Позывной Верити
Шрифт:
Квини не ответила.
— Поворачиваю, — вздрогнула Мэдди. — Попробую пролететь еще один круг и немного снизиться. Топлива все еще слишком много, не очень хочется вспыхнуть в огне после падения.
За то время, которое понадобилось Мэдди, чтобы все это объяснить, они взлетели до двух с половиной тысяч футов. Девушка согнула запястье и снова принялась бороться со штурвалом.
— Бесполезно. Проклятье. Проклятье.
(Проклятье — самое весомое ругательство, исходившее от Мэдди.)
Она устала. Ей не удалось опуститься ниже, чем при первой попытке, и она миновала поле. Резко
— Быть может, остановиться не так уж невозможно! — ахнула Мэдди. — Или эта консервная банка достигнет отметки в пять тысяч футов, или мы умрем. Дай-ка подумать...
Квини дала ей время на раздумья, наблюдая за высотомером. Они снова набирали высоту.
— На этот раз мы поднимаемся умышленно, — мрачно сказала Мэдди. — Я подниму тебя до трех тысяч футов. Не хочу взлетать выше, потому что потом не смогу опуститься. Ты сможешь безопасно прыгнуть.
—
Только что за мной пришло ужасное трио охранников — Энгель переговорила с ними раздраженным тоном, находясь за пределами моего слуха, то есть за дверью. Они были без перчаток, значит, находились здесь не для того, чтоб распорядиться насчет фенола. Слава Богу. Ну почему я такая грубая и недальновидная. Как бы там ни было, боюсь, что не успею закончить так, как пла
У меня есть пятнадцать минут.
Вместе с избитой француженкой меня повели через подвал в небольшой каменный дворик, который, наверное, когда-то был прачечной отеля. Она хромала, но поза ее была полна высокомерия, раны на лице и красивых босых ногах сочились кровью. Девушка меня игнорировала. Нас связали вместе, запястье к запястью. В этом маленьком каменном помещении, потолком которому служило небо, установили гильотину. Обычный в Берлине способ казни для женщин-шпионок.
Нам пришлось подождать, пока они готовились — открывали ворота на нижний уровень, чтобы поразить и развлечь уличных зевак, поднимали лезвие и закрепляли веревки. Я не знаю, как работает эта штуковина. Судя по тому, что на лезвии виднелась кровь, ею пользовались совсем недавно. Мы безмолвно стояли, связанные друг с дружкой. Я подумала, что они заставят меня смотреть. Убьют ее первой и заставят наблюдать за этим. А потом они убьют и меня.
Я знала, что она тоже это понимает, но, конечно же, она даже не посмотрела на меня и не заговорила, несмотря на то, что мы соприкасались руками.
Пять минут. Я назвала ей свое имя. Она не ответила. Они перерезали связывающие нас путы. Увели ее, а я смотрела — не отводила взгляда от ее лица. Больше я ничего не могла сделать.
Она отозвалась как раз перед тем, как ее поставили на колени.
— Меня зовут Мари...
Не могу поверить, что все еще жива; меня вернули в эту комнату, за этот же стол и заставили снова взять карандаш. Только теперь напротив меня за столом сидел фон Линден, а не Э. или Т. Он смотрел на меня, как я и просила.
Потерев глаза, я заметила, что мои руки все еще красные от крови Мари.
Я спросила фон Линдена, могу ли записать произошедшее,
У меня осталась одна минута. Как бы мне хотелось сказать больше, почтить ее память, дать ей нечто большее, чем мое бесполезное имя.
После моего фиаско прошлой ночью, думаю, они убили ее лишь для того, чтобы напугать меня и вытащить признание о том, что все это время я врала. В ее смерти повинна я — вот и реализовался один из самых больших моих страхов.
Но я не врала. Только что фон Линден сказал:
— Остановись.
Он откинулся на спинку стула, безразлично наблюдая за мной. Фенол все еще стоял там, где оставила его Энгель, но не думаю, что они собирались его использовать. Я сказала ему смотреть, и он смотрел.
— Пиши, маленькая Шахерезада, — сказал он. Это был приказ. — Поведай мне о своих последних минутах в воздухе. Закончи сказку.
Кровь Мари была на моих руках, и буквально, и фигурально. Теперь я должна закончить.
—
— Скажи мне, когда будешь прыгать, — сказала Квини. — Скажи, когда будешь готова.
— Скажу.
Маленькая рука на плече Мэдди не отпускала на протяжении всего подъема. Мэдди взглянула вниз, на огни посадочной полосы, три манящие точки света, приветственные, радушные, зовущие, — и решила попытаться приземлиться. Но уже без пассажира, без чьей-либо жизни, которая была в ее руках, — без того, с кем ей не хотелось потерпеть неудачу.
— Ладно, — сказала Мэдди. — С тобой будет все в порядке. Немного ветрено, поэтому не спускай глаз с огней и постарайся приземлиться на полосе! Они ждут тебя. Знаешь, как выбраться?
Квини сжала плечо Мэдди.
— Лучше поспеши, — сказала Мэдди. — До того, как этот дурацкий самолет взлетит выше.
— Поцелуй меня, Харди, — произнесла Квини. Мэдди издала непонятный звук — то ли смешок, то ли всхлип. Склонив голову к холодной руке на своем плече, она мягко коснулась той губами. Тонкие пальцы пробежали по ее щеке, последний раз сжали плечо и исчезли за перегородкой.
Мэдди слышала, как открылся задний навес. Она почувствовала слабый провал в балансе самолета, когда переместился вес. И полетела дальше одна.
Ормэ, 28 ноября 1943
Знаете, у Марии, Королевы Шотландии (чья бабушка, кстати, была француженкой, как и моя; ее мать тоже была родом из Франции) — у Марии была маленькая собака, терьер Скай, очень ей преданная. Через несколько минут после того, как королеву обезглавили, люди, наблюдавшие за казнью, заметили, как шевелятся ее юбки, и подумали, что ее безголовое тело пытается встать на ноги. Но то оказалась всего лишь ее собака, которую она пронесла в камеру, спрятав в юбках. Предполагалось, что Мария Стюарт встретит казнь с изяществом и мужеством (она надела красную сорочку, чтобы казаться мученицей), но не думаю, что она была бы настолько храброй, не прижимайся втайне к своему терьеру, не чувствуй его теплую, шелковистую шерстку своим дрожащим телом.