Предшественники Шекспира

Стороженко Николай Ильич

Абигайль не хотя подчиняется желзному характеру своего отца и кокетничаетъ съ сыномъ коменданта… Въ то время, какъ они, обмниваясь любезностями, ходили рука объ руку по саду, входитъ въ комнату донъ Матіасъ, и видя изъ окна эту сцену, не можетъ скрыть своего негодованія. Не малаго труда стоило Барабасу убдить его не длать скандала и уйти изъ дому. Матіасъ уходитъ, но клянется отомстить вроломному другу. Барабасъ замчаетъ его гнвъ и заране торжествуетъ побду. Теперь ему остается настроить другаго соперника. Донъ-Лодовико видлъ, какъ Матіасъ уходилъ изъ дому, и ему хочется знать причину такого поспшнаго удаленія.

Д. Лодовико. Барабасъ, кто это сейчасъ ушелъ отъ тебя? Мн показалось, что донъ-Матіасъ.

Барабасъ. Да, это онъ, но только Бога ради будьте осторожны, потому что онъ поклялся убить васъ.

Д.

Лодовико. Меня? Что онъ, не сошелъ-ли съ ума?

Барабасъ. Нтъ, но, быть можетъ, онъ опасается того, о чемъ вы даже и не воображаете….. Впрочемъ, все дло въ этой глупой двочк.

Д. Лодовико. Какъ? Разв она любитъ донъ-Матіаса?

Барабасъ. Разв эта улыбка не служитъ вамъ лучшимъ отвтомъ на вашъ вопросъ?

Абигайль. (въ сторону). Да, сердце мое принадлежитъ ему. Я улыбаюсь не по своей вол.

Д. Лодовико. Барабасъ, ты, вдь, знаешь, что я уже давно люблю твою дочь.

Барабасъ. И она васъ также чуть не съ самаго дтства.

Д. Лодовико. Я не могу подавлять дольше моихъ чувствъ.

Барабасъ. Равно какъ и я не могу больше скрывать привязанности, которую питаю къ вамъ.

Д. Лодовико. Скажи же мн прямо, могу-ли я назвать своимъ этотъ алмазъ?

Барабасъ. Возьмите и носите его. Но можетъ быть ваше лордство сочтетъ униженіемъ для себя жениться на дочери жида? Въ такомъ случа я дамъ за ней много золотыхъ крестовиковъ съ христіанскими надписями по краямъ.

Д. Лодовико. Я люблю ее, а не твое богатство. Мн нужно только твое согласіе.

Барабасъ. Что до меня, то я согласенъ; только позвольте мн сказать нсколько словъ моей дочери. (Тихо). Слушай, этотъ потомокъ Каина, никогда не вкушавшій пасхальнаго агнца, этотъ пустой франтъ, который никогда не увидитъ Ханаанской земли, словомъ, этотъ болванъ Лодовико, долженъ быть обманутъ. Скажи, что ты согласна отдать ему свою руку, но сердце свое береги для донъ-Матіаса.

Абигайлъ. Какъ? Я должна быть помолвлена за Лодовико?

Барабасъ. Нтъ никакого грха обмануть христіанина. Они сами слдуютъ тому принципу, что общаніе, данное еретику, не иметъ никакой силы. Для насъ же съ тобой, вс не евреи еретики; вслдствіе этого ничего не бойся, дочь моя. (обращаясь къ д. Лодовико). Я говорилъ съ ней, и она согласна.

Д. Лодовико. Теперь, милая Абигайль, дай мн обтъ быть врной женой.

Абигайль. Я не смю противорчить желанію моего отца, Только смерть разлучитъ меня съ моимъ возлюбленнымъ.

Д. Лодовико. Теперь я достигъ того, чего такъ пламенно желала душа моя.

Барабасъ. (въ сторону). А я, хотя еще и не достигъ, но надюсь скоро достигнуть.

Абигайль. О, несчастная Абигайль, что ты сдлала!

Д. Лодовико. Отчего ты такъ вдругъ поблднла, милая Абигайль?

Абигайль. Не знаю. Впрочемъ, прощайте, я пойду къ себ.

Барабасъ. Поддержите ее, но не говорите съ ней ни слова.

Д. Лодовико. Она совершенно онмла. Какая внезапная перемна!

Барабасъ. Не удивляйтесь этому. У насъ, евреевъ, есть обычай, что невста всегда должна немного поплакать. Оставьте ее въ поко. Прощай, благородный Лодовико и помни, что она твоя жена, а ты мой наслдникъ.

Тактика Барабаса увнчивается полнымъ успхомъ: соперники начинаютъ подозрвать и ненавидть другъ друга и ждутъ только случая встртиться съ оружіемъ въ рукахъ. Разумется, Барабасъ не прочь употребить вс усилія, чтобы роковая встрча произошла какъ можно скоре. Съ этой цлью онъ посылаетъ своего слугу и сообщника Итамора, отъявленнаго мерзавца, купленнаго имъ на рынк, гд продавались турецкіе невольники, къ Лодовико съ письменнымъ вызовомъ будто бы отъ Матіаса, и часъ спустя такой же вызовъ получаетъ и Матіасъ. Противники сходятся въ условленномъ мст и убиваютъ другъ друга. Барабасъ видитъ съ своего балкона всю эту сцену, и его мстительное сердце радуется. Даже Итаморъ не можетъ скрыть своего удовольствія, что такъ ловко обдлалось

дльцо само собою и съ торжествующимъ видомъ сообщаетъ Абигайли о поединк между донъ Матіасомъ и донъ Лодовико. Изъ разсказа Итамора Абигайль узнаетъ, какую предательскую роль игралъ во всемъ этомъ дл ея отецъ и ршается навсегда покинуть родительскій домъ, ставшій для нея съ этихъ поръ ненавистнымъ, и поселиться въ монастыр, чтобы тамъ всю жизнь оплакивать своего возлюбленнаго. Пользуясь отсутствіемъ отца, она уходитъ изъ дому, въ монастырь, и уже оттуда письменно извщаетъ отца о своемъ ршеніи и убждаетъ его покаяться. Барабасъ вн себя отъ ярости. Дочь которую онъ, по его словамъ, любилъ какъ Агамемнонъ Ифигенію, теперь безъ сожалнія оставила его одного, измнила вр своихъ отцовъ и перешла въ лагерь его заклятыхъ враговъ. Отнын у него нтъ уже дочери. Съ этой минуты для Барабаса порваны вс узы, связывавшія его съ міромъ; родъ человческій окончательно ему опротивлъ, и для него осталось только одно наслажденіе — мстить и мстить христіанамъ. Къ чувству негодованія присоединилось еще опасеніе, что Абигайль знаетъ, кто былъ виновникомъ смерти Матіаса и Лодовико (иначе, какой же смыслъ имютъ ея слова о необходимости раскаянія?) и можетъ каждую минуту выдать его христіанамъ. Въ его озлобленной душ мгновенно созрлъ адскій планъ мщенія. Въ Мальт существовалъ старинный обычай наканун дня св. Іакова посылать въ монастырь разные жизненные припасы. Для того, чтобы никто не видлъ руку дающаго, слуги оставляли приношенія въ темномъ корридор, а на утро монахини приходили за ними. Барабасъ посылаетъ Итамора отнести въ монастырь блюдо отравленной рисовой каши. Вс монахини, попробовавшія этого кушанья, умираютъ и въ томъ числ Абигайль. Передъ смертью она открываетъ на исповди преступленіе отца и умоляетъ духовника держать все соообщенное ею въ глубочайшей тайн. Духовникъ отвчаетъ, что онъ очень хорошо знаетъ свои обязанности, что каноническое право строго запрещаетъ открывать кому бы то ни было признанія умирающихъ, что неисполненіе этого правила ведетъ за собой для священника потерю сана, но лишь только Абигайлъ успла закрыть глаза, какъ Фра Бернардино (такъ звали духовника) разсказываетъ довренную ему на духу тайну Фра Джьякомо, и они сговариваются вмст хорошенько напугать жида. Между тмъ Барабасъ не чуетъ грозящей ему бды и бесдуетъ съ своимъ сообщникомъ о томъ, какъ имъ удалось схоронить концы въ воду. На вопросъ Итамора, жалетъ-ли онъ сколько нибудь свою покойную дочь, Барабасъ отвчаетъ, что если онъ жалетъ о чемъ, такъ это о томъ, что она долго жила — "еврейка, принявшая христіанство… Cazzo, diabolo!" Въ это время входятъ въ комнату Фра Джьякомо и Фра Бернардяно. Съ первыхъ словъ, сказанныхъ ему монахами, Барабасъ понялъ, что имъ извстно многое и тщетно старался притвориться непонимающимъ. Видя же, что это ему не удается, онъ, чтобы склонить ихъ на свою сторону, изъявляетъ желаніе покаяться и принять христіанство.

Фра Бернардино. Стой, проклятый жидъ, стой, я говорю, и покайся.

Фра Джьякомо. Ты согршилъ, слдовательно ты долженъ быть осужденъ.

Барабасъ (въ сторону). Боюсь, не знаютъ ли они чего-нибудь о посланной нами рисовой каш.

Итаморъ. Весьма возможно, и потому, господинъ, будьте съ ними любезны.

Фра Бернардино. Барабасъ, намъ извстно, что ты имешь…

Фра Джьякомо (перебивая его). Мн извстно, что ты имешь…

Барабасъ. Что я имю деньги. Справедливо. Что же еще я имю?

Фра Бернардино. Намъ извстно, что ты…

Фра Джьякомо. Мн извстно, что ты…

Барабасъ. Къ чему вы это? Я очень хорошо знаю, что я жидъ.

Фра Берпардино. Твоя дочь…

Фра Джъякомо. Да, именно, твоя дочь…

Барабасъ. О не говорите о ней, ради Бога, потому что я умру съ горя.

Фра Бернардино. Помни, что ты…

Барабасъ. Помню и сознаюсь, что я былъ ростовщикомъ.

Фра Бернардино. Ты совершилъ…

Барабасъ. Знаю — прелюбодяніе, но это случилось въ другой стран, да и потерпвшая двушка давно уже умерла.

Фра Бернардино. Нтъ, не то, Барабасъ. Я тебя прошу вспомнить о донъ Матіас и донъ Лодовико.

Барабасъ. Ну, что же? Что же я долженъ помнить о нихъ?