Семейство Доддов за границей
Шрифт:
Мн грустно, что я не могъ обуздать своихъ чувствъ; теперь, когда все кончено, я сознаю, что лучше было бы не бить тюремщика и не выгонять Вангёгена изъ моего нумера. И разсудительне и приличне было бы покориться съ терпніемъ своей судьб. Я знаю, что вы такъ сдлали бы, Томъ, а посл того смло разсчитывали бы, что формальнымъ слдствіемъ заставите вознаградить васъ за безчестье. Я опрометчивъ, горячъ: оттого вся бда. Но разв не должно имть снисхожденіе къ человку, несправедливо-оскорбленному? Вроятно, нтъ; потому-что я только побилъ тюремщика; но еслибъ я убилъ его, наврное, присяжные нашли бы «circonstances att'enuantes».
Отчасти по причин моихъ собственныхъ чувствъ, отчасти, чтобъ не взволновать вашихъ, я не выставилъ въ заголовк письма словъ Petites Carmes; но истины нельзя скрыть, и на самомъ дл посылаю это письмо изъ комнаты № 65-й, въ брюссельской тюрьм! Каково признаніе? Хорошъ ли новый эпизодъ въ Иліад наслажденій, образованія и не знаю какихъ еще благъ, общанныхъ моею супругою отъ путешествія
25
Murray's Hand-books или Guides, считаются самыми полными и лучшими. Ихъ составлено множество, для всхъ странъ, посщаемыхъ туристами. Фраза, что англійскаго туриста невозможно вообразить безъ морреева «Путеводителя» въ рукахъ, стала общимъ мстомъ.
Мн кажется, я вижу ваше лицо, слышу ваши слова: «Кенни одержимъ припадкомъ паоса» — да, это правда. Сейчасъ я опрокинулъ чернильницу, и едва достанетъ мн чернилъ, чтобъ докончить это маранье, потому-что частицу надобно оставить для записки къ мистриссъ Д. А propos о ней, Томъ. Не знаю, какъ и увдомить ее, что я въ тюрьм: ея чувства будутъ страшно потрясены этимъ, что не помшаетъ ей, между-нами будь сказано, какъ скоро у насъ съ ней будетъ схватка — а это не замедлитъ — осыпать меня дкими выходками за то, что, смотря на все мое судейское достоинство, со мною поступили въ Брюссел какъ съ простымъ мошенникомъ.
Думаю, что самое лучшее теперь — послать за Желлико, потому-что Вангёгенъ и Дрекъ ужь прислали мн сказать, что отказываются отъ веденія моего дла, «предоставляя себ полную свободу относительно будущаго процеса за претерпнное личное оскорбленіе», иначе сказать: требуя десяти фунтовъ за то, что я выгналъ Вангёгена. Пусть такъ!
Переговоривъ съ Желлико, сообщу вамъ результатъ свиданія, если только выйдетъ какой-нибудь результатъ; но мой пріятель Желлико адвокатъ изъ адвокатовъ; у него не только лвая рука не знаетъ, что длаетъ правая, но и на одной рук средній палецъ ничего не знаетъ объ указательномъ.
Теперь четверть третьяго пополуночи, а я съ тяжелою головою сажусь доканчивать письмо и, ужь можете быть уврены, не расположенъ къ дремот. Не знаю, чмъ начать, какъ сказать вамъ, что такое случилось; но, коротко, Томъ: я, можно сказать, разоренъ. Желлико сидлъ со мною нсколько часовъ и просмотрлъ все дло; онъ получилъ бумаги отъ Вангёгена и Дрека и, говоря безпристрастно, оказалъ много доброты и состраданія. Я увренъ, что моя голова не выдержала бы, еслибъ сталъ разсказывать вамъ вс подробности. Сущность дла состоитъ въ слдующемъ: «Дло Додда-сына» не дуэль Джемса, какъ я думалъ, а цлый рядъ взысканій съ него за долги, простирающіеся до двухъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ слишкомъ! Нтъ сумасбродства, начиная съ балета и кончая пари о лошадяхъ, котораго бы онъ не испробовалъ; верховыя лошади, ужины, бархатные жилеты, перстни, цпочки, танцовщицы слились въ бдной голов моей въ какой-то дикій хаосъ!
Онъ удосужился въ какіе-нибудь три мсяца набраться столько гадостей и пороковъ, что иному понадобились бы на это десятки
26
Беринги вмст съ Ротшильдами — богатйшіе изъ англійскихъ банкировъ.
Откуда я возьму денегъ, Томъ? Не придумаете ли вы, какъ бы намъ вылзть изъ этой ямы? Предполагаю, что нкоторые, если не вс кредиторы, согласятся на уступку; говорятъ, что Лазарь всегда беретъ четвертую часть своего взысканія. Теперь можете оцнить всю забавность потхи, которую вчера разъигрывалъ я въ суд; можете вообразить, какая чепуха выходила изъ моихъ толковъ о дуэли и Ватерлоо въ дл о долгахъ! Но зачмъ они мн не сказали, по какому длу я призванъ? Зачмъ они только повторяли свое смшное требованіе «Racontez l'affaire?» — что жь было разсказывать? Съ чего я могъ вздумать и откуда могъ знать объ этомъ Лазар и всхъ жидоморахъ? Терзаютъ меня полтора мсяца каждый день допросами о дуэли — что жь страннаго, если я помшался на одномъ пункт и не могъ толковать ужь ни о чемъ, кром дуэли и огнестрльныхъ ранъ? а потомъ, безъ малйшаго намека о переход, вводятъ меня въ банкрутскій судъ!
За «непокорство» посадили меня въ тюрьму на три дня, и до истеченія этого срока нтъ никакого средства въ бельгійскихъ законахъ склонить ихъ выпустить на свтъ арестованнаго Кенни Додда! Такимъ-образомъ приходится мн оставаться здсь «питая душу сладкими и горькими мечтами», какъ говорятъ поэты. Впрочемъ, нельзя пожаловаться, чтобъ на это время не достало у меня занятіи. Бумагами, которыя принесъ Желлико, можно нагрузить возъ; кром-того, у меня есть соображенія относительно письма къ мистриссъ Д., которое, предполагаю, изумитъ ее. Думаю коротко, но сильно изобразить ей, въ какомъ положеніи теперь мы и на сколько она причиною, что мы дошли до него! Покажу ей, что ея собственное сумасбродство послужило камертономъ, по которому запло все семейство, и что ее одну должно винить во всемъ несчастій. Общая мн столько прекрасныхъ сторонъ въ заграничномъ путешествіи, она забыла одну, что я уподоблюсь Сильвіо Пеллико; но я этого не забуду, Томъ!
Потомъ готовлю особенное письмо для Джемса. Онъ увидитъ, что и на его долю достанется погоревать о нашемъ общемъ разореніи; потому-что хочу написать Викерсу и попросить его опредлить Джемса въ какой-нибудь отдаленнйшій гарнизонъ, куда-нибудь на Островъ Св. Елены, или еще хуже! Что мн за надобность! Ни капли не стану жалть! Въ Гамбіи трудновато будетъ ему задавать ужины по четыре фунта съ персоны, и танцовщицы едва-ли будутъ ему дорого стоить на берегахъ Нигера! Наконецъ я буду грозить возвращеніемъ въ Ирландію… «Только грозить!» скажете вы, «почему же не возвратиться на-самомъ-дл?» Не смогу этого сдлать, какъ писалъ вамъ прежде. У меня довольно смлости на все, что можно сдлать однимъ усиліемъ, но не твердости для продолжительной борьбы. Я лучше брошусь съ Тарпейской Скалы, нежели буду спускаться шагъ за шагомъ съ каменистой горы! Мистриссъ Д. очень-хорошо это знаетъ, и какъ скоро я объявлю войну, начинаетъ проводить свои траншеи такъ упорно и приготовляется къ осад съ такою обдуманностью, что я всегда сдаюсь прежде, нежели она поставитъ свою тяжелую артиллерію. Не толкуйте мн пустяковъ о малодушіи, трусости: противъ жены нтъ героя! Отъ Ксантиппы, которая била Сократа, до герцогини Мерльборо, пожалуй и до нашего времени, исторія свидтельствуетъ это, еслибъ только я захотлъ приводить примры. Какая надежда на успхъ, въ борьб съ существомъ, которое внимательно изучало каждую слабую струну, каждый уязвимый пунктъ вашего характера въ-теченіе, быть можетъ, двадцати лтъ? Это все-равно, что боксировать съ вашимъ докторомъ, который знаетъ, куда нанести смертельный для васъ ударъ!
Придумалъ я и другую штучку, Томъ. Скажу мистрисъ Д., что пошлю въ газеты объявленіе о томъ, чтобъ никто не давалъ въ долгъ ни ей, ни ея сыну, ни ея дочерямъ; что семейство Доддовъ похало за границу собственно въ экономическихъ разсчетахъ и не иметъ ни претензій на роскошь, ни притязаній быть богатымъ. Если это не испугаетъ ее, то скажите, что я не Кенни Доддъ! Да, я хочу, Томъ, выказать мужество и ршительность въ эти три дня, которые проведу подъ замкомъ; вдь она не можетъ получить сюда доступа безъ моего согласія — вы понимаете меня!