство, однако они еще не вполн высказываютъ тотъ міръ изящнаго, который онъ носилъ въ глубин души своей. Рожденный для искренняго круга семьи и друзей, необыкновенно-чувствительный къ сочувствію людей ему близкихъ, Баратынскій охотно и глубоко высказывался въ тихихъ дружескихъ бесдахъ, и тмъ заглушалъ въ себ иногда потребность выражаться для публики. Изливъ свою душевную мысль въ дружескомъ разговор, живомъ, разнообразномъ, невыразимо-увлекательномъ, исполненномъ счастливыхъ словъ и многозначительныхъ мыслей, согртомъ теплотою чувства, проникнутомъ изяществомъ вкуса, умною, всегда умстною шуткою, дальновидностью тонкихъ замчаній, поразительной оригинальностью мыслей и особенно поэзіей внутренней жизни, — Баратынскій часто довольствовался живымъ сочувствіемъ своего близкаго круга, мене заботясь о возможныхъ далекихъ читателяхъ. Оттого для тхъ, кто имлъ счастіе его знать, прекрасные звуки его стиховъ являются еще многозначительне, какъ отголоски его внутренней жизни. Но для другихъ, чтобы понять всю красоту его созданій, надобно прежде вдуматься въ совокупный смыслъ его отдльныхъ стихотвореній, вслушаться въ общую гармонію его задумчивой поэзіи.
Жизнь Стефенса.
(1845).
Стефенсъ, одинъ изъ первоклассныхъ двигателей наукъ въ Германіи, особенно знаменитъ какъ литераторъ-философъ. Другъ Шеллинга, сначала его своеобразный послдователь, потомъ самобытный создатель собственнаго своего направленія, онъ не образовалъ, однако же, никакой особенной школы, не составилъ никакого систематическаго ученія; но на вс школы, на вс системы, на вс мннія и партіи дйствовалъ сильно и возбудительно. Потому, слды его вліянія на антропологію, на геологію, ботанику, физику, зоологію и почти вс естественныя науки, но особенно на философію, были не столько примтные, сколько существенные. Но если воззрнія его всегда дйствовали живительно на Германское любомудріе, не смотря на разногласіе его стремленія съ господствовавшимъ до сихъ поръ направленіемъ раціонализма, то въ наше время, кажется, предназначено ему получить еще особенный смыслъ и значеніе отъ совпаденія его требованій съ настоящимъ требованіемъ философіи. Характеръ его мышленія заключается въ безпрерывномъ стремленіи отъ понятія отвлеченнаго къ понятію живому, и отъ живаго бытія къ разумному сознанію. Онъ постоянно искалъ той неосязаемой черты, гд наука и вра сливаются въ одно живое разумніе, гд жизнь и мысль одно, гд самыя высшія, самыя сокровенныя требованія духа находятъ себ не отвлеченную формулу, но внятный сердцу отвтъ. Онъ былъ рожденъ для этого стремленія: въ немъ вс движенія разума, каждое колебаніе ума, каждое трепетаніе мысли, невольно переходили въ музыкальную вибрацію души; цыфры обращались въ звуки, отвлеченныя формулы — въ живыя воззрнія. Онъ испыталъ все, для удовлетворенія своей глубокой потребности — сознать живую истину: не только изучилъ, но пережилъ все системы философскія, испробовалъ на себ различныя формы Западнаго врованія, сдлавшись изъ Протестанта Католикомъ, и потомъ изъ Католиковъ перейдя опять въ Протестанта. Его жизнь, имъ самимъ написанная, подъ названіемъ: Was ich erlebte, и еще не доведенная до настоящей минуты, есть одна изъ самыхъ замчательныхъ книгъ современной литературы. Занимательность психологическаго романа соединяетъ она съ интересомъ дйствительности и съ значительностью философскаго воззрнія. Она наполнена самыхъ живыхъ разсказовъ вмст съ самыми глубокими мыслями, представленными съ увлекательною и поэтическою ясностью. Вншнія и внутреннія событія его собственной жизни сливаются въ ней со всею исторіею его времени, разнообразно перемшиваясь съ живописными описаніями природы, съ частными анекдотами, съ остроумными характеристиками и глубокими замчаніями. Посл исповди Руссо, записокъ Ласъ-Казаса, мемуаровъ Байрона и Гете, жизнь Стефенса останется какъ необходимое дополненіе характеристики нашего времени: окно на внутреннее развитіе философа.
Объемъ этого сочиненія длаетъ полный переводъ его невозможнымъ для журнала. Мы предлагаемъ здсь отрывки, выпуская все, что относится къ наукамъ, къ описанію земель и городовъ, къ ученымъ личностямъ малоизвстнымъ,
Рчь Шеллинга [22] .
(1845).
22
Эта статья составлена изъ различныхъ журнальныхъ отрывковъ и записокъ изъ лекцій Шеллинга, читанныхъ въ Мюнхен и въ Берлин.
Шеллингъ ныншнюю зиму не читаетъ лекцій. Но въ Берлинской Академіи Наукъ, по случаю празднества въ день рожденія Фридриха Великаго (30 Генваря), прочелъ онъ рчь: о значеніи Римскаго Януса. Сочиненіе это, какъ говорятъ журналы, скоро выйдетъ въ свтъ, и если это справедливо, то мы надемся, что оно сообщитъ намъ много важнаго и новаго о малоизвстной у насъ до сихъ поръ философіи Шеллинга. Въ рчи своей о Янус, Шеллингъ, говорятъ, выражаетъ свой взглядъ не только на миологію, но и на самыя основныя начала своей философіи вообще; ибо извстно, что философія миологіи иметъ высокое значеніе въ его новой систем. Въ миологіи видитъ онъ не дло выдумки того или другаго изобртателя, не поэтическое выраженіе безсознательнаго инстинкта отдльныхъ народовъ; но понимаетъ въ ней великій, всеобщій, въ сознаніи цлаго человчества совершившійся процессъ внутренней жизни, который, потому именно, не могъ принадлежать одному народу, но распредлялся по различнымъ народамъ, въ различныхъ степеняхъ своего развитія, покуда его отдльныя отрасли, достигнувъ зрлости, въ эпоху перелома, совокупились, наконецъ, въ Римско-Греческомъ мір, въ одну общую систему врованія. Чтобы понять важность подобнаго взгляда на миологію относительно цлой системы философіи, необходимо знать понятіе Шеллингово о философіи религіи вообще.
Религія, по его мннію, не есть простое знаніе о Бог, ни отвлеченное, идеальное отношеніе человка къ Богу, но дйствительное бытіе въ Бог, существенное, реальное отношеніе къ Богу. Отсюда происходитъ совершенно особенный взглядъ на философію религіи, и между прочимъ происходитъ новое раздленіе религіи.
Обыкновенно раздляютъ религію на откровенную (положительную) и естественную (выведенную разумомъ изъ своихъ понятій); оба взгляда на религію обыкновенно противополагаютъ одинъ другому. Подъ естественною разумютъ выходящую изъ чистаго разума, въ отличіе отъ той, которая непосредственно дана человку извн, сообщена откровеніемъ. Но если мы удовольствуемся этимъ раздленіемъ, говоритъ Шеллингъ, то ни въ томъ, ни въ другомъ член дленія не найдемъ особаго религіознаго начала. Ибо знаніе мое о религіи откровенной пріобртается не особеннымъ, ей исключительно свойственнымъ образомъ, но тмъ же самымъ способомъ, какимъ я получаю свденія мои о другихъ вещахъ, напримръ, о событіяхъ историческихъ и т. п., слдовательно, здсь нтъ рчи о какомъ либо особомъ, одной религіи принадлежащемъ образ познаванія. То же можно сказать и о религіи естественной: ибо и наука религіи, основанная на выводахъ разума, не иметъ особаго образа познаванія, одной религіи принадлежащаго; многія другія отрасли вденія пріобртаются такимъ же способомъ. Потому, если мы остановимся при такомъ раздленіи религіи, то признаемъ, что въ человк нтъ особаго начала, которому бы исключительно принадлежало порожденіе религіознаго знанія, нтъ смысла специфически– религіознаго. Съ одной стороны, религія, приписывающая свое происхожденіе откровенію, — въ отношеніи къ разуму то же, что исторія; съ другой религія естественная то же, что философія. Чтобы дйствительно вывести начало специфически религіозное, необходимо отыскать религіозное основаніе, независимое отъ всякаго знанія, чрезъ которое человкъ является въ живой зависимости отъ Божества, — основаніе, представляющее не одно идеальное, но вмст и реальное отношеніе человка къ Богу, начало, не только мысленно, разумно полагающее Бога въ знаніи человка, но вмст и дйствительно, существенно.
Теперь спрашивается: возможно ли отыскать въ человк такое существенно Бога полагающее начало? Отвтъ заключается въ томъ, что прежнее религіозное бытіе человка, его прежнія врованія, то есть миологія, не можетъ быть ни понята, ни объяснена иначе, какъ чрезъ такое Бога существенно полагающее начало.
Человкъ, выходящій изъ существеннаго, реальнаго отношенія къ Богу, долженъ чрезъ необходимый процессъ быть возвращенъ къ Богу. Миологія можетъ произойти единственно изъ этого процесса. Но въ этомъ случа миологія будетъ уже не что иное, какъ естественная религія, слдовательно, Религіи откровенной противополагается не только религія наукообразно порожденная, но равно и естественная религія, которая есть миологія. Чрезъ этотъ третій членъ система выигрываетъ много. Ибо безъ предположенія этого третьяго невозможно понять откровенія. Изъ религіи раціональной ршительно нтъ перехода къ откровенной; ибо раціональная знаетъ только объ идеальномъ отношеніи человка къ Богу, между тмъ какъ откровенная предполагаетъ отношеніе реальное. Теорія откровенія не можетъ выходить изъ идеальнаго отношенія къ Богу, но изъ реальнаго. Она должна полагать это реальное отношеніе человка къ Богу предразумно, фактически, существенно, бытословно, исторически. Это единственное основаніе, возможное для теоріи откровенія. Но такое, прежде всякаго знанія положенное, существенное отношеніе человка къ Богу, не можетъ быть не что иное, какъ религія, которая бы сама изъ себя порождалась; а эта естественно самопорождающаяся религія есть не что иное, какъ миологія, или въ миологіи заключающаяся религія. Такимъ образомъ явно, что реальную основу для теоріи откровенія надобно искать въ философіи миологіи. Потому для собственной цли теоріи откровенія противно становиться противъ язычества въ положеніе чисто противоположное, только исключающее. Христіанство освобождаетъ человка не изъ-подъ власти этого реальнаго отношенія, но только изъ-подъ власти темнаго язычества. Потому реальность христіанства не можете уничтожиться понятіемъ о реальности язычества. Выраженіе: тьма языческая, означаетъ именно темную, слпую, естественно самопорождающуюся религію. Потому въ понятіи о самопорождающейся религіи противополагается раціонализму не только фактъ откровенія, но вмст и фактъ миологіи.
Миологія и откровеніе, по Шеллингу, относятся взаимно какъ естественное къ сверхъестественному, но естественное содержится къ сверхъестественному, какъ предыдущее къ послдующему. Потому сверхъестественное есть не что иное, какъ побжденіе естественнаго. Потому сверхъестественное можетъ быть познано только въ своемъ отношеніи къ естественному.
Такимъ образомъ, вмсто прежняго раздленія религіи на откровенную и естественную, Шеллингъ принимаетъ: 1) религію естественную — миологію; 2) религію сверхъестественную — откровеніе; 3) порожденіе философіи и умозрнія — разумную религію. Но не должно понимать этого раздленія такимъ образомъ, какъ будто эти три понятія о религіи должны быть разнородны и разрозненны; особенно два первыя находятся въ такой тсной связи, то есть, сверхъестественное находится въ такомъ близкомъ отношеніи къ естественному, что не иначе можетъ являться, какъ только въ момент своей побды надъ естественными врованіями, надъ религіями древности. Вслдствіе этого отношенія, миологія и откровеніе отстоятъ не такъ далеко другъ отъ друга, какъ обыкновенно думаютъ; ложная религія есть только искаженіе истинной. Откровенію предшествуетъ потемнніе; откровенной религіи необходимо предполагается начало боле скрывающее, чмъ открывающее Бога. Потому именно откровеніе, какъ дло побды, необходимо должно являться въ границахъ опредленнаго времени, ибо заключается единственно въ момент проблеска (между тмъ какъ религія естественная постоянно порождается изъ саморазвивающагося начала). Отсюда видно, какая необходимая связь находится между философіей миологіи и философіей религіи.