Счастливчик

Леблан Рене

— Почему?

— Он ненавидит женщин. Мадемуазель Мелинду, тебя, а меня, кажется, больше всех.

Урсула грустно покачала головой.

— Ничего ты в людях не понимаешь, подружка. Любовь у всех по-разному выражается. Одним нравится целовать и ласкать, а другим — оскорблять и мучить.

Она снова уставилась в облака над лесом, и выражение её глаз опять напугало Николетт.

— Или мучиться самим. Такое тоже бывает, — тихо закончила Урсула.

— Нет-нет, не говори глупостей!

Николетт даже

руками замахала, словно сгоняя с лица подруги пугающее выражение.

— Ты плохо знаешь Окассена, а я росла с ним с колыбели. Он всегда недолюбливал меня, уж не знаю, за что. Может, за то, что я храбрее его, хотя он мужчина. Он боится темноты и кошмарных снов. До сих пор, если ему страшно, бежит ко мне. Но при этом случая не упустит, чтобы сделать мне больно.

— Вот об этом я и говорю, — усмехнулась Урсула. — Ему нравится мучить тебя, в этом его любовь.

— Ах, какие глупости!

Но слова подруги взволновали Николетт. По дороге домой она смотрела перед собой застывшими глазами. Думала, вспоминала, и пугалась собственных мыслей. Ведь Урсула лишь сказала вслух то, что давно сидело внутри неё, и иногда всплывало наверх как гадкое тёмное предчувствие. Ощущая это, Николетт задыхалась от страха и отвращения, которых на самом деле не испытывала к Окассену.

Едва она вошла в дом, он позвал её сверху. Как нарочно! Окассен был в спальне, где обычно ночевал с Бастьеном. Только что вернулся из поездки в Суэз, к дяде. По дороге зацепился за живую изгородь и разорвал рукав.

— Зашей, — приказал он, бросив кафтан на руки Николетт.

Она достала из кармана передника моток ниток с иглой, который всегда носила с собой. Села на скамеечку для ног и принялась зашивать прореху, искоса наблюдая за Окассеном. Он словно не замечал её. Открыл окно, наблюдал, как во дворе резвятся его щенки, посмеивался.

— А знаешь, Николетт, когда ты выйдешь замуж и уедешь, мне, наверное, тоже придётся жениться, — вдруг сказал он, отвернувшись от окна. — Если даже мать возьмёт другую служанку на твоё место, разве чужая девка будет заботиться обо мне, как ты?

— Да, — не поднимая глаз от шиться, ответила Николетт. — Посватайтесь к кому-нибудь.

—Уже сейчас? — спросил он.

— Ну, да. Ведь до свадьбы ещё год придётся ждать.

Он отошёл от окна, сел на кровать позади неё. Николетт невольно напряглась, потому что чувствовала его взгляд на своём затылке, склонённой шее.

— Знаешь, мне всё равно на ком жениться, — задумчиво произнёс Окассен. — Красивая она будет или нет, мне без разницы. Главное, чтобы не была шлюхой. Я ведь прав?

— Да, конечно, — тихо ответила она и откусила нитку.

— Я тебе скажу по секрету, — понизив голос, продолжил он. — Ведь ты мне как сестра. Я бы обвенчался хоть сейчас, если не надо было бы с женой спать.

Николетт повернулась к нему с изумлённым лицом.

Ей показалось, это одна из его дурацких шуточек. В детстве он часто разыгрывал крестьянских детей — например, говорил, что никогда не пьёт молока, потому что от него начинает летать по дому, как птица. И такой серьёзный вид при этом делал, что дети верили. А Окассен потом хохотал над ними.

И сейчас он объяснил без тени улыбки:

— Меня прямо тошнит при одной мысли об этом.

Глаза Николетт быстро замигали. Она тотчас опустила взгляд к шитью, чтобы Окассен не понял её мыслей.

— Другие мужчины только и думают об этом, — смущённо пробормотала она.

— Да они просто животные! — с отвращением воскликнул он.

Лицо его сморщилось, как в моменты дикого страха, когда он прибегал к ней по ночам, скрываясь от воображаемых чудовищ.

— Подумай, Николетт, ведь этот такой стыд, просто мерзость. Только порочным людям может такое нравиться. Разве ты не думаешь так же?

— Я не знаю... — вся дрожа от непонятного страха, ответила она. — Я ведь не мужчина.

— Да ведь для женщин это ещё унизительнее, Николетт!

Таким тоном он говорил, когда обвинял в нескромности и греховной красоте. Николетт показалось, он сейчас набросится на неё с побоями или руганью. Она быстро вскочила со скамеечки и протянула ему кафтан.

— Вот, готово. Я никогда не думала об этих вещах, мессир Окассен.

Он вздохнул и посмотрел в пол.

— Ты права, лучше вовсе не думать об этом.

Николетт ушла от него ни жива, ни мертва. Нет, он не разыгрывал её, не придуривался. Он в самом деле боится и брезгует плотской любви.

— Бывает ли такое? — спросила она у Бастьена.

Тот пожал плечами:

— Чего только не бывает на свете, любовь моя. Когда мы обучались в Суэзе, кузен всегда говорил нам, что ненавидит блуд. А я думаю, просто стесняется, что у него до сих пор этого не было. Попробует один раз, и вся его блажь пропадёт!

Слова Бастьена, как всегда, успокоили Николетт. Она старалась не вспоминать о том, как Окассен хватал её и лез под юбку, проверяя, не потеряла ли она своего целомудрия. Она под угрозой смерти не рассказала бы об этом никому на свете, особенно Бастьену. Представить страшно, какой скандал поднялся бы.

«Но если Окассен трогает меня так... значит, не настолько противны ему женщины?» — думала она, жмурясь от стыда и ужаса.

Бастьен и Окассен вернулись с охоты. Им удалось добыть молодую косулю, редкая удача. Заметил зверя Бастьен, он же загнал косулю к Чёрному Оврагу, который настолько глубок, что ни одна тварь не рискнёт прыгать вниз. Окассен выстрелил из-за кустов, попав косуле в переднюю ногу. Раненый зверь пробежал вдоль оврага совсем немного — Окассен нагнал его и добил кинжалом.