Позывной Верити
Шрифт:
В последние три дня мне разрешили перечитать и перепроверить все, что я написала. История получилась толковой и почти что доброй.
Фрёйлин Энгель будет разочарована тем, что у истории нет должного конца. Мне очень жаль. Она ведь видела фотографии; нет смысла придумывать что-то обнадеживающее и вызывающее, если я должна рассказывать правду. Но будь честна с собой, Анна Энгель — разве вы не хотели бы, чтобы Мэдди благополучно приземлилась, как говорят Янки, и безопасно вернулась в Англию? Потому что это был бы счастливый конец, правильный конец для приключенческой истории двух шальных девушек.
Стопка бумаги плохо складывалась — страницы были разной ширины, длины и толщины.
Когда сменится течение. А оно сменится. Единственное, что я заметила, перечитывая эту историю, и чего не заметил Гауптштурмфюрер фон Линден — за прошедшие три недели я нигде не упомянула свое настоящее имя. Вы все знаете, как меня зовут, но не думаю, вам известно мое полное имя, поэтому я запишу его во всей пафосной славе. Я любила писать свое полное имя, будучи маленькой — как вы сейчас поймете, это было довольно крупное достижение для ребенка: Джулия Линдси МакКензи Уоллес Бифорт-Стюарт. Именно так оно было записано в моих настоящих документах, которых у вас нет. Мое имя — противоречие Фюреру, имя гораздо более героическое, чем заслуживаю, но мне все еще нравится писать его:
Леди Джулия Линдси МакКензи Уоллес Бифорт-Стюарт
Но я никогда не была Леди Джулией. Всегда думала о себе как о Джули.
Я не Шотландочка. Я не Ева. Не Квини. Я откликалась на эти имена, но никогда ими не представлялась. И как же я ненавидела быть Летным Офицером Бифорт-Стюарт последние семь недель! Именно так, вежливо и формально, обычно называл меня Гауптштурмфюрер фон Линден — «Что ж, Летный Офицер Бифорт-Стюарт, вы сегодня достаточно сговорчивы, поэтому, если вы наконец напились, приступим к третьему набору кодов. Пожалуйста, будьте точны, Летный Офицер Бифорт-Стюарт; никто ведь не хочет, чтобы эта раскаленная докрасна кочерга оказалась у вас в глазу. Кто-нибудь может ополоснуть испачканные трусики Летного Офицера Бифорт-Стюарт перед тем как отвести ее обратно в камеру?»
Поэтому, даже несмотря на то, что меня звали именно так, я думала о себе как о Летном Офицере Бифорт-Стюарт не более, чем как о Шахерезаде — еще одно имя, которое он мне дал.
Я — Джули. Так меня называл брат, так всегда звала меня Мэдди, и именно так я называла себя. Именно это имя я назвала Мари.
О Боже, если я сейчас перестану писать, они заберут бумагу, все листы — пожелтевшие рецептурные бланки, листы назначений, тисненый картон с Шато-де-Бордо и ноты для флейты, и я останусь ни с чем в ожидании приговора фон Линдена. У Марии Стюарт был ее терьер, а что я возьму с собой на казнь в качестве утешения? Каково утешение для каждого из нас — для Мари, Мэдди, судомойки, ворующей капусту, повешенной девушки, еврейского доктора — на гильотине, в воздухе или в удушающих газовых камерах?
И почему? Почему? Все, что я сделала, — это купила себе время, время, чтобы написать все это. Я не сказала никому ничего полезного. Я всего лишь поведала историю.
Но поведала правду. Не иронично ли? Меня отправили, потому что я отлично лгала.
Я даже вспомнила известные пробирающие до глубины души последние слова, которые приберегла для окончания истории. Они принадлежат Эдит Кавелл, британской медсестре, выведшей двести союзных солдат из Бельгии во время войны 1914-1918 годов, которую схватили и расстреляли за измену. Уродливый памятник в ее честь стоит неподалеку от Трафальгарской площади — не разбомбленный, но похороненный под мешками с песком, я заметила его, когда последний раз была в Лондоне («Последний раз, когда я видела Лондон»). Ее последние слова вырезали на постаменте памятника.
«Патриотизма недостаточно — у меня не должно быть ни к кому ни ненависти, ни враждебности».
На ее голове ВСЕГДА восседает голубь, даже под горой мешков с песком, и, думается мне, единственная причина, по которой она не чувствует ненависти к этим летающим крысам, — потому что она мертва уже двадцать пять лет и не знает, что они там.
Думаю, в действительности она говорила что-то вроде «Я с честью умру за свою страну». Не могу сказать, что я беспрекословно верю столь ханжескому пустословию. Поцелуй меня, Харди. Правда в том, что «Поцелуй меня, Харди» нравилось мне гораздо сильнее. Это отличные последние слова. Нельсон не вкладывал в эти слова никакого потайного смысла. Эдит Кавелл же дурила себя. Нельсон был честен.
Как и я. Настал мой конец, поэтому я просто буду сидеть здесь и писать это снова, и снова, и снова, пока буду в сознании или пока кто-нибудь не обнаружит, что я делаю, и не заберет ручку. Я должна говорить правду.
Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить правду. Я должна говорить
О.ЛГ. А. 1872 К. Но 4 ШдБ
[Письмо Амадею фон Линдену от Николауса Фербера, переведенное с немецкого:]
Штурмбанфюрер СС Н. Я. Фербер Ормэ
30 ноября 1943
Гауптштурмфюреру СС фон Линдену
Последний раз напоминаю, что Летный Офицер Бифорт-Стюарт приговорена к программе НиТ. Ее дважды видели под вашим арестом, и я вынужден буду принять официальные меры против вас, если это повторится.
Рекомендую отправить ее в Нацвейлер-Штутгоф в качестве показательного примера, с приказом казнить ее путем смертельной инъекции через шесть недель, если она переживет опыты.
Если у вас появится хоть толика сострадания к этой хитроумной лгунье, я пристрелю вас.
Хайль Гитлер!
Часть вторая
Киттихок
У меня удостоверение личности Джули.