Рождённая на стыке веков
Шрифт:
Шли дни, я словно влилась в коллектив, ели мы вместе, на работу и с работы ходили вместе. Вместе с ними, я стала посещать вечернюю школу, но я не знала ничего, даже букв. Но желание учиться, было сильным и через год, я могла писать и читать.
Так прошёл год, Бахрихон опа вначале навещала меня день-через день, а потом всё реже и реже. Однажды, прибежал Мирза и сообщил, что Бахрихон увезли в больницу. Но на лице была такая радость, что я удивилась.
– Как в больницу? Она
– Да нет, я только что из больницы, у меня сын родился! Просто, Бахрихон просила тебе сообщить, – широко улыбаясь, говорил Мирза.
Наконец я, осознав, что моя любимая опажон родила, что она стала матерью, очень обрадовалась.
– А можно к ней? Я хочу её увидеть, – вскочив с места, спросила я.
– Сегодня уже поздно, не пустят к ней, можно перед работой сходить, рано утром, – сказал Мирза.
Мирза и пришёл ранним утром, держа в руках горячее молоко в банке.
– Вечером к соседке зашёл, у неё коза есть, сказал, что жена родила, вот она мне немного утром и налила, вскипятив, – сказал Мирза.
Девочки, узнав о рождении малыша, дали мне несколько кусочков сахара и немного хлеба. Поблагодарив их, я быстро вышла следом за Мирзой. Через окно, я видела счастливое лицо Бахрихон опа. Мне оставалось только порадоваться за неё.
Тем временем, доходили слухи о гражданской войне, тысячи добровольцев записывались на фронт. Тогда я впервые услышала незнакомые мне слова: белые, красные, Четверной союз, Антанта, интервенция. Гражданская война затянулась, борьба с басмачами тоже длилась долгое время, мы работали на износ, с лозунгами "Детям голодающего Поволжья." Голод доходил и до нас, хлеб стал на вес золота, продукты достать было очень трудно, почти невозможно. Экономя их, мы буквально падали от голода.
Ещё через год, умерли две девушки, с которыми я проживала. От голода, началось малокровие, истощение организма и за два месяца двоих девушек не стало. В те годы, похороны были не редкость, часто, люди падали прямо на улице. Правда, рабочим завода выдавали талоны на мизерный кусочек хлеба и мы могли в обед поесть суп, правда и супом это варево назвать было трудно, но и это придавало хоть немного силы.
Ташкент стал местом, куда привозили голодных детей из Поволжья и не только. Тут хоть можно было поесть фрукты, которые поспевали всё лето.
Я часто захаживали к Бахрихон опа, проведать её и малыша, которого назвали Бахром. Мирза был счастлив и я видела, как он нежно и ласково обращается и с женой, и с сыном. Как и многие другие, Мирза попросился на фронт, но его не отпустили, сказав, что и в тылу нужны люди. Бахрихон опа с волнением ждала, какой придёт ответ и облегчённо вздохнула, узнав, что Мирзу на фронт не отпустили. От частого недоедания, молоко в груди опажон просто пропало, заворачивая в прозрачную тряпочку
В девять месяцев, ребёнок заболел диспепсией, рвота и постоянный понос не дали шанса на выживание. Мальчик умер на руках опажон. Видеть горе и отчаянье Мирзы и Бахрихон опа, было невыносимо.
– Лучше бы я умерла, уже второго хороню. За что? Ангелочек мой, Бахромчик… – рыдала бедная женщина.
Мирза не плакал, но со дня смерти сына, он замкнулся в себе и вновь попросился на фронт.
– Не уходи! Не оставляй и ты меня, умоляю! – зарыдав и упав перед мужем на колени, кричала Бахрихон опа.
– Пойми, это мой долг. Береги себя, любимая, я обязательно вернусь. Халида, переходи жить обратно к нам, не оставляй её одну, – сказал Мирза, поднимая с пола жену и крепко обнимая её.
– Не беспокойтесь, я не оставлю её, – пообещала я.
Собрав вещмешок, ранним утром, Мирза ушёл. Бахрихон опа бежала следом за ним до самой улицы, до большой дороги, а когда он скрылся за углом большого дома, обняв меня, зарыдала.
– Он не вернётся, Халида, никогда не вернётся, – произнесла она, рыдая.
– Что Вы, опажон? Он уйти не успел, а Вы его уже похоронили! Нельзя так, слышите? Нельзя! – в отчаянье, закричала я.
Но Бахрихон опа меня не слышала, от истощения и нервного потрясения, она обмякла в моих объятьях и сползла на землю, потеряв сознание. Мимо проходили двое мужчин, увидев нас, они быстро подошли и подняв на руки Бахрихон опа, занесли её в комнату, где и положили на кровать. Всю ночь Бахрихон опа бредила и горела, словно угли. Я испугалась, испугалась, что могу потерять её.
В эту ночь, я не сомкнула глаз, накладывала на лоб Бахрихон опа мокрую тряпочку, но жар не проходил, бред тоже. Она всё звала то сына Бахрома, то мужа Мирзу. Свет на ночь выключали, да и давали его редко, как впрочем и воду. Хорошо, лунный свет хоть немного освещал комнату, да и к темноте привыкаешь. Что делать, я не знала, Бахрихон опа то теряла сознание, то приходила в себя и вновь начинала бредить. Вызвать скорую помощь, да такой в городе в те годы и не было. Я не знала, что делать. Выйдя в коридор, я заплакала, было уже раннее утро.
Открылась дверь напротив и вышел сосед, пожилой мужчина, работающий на заводе. Он был в старой, посеревшей майке и в широких шароварах чёрного цвета. Я отвернулась, чужой мужчина, раздетый, мне стало не по себе, хоть он и годился мне в отцы. Но Турсун бай тоже был такого же возраста, мужчина есть мужчина.
– Халида? Что случилось? Ты почему в такую рань тут стоишь, да ещё и плачешь? – спросил он меня.
– Моя опажон заболела, горит вся и бредит, – ответила я, заплакав ещё сильнее.