Прощай Атлантида
Шрифт:
По-немецки, по-русски и по-французски я начала говорить рано и вскоре после этого читать, в сущности не изучая эти языки, ни один из них я не воспринимала как иностранный. Во время регулярных и длительных побывок в Риге или Юрмале у дедушки и бабушки естественным путем прибавился латышский язык, словарный запас которого был, правда, сильно ограничен бытовыми и детскими темами. К латышскому литературному языку и вместе с ним — культуре я пришла намного позже.
Меня иногда спрашивают, не путала ли я языки в детстве. Кажется, представление, что в голове ребенка может образоваться языковая путаница, живо еще но сей день. Совсем противоположные, научно обоснованные размышления я недавно нашла в одной немецкой научно-популярной статье об исследованиях последних лет. Там убедительно доказывалось, что освоение нескольких языков естественным, игровым путем в раннем, еще дошкольном возрасте развивает определенные мозговые центры, и это облегчает не только изучение других языков, но и запоминание различных теоретических
Сознаю и то, что сами условия жизни в моем детстве давали немалые преимущества в освоении знаний. Для меня не составляло особого труда овладеть и другими языками, в первую очередь латынью и английским, путем регулярных занятий. А затем уже следующие, новые языки, по крайней мере на уровне чтения художественной и профессиональной литературы, я осваивала с большим удовольствием самостоятельно, без специальной учебы. Многообразие впечатлений рано научило меня наблюдать, сравнивать и вместе с тем анализировать. Сама моя жизнь способствовала этому, предлагая материал для размышлений, эго помогало в любых обстоятельствах общаться с разными людьми, незаметно убирая с моего пути различные проблемы и культурные барьеры. И, что главное, укрепляло во мне непоколебимое убеждение в праве каждого человека на самобытность и многообразие. Когда рассказываю о людях самых разных национальностей, встреченных на моем жизненном пути, меня иногда спрашивают, на каком языке я с ними говорила.
Случалось, что я не знала ответа. Потому что об этом вопросе просто не думала. Так это странным образом продолжалось и потом, вплоть до наших дней.
Смена адреса обозначает в моем жизнеописании куда большие перемены, чем можно было бы предположить. Чаще всего при смене адреса в корне менялась сама моя жизнь, менялась в такой мере, что свою биографию я могла бы поделить не по течению времени, а по адресам моего проживания.
После Парижа с анонимным, то есть начисто забытым домашним адресом, есть два места жительства, которым была уготована самая важная роль в моем становлении: Рига и Берлин. Берлин и Рига. В Берлин мы прибыли зимой 1926/1927 года — вначале отец, а когда он стабильно устроился, мы с матерью. Но спустя десять лет, когда родители из Берлина вернулись в Ригу, я встречала их уже там, поскольку за несколько лет до того, в девятилетием возрасте из начальной школы в Берлине была переведена во второй класс рижской школы. Здесь я жила у дедушки с бабушкой на улице Элизабетес, вначале с гувернанткой, потом без нее. На праздники и каникулы я ездила в Берлин к родителям, и мне часто, как хорошей ученице, разрешали остаться там подольше — не было случая, чтобы я не наверстала пропущенное. Таким образом, мое детство до четырнадцатого года жизни протекало на два дома. Иногда я дольше жила в Берлине, иногда в Риге.
Отец все еще сохранял свою свободную профессию, но был очень занят, надо думать, его консультации и экспертизы пользовались большим спросом. Еще он играл на бирже. В Берлине он, кроме этого, по части зарубежных связей представлял две латвийские экспортные фирмы, не помню, какие. На самом деле, у меня не было и нет почти никакого конкретного представления о его деятельности. Людям нашего времени это может показаться странным, так как по своему опыту знаю, что теперь уже с самых малых
лет прозу жизни не скрывают от детей. Тогда было иначе. Не только потому, что мама дома раз и навсегда устранилась от столь скучной материи, как зарабатывание денег. Мне кажется, основой всего была установка самого отца. Он, человек классической культуры, хотя и был увлечен своей профессиональной деятельностью, все же считал ее слишком грубой и, пожалуй, слишком приземленной, не подобающей темой для бесед со своей королевой и принцессой. К тому же ему, юристу, защищая интересы клиента, полагалось хранить профессиональные тайны. Мне известны только два места, где отец в то время работал по договору. Первым был большой, связанный с химией концерн IG Farben, который меня нисколько не интересовал, зато вторым — крупнейшая в Германии киностудия UFA ("Universum Film AG", Deutsche Film-Aktiengesellschaft), занимавшаяся производством и распространением фильмов. Она вошла в мою жизнь не гой экономической функцией, которая касалась моего отца, а своими художниками и артистами, многие из которых со временем становились нашими знакомыми и друзьями. На данный момент я нахожусь в одном из городов моего детства, Берлине, на Meinekestrasse 9, — адрес, рассказ о котором будет очень долгим. Хотя время, проведенное в Риге и Берлине, было поделено почти поровну, жизнь в Берлине, без сомнения, была более насыщена новыми впечатлениями и удивительными событиями. Сменяя друг друга, перед моим детским взглядом проходила вереница ярких личностей . Среди них были и те, чьи имена известны миллионам — ;поди театра и кино, писатели, политики, и те, кто тут же рядом выполняли простую обыденную работу. Никого из них я не забыла.
Своей квартиры у нас не было. Стиль и условия жизни родителей, очевидно, привели их к заключению, что удобнее жить в комфортабельной так называемой гостинице-резиденции, подобной пансиону, где обеспечены
пагоды. Владелицей и хозяйкой нашего пансиона была фрау Бергфельд, в управлении которой находились расположенные на нескольких этажах апартаменты и отдельные комнаты. В воспоминаниях моего детства она остается одним из самых экстравагантных персонажей. Латышка (фрау Бергфельд вышла замуж за немца еще накануне Первой мировой войны. Муж после войны умер, оставив вдове многоэтажный дом в фешенебельном районе Западного центра Берлина. Тихая улочка начинается от знаменитого бульвара Курфюрстендамм, который и тогда уже был, как и сегодня, известен своими шикарными магазинами, театрами, кинозалами, варьете, ресторанами и ночными клубами. Надо сказать, сейчас там развлекательных заведений намного меньше, чем было в двадцатые годы. Вторая мировая война, уничтожившая большую часть Берлина, пощадила этот милый уголок, и улица моего детства между Кудамм (так сокращенно называют бульвар) и улицей Лиценбургер выглядит почти как прежде. И теперь гостиница "Resi dem", в которой сохранились апартаменты и система длительного проживания постояльцев, как в моем детстве, занимает дом номер 9.
В Берлине наши материальные возможности были поскромней, чем в Париже. Вскоре после нашего переезда разразился мировой кризис, и мы уже не могли позволить себе держать прислугу; исключение было сделано для моей гувернантки, ибо для моего воспитания отец не жалел ничего. Быть может, родители еще до конца не решили, останемся ли мы надолго в Берлине или вернемся в Париж. К тому же, как не преминула бы осуждающе заметить папина сестра Анна, мама не желала заниматься домом и хозяйством. Пансион фрау Бергфельд идеально подошел к требованиям нашей семьи. Это было нечто среднее между гостиницей и многоквартирным домом. В двухкомнатных апартаментах с кухонной нишей — kitchenette — или в отдельных номерах постояльцы жили на всем готовом. Я
была знакома только с жильцами нашего этажа, как это нередко бывает в частных жилых домах. На этом этаже размещались всего лишь несколько апартаментов, зато именно здесь находились два салона, предназначенных для всех постояльцев — большой и еще один поменьше, музыкальный, где стоял рояль. Если кто-то хотел устроить прием, он арендовал один из салонов. Завтрак все заказывали в номера и апартаменты, обедали, как правило, в большой общей столовой, также на нашем этаже; здесь был один большой обеденный стол и несколько отдельных столиков по краям. Обед, на который отводилось в общей сложности три часа, привлекал особенно много едоков; были и такие, кто в пансионе не проживал. Кухня фрау Бергфельд была широко известна. Обедали тут, в основном, актеры и режиссеры из близлежащих театров в перерыве между утренними репетициями и вечерними спектаклями, а также друзья постояльцев и друзья их друзей. Ужин, как и завтрак, не обязательно проходил в столовой, хотя можно было поужинать и там, но чаще еду заказывали к себе в номер.
Престиж кухни фрау Бергфельд основывался на отличных продуктах из Латвии. В окрестностях Киг{ш$1епс1атт все знали, что она получает их по несколько раз в неделю, свежими, прямо из Риги. В то время в берлинских магазинах можно было купить латвийское масло и другие продукты, но они считались товаром экстра-класса и стоили довольно дорого. Из разговоров взрослых я знала, что продукты питания в Германии намного хуже. И бывало, мы, гордые граждане Латвии (а в пансионе время от времени таковых набиралось несколько), иронизировали: немцы, дескать, используют маргарин в двух видах — как маргарин и как масло. Сама я тоже помню с детства — и молоко и масло в Германии казались мне безвкусными, если не сказать несъедобными. Шепотом могу повторить почти то же самое и сейчас, ибо, как в детстве, половину года живу в Берлине. И сегодня нет равных молочным продуктам,
купленным в Латвии на рынке прямо у хозяина, в этом не раз убеждались и мои немецкие друзья.
Фрау Бергфельд организовала целую систему снабжения, действовавшую безукоризненно. Продукты ее родственники в Латвии переправляли со скорым поездом Рига-Берлин. Достаточно было договориться с проводниками, те принимали увесистые посылки и в Берлине вручали Агнес — служанке фрау Бергфельд, которая со своим женихом-пожарником отправлялась за ними на вокзал. Вместо современных морозильников использовались ящики со льдом, и так как путь был иедолгим, продукты своей свежести не теряли. В то время железнодорожная колея в Латвии была той же ширины, что и во всей Европе, и поезд из города в город попадал прямым и кратчайшим путем за сутки. Таким образом, в пансионе фрау Бергфельд можно было лакомиться знаменитым, пахнущим орехами желтым сливочным маслом, густой, бархатистой сметаной и дарами Балтийского моря, из которых многие в Германии вообще нигде нельзя было купить, например, миногу, копченую салаку или свеже-засоленного лосося.
В Берлине в мою жизнь вошло кино, чтобы остаться в ней навсегда. К тому же это было не просто кино как вид искусства, которое на тот момент уже тридцать лет покоряло миллионы людей, нет, судьба привела меня если не прямо на кухню кииоволшебников, то по крайней мере в их гостиную, потому что десять лет своего детства я провела в тесном окружении людей кино. Я встречала их и на киноэкране, и в пансионе фрау Бергфельд, за ее обеденным столом, к тому же, как я уже сказала, мой отец по работе был связан с кинокомпанией UFA.