Разомкнутый круг
Шрифт:
Господа! – поднял стакан Рубанов. – За поручика Волынского, господа! Героя и кавалергарда!
Строганов, сопя носом, молча смахнул слезу.
– Спасибо, сударь! – выпив, поблагодарил Максима Шувалов. – А что он вам сказал перед смертью?
Максим тяжело вздохнул.
– Грустно все это… Я думаю, господа, что мы, наверное, никогда не станем такими как прежде! Юность наша осталась истекать кровью на Бородинском поле… Вы помните, как славно мы чудили в Петербурге? Даже не верится, что Волынского нет с нами.
И поверьте мне, господа, я забыл все плохое, к тому же,
– Надеюсь, вы не скучаете без меня? – вихрем влетел в горницу запыхавшийся Нарышкин. – Я привез кучу новостей, скорее налейте штрафную. – Брякнулся на свободный стул и все никак не мог отдышаться.
– Кто на ком скакал, сударь? – усомнился, протягивая ему стакан, Оболенский.
Постепенно все заулыбались, глядя на раскрасневшегося графа.
Жизнь-то ведь продолжалась…
– Господа! Все мы теперь кавалеры! – Обвел он взглядом присутствующих и немедленно занялся штрафной.
– Постойте, постойте! Вы что, поручик, в чужом мундире? – обратил внимание Оболенский на его эполеты.
– Не поручик, а штаб-ротмистр! – гордо хряпнул о стол пустым стаканом. – Напрасно, что ли, дивизию в бой водил?! – с удовольствием глянул на свой эполет.
После штрафной дыхание его пришло в норму.
– …И к тому же кавалер ордена Святого Владимира 4-й степени!.. На завтра назначено торжественное построение и достойные получат свои награды! – важно произнес он. – Ну мне-то, полагаю, крест преподнесет сам Кутузов.
Впервые Оболенский потрясенно глядел на графа. Нарышкин просто упивался его взглядом.
– Кстати, кузен,– обратился к нему, под горло насладившись уважительным удивлением, – получил письмо от вашей кузины – со дня на день будет в Тарутино. – Но князь не обратил на это сообщение никакого внимания.
Чтобы несколько привести его в чувство, Нарышкин произнес:
– Не помню, упоминал ли о том, что вам тоже присвоен чин штаб-ротмистра и завтра вашу грудь, как и мою, украсит Владимирский крест?!
От такого известия Оболенский из горлышка выдул полбутылки водки.
– Эх, жаль шампанского нельзя! – воскликнул он. – А вы, Рубанов, полагаю, не отказались бы от устриц? – басовито заржал князь. – Штаб-ротмистр и кавалер, – все еще не веря, покачал головой. – Несмотря ни на что, нет ничего лучше службы в армии…
– Рубанов пока оставлен в прежнем чине, но за заслуги перед Отечеством награжден орденом Святой Анны 3-й степени. Как вы все знаете, господа, этот небольшой красной эмали крест крепится на эфес холодного оружия.
Максим почему-то не обрадовался награде.
«За Россию сражался, а не за орден!» – подумал он.
Нарышкин, захлебываясь словами, перечислял:
– Шувалов тоже оставлен в прежнем чине, но заслужил Владимира 4-й степени, поручик Строганов произведен в штаб-ротмистры с присвоением Владимира 4-й степени. Кажется все, господа! – улыбнулся Серж. – Выпьем за кресты и чины! – поднял стакан.
На
Грудь Вебера тоже украсил Владимир. После этого он разбинтовал палец и выкинул бинт, посчитав, что тот свою миссию выполнил.
Всей душой ненавидевший французов Вайцман получил Анну 2-й степени, а Шалфеев, Кузьмин, Синепупенко и Огурец с Укропом – солдатских Георгиев.
Весь день в Тарутино отмечали награды.
Армия восстанавливалась морально и физически.
В занятой французами и сожженной Москве дело обстояло иначе… Французская «великая армия» медленно, но неуклонно разлагалась, как оставшиеся под Бородино трупы. Войска начинали голодать.
А голодный солдат – это не солдат. Ему наплевать на дисциплину и своих командиров. Все его мысли вертятся вокруг собственного живота.
Наполеон мрачно ходил от одной провонявшей дымом двери кремлевской залы – к другой. Огромный круглый стол, покрытый картой, светился ярче рождественской елки от множества стоявших на нем свечей. Большое зеркало у стены коверкало фигуру императора, и это делало его еще раздражительнее. «Доходит до того, что мои собственные солдаты не обращают на меня внимания и не отдают честь, – прошел он мимо зеркала, гротескно увеличившего его живот. – Черт возьми! Не верю, чтобы Александр долго терпел подобное надругательство, не иначе Мюрат притащил его сюда, мстя за "шляпу", – переместил он маршрут в другую часть комнаты. – Вчера своими глазами наблюдал драку пьяных французских гвардейских артиллеристов с баварскими гусарами… Ну откуда в Москве столько водки?.. И почему огонь пощадил винные погребки? Или мои солдаты отбивали у пламени только эти заведения?..
А что творится на улицах? Кругом валяется дорогая разбитая мебель, книги в сафьяновых переплетах, изваленные в золе ковры и персидские шали…
Но мои непобедимые орлы варят в серебряных чашах конину. Хлеба нет вовсе, и достать его невозможно.
Я велел платить русским крестьянам без обмана наличными, но они все равно не везут продовольствие в Москву», – задумавшись, отклонился от выбранного маршрута, и путь его снова пролег мимо зеркала, которое, со свойственным ему ехидством, сделало Бонапарту великолепные кривые ножки и длинный нос.
Плюнув на свое отражение, он шарахнулся к противоположной стене. «Надо велеть убрать из комнаты это безобразие и заодно разжаловать Мюрата в рядовые, – вздохнул император, медленно успокаиваясь. – Следует написать еще одно воззвание, чтобы русский мужик не боялся везти нам питание, и выпустить несколько бюллетеней, в которых необходимо склонять жителей Московской губернии на свою сторону любыми обещаниями и посулами. Надо распустить слух, что у нас много хлеба и мы намерены тут зимовать! – решил он. – Русская нация есть непредсказуемая нация! – думал Наполеон. – Я обещал русским крестьянам освободить их из крепостной неволи, если они будут относиться к нам лояльно, а мужик взял топор и стал уничтожать французов не жалея живота своего, как говорит простонародье.