Семейство Доддов за границей
Шрифт:
А вотъ явился и Тайвертонъ объявить мн приговоръ. Мы должны отпустить веттурино, уплативъ ему вс дорожныя издержки до Милана, Buona mano, или подарокъ, который слдовало дать ему только тогда, если будемъ имъ довольны, и, сверхъ-того, еще «приличное вознагражденіе за то, что задерживали его». Посл того, мы можемъ жить въ гостинниц, пока дорога исправится, и тогда можемъ пріискать себ лошадей.
Четверкъ. Шплюгенскаяи гостинница.
Вотъ ужъ седьмой день мы прозябаемъ и мерзнемъ въ гнусной гостинниц, куда жаль было бы загнать и порядочную собаку. Сколько еще недль пришлось бы намъ оставаться тутъ — неизвстно, еслибъ не открылъ пути къ освобожденію непредвиднный случай. Оказалось, что ныньче ночью два семейства прохали черезъ Шплюгенъ безъ всякой задержки, только перемнивъ лошадей. Вы не поврите, милый Томъ, чти намъ сказали на вопросъ: «почему намъ нельзя было сдлать такъ же?» — намъ сказали, что мы могли выхать когда намъ было
Однакожь мой припадокъ оставилъ слды: подагру въ лвой ног; но теперь она затихаетъ и мы можемъ скоро отправиться.
Тайвертонъ нанялъ у трактирщика двнадцать маленькихъ саней; на каждыя сани здсь сажаютъ только по одному человку. Завтра вызжаемъ и къ вечеру будемъ въ Кьявенн.
Адресуйте намъ въ „виллу на озер Комо“. Надюсь вскор по прізд получить отъ васъ письмо съ деньгами, о которыхъ повторяю мою убдительную просьбу. Adieu. Вашъ преданный
Кенни Дж. Доддъ.
ПИСЬМО VIII
Мери Анна Доддъ къ миссъ Дулэнъ, въ Боллидулэн
Пишу эти строки въ домик, выстроенномъ на Шплюгенскомъ Хребт для пріюта застигнутымъ бурею. Мы теперь на высот семи тысячъ футовъ; вокругъ насъ лежитъ снгъ въ пятьдесятъ футовъ. Вчера мы, не слушая предостереженіи проводниковъ, отправились изъ шплюгенской гостинницы. Папа говорилъ, что если его не повезутъ, онъ пойдетъ пшкомъ, и спорить съ нимъ было невозможно. При отъзд кавалькада наша была очень живописна: впереди хали длинныя, низкія сани, нагруженныя камнями, для проложенія дороги и развдыванія, нтъ ли подъ снгомъ проваловъ; за ними слдовали трои саней съ багажомъ; потомъ сани мама, съ опытнымъ проводникомъ Бернгардомъ, братъ котораго провожалъ Наполеона; за мама хала Кери, за Кери я. Папа халъ позади всхъ; слуги и служанки были посажены вмст съ багажомъ. Арьергардъ составляли нсколько другихъ саней съ людьми, которые должны были, въ случа надобности, расчищать дорогу заступами и лопатами. Поздъ оканчивали сани съ веревками, баграми и другими снарядами, предвозвщавшими бдствія и опасности. Мы были одты ужасными чудовищами; кром мховыхъ сапоговъ, шапокъ и рукавицъ, у насъ на лицахъ были чехлы, въ род вуалей, для защиты отъ снжной пыли. Все это придавало такой безобразный видъ, что я была рада необходимости каждому изъ насъ хать на особенныхъ саняхъ.
Нсколько миль мы прохали очень-хорошо; снгъ былъ твердъ, лошади могли иногда хать небольшою рысью, и тогда бубенчики ихъ звенли очень-пріятно. Дорога шла зигзагами вверхъ по крутой гор, кавалькада стягивалась и растягивалась живописнйшимъ образомъ. Голоса звонко раздавались въ тишин утра; блестящія снговыя поляны и холмы и, внизу, деревня Шплюгенъ — все это вмст составляло прекрасный пейзажъ. Я замечталась. Мой проводникъ, красивый горецъ, видя мои блестящіе глаза, вообразилъ, что я испугалась, началъ успоконвать меня, уврять, что нтъ никакой опасности, а еслибъ и была, то онъ скоре… Продолжать ли мн? не покажется даже моей милой Китти ребяческою суетностью наслажденіе, которое доставляетъ впечатлительному сердцу нжная преданность, кто бы ни былъ человкъ, подвергающійся вліянію нашей красоты?
Мы потеряли изъ виду деревню; мы достигли дикихъ, но величественныхъ мстностей, гд повсюду глазамъ нашимъ представлялось взволнованное снжное море. Мы хали по двственному снгу и путь нашъ направлялся только по высокимъ вехамъ. Замтно было, что мы подвигались впередъ не безъ опасностей, потому-что мы часто останавливались; люди, воруженные заступами и лопатами, безпрестанно то уходили впередъ, то возвращались. Наконецъ мы привыкли къ этимъ остановкамъ и нсколько успокоились; но наши проводники были, казалось, взволнованы; они собирались кружками, горячо разсуждали; они всматривались въ небо; видно было, что они встревожены перемною погоды. Папа усплъ перерзать нкоторыя изъ веревокъ, прикрплявшихъ его къ санямъ, и, посл многихъ усилій, высвободилъ голову изъ-подъ трехъ попонъ, которыми былъ обвязанъ.
— Близко вершина? закричалъ онъ поанглійски: — много намъ еще подниматься въ въ гору?
Разумется, его вопросовъ никто не понималъ;
Я спросила его: почему же? Но мой вопросъ замеръ въ складкахъ капюшона и я должна была ограничиться собственными соображеніями, какъ вдругъ мы остановились и проводники начали съ крикомъ спорить, воротиться намъ, или хать дальше. Я была такъ завязана, что, конечно, не могла разслышать словъ, но жесты были ясны. Одинъ изъ проводниковъ, горячо-доказывавшій, что надобно хать впередъ, особенно привлекъ мое вниманіе; хотя онъ былъ, можно сказать, навьюченъ огромнымъ плащомъ, но движенія его отличались благородствомъ; въ его осанк было что-то повелительное. Онъ переспорилъ всхъ и мы двинулись впередъ. Я слдила за интереснымъ незнакомцемъ, пока могла, но онъ ушелъ въ сторону; я не могла поворотить голову, какъ вдругъ — вообрази мое изумленіе, мой испугъ, Китти — какъ вдругъ онъ тихо сказалъ, склонившись надъ моимъ ухомъ: «не бойтесь, моя Мери: я храню васъ». Это былъ лордъ Джоржъ! Онъ занялъ на моихъ саняхъ мсто проводника. Какое мужество, какая преданность! Я думала, что онъ съ комфортомъ детъ, привязанный къ санямъ, подобно мн, а онъ для меня боролся съ опасностями, холодомъ и бурнымъ втромъ!
Съ той минуты, милая Китти, я не замчала опасностей, окружающихъ меня. Я видла только его, сидящаго рядомъ со мною такъ близко ко мн и такъ далеко, потому-что нсколько мховыхъ шубъ образовали между нами стну. Ахъ, Китти! онъ назвалъ меня: «моя Мери»! Онъ искалъ моей руки, но не могъ найдти ее между шубами; онъ могъ только нжно пожать мой локоть. Я не боялась, я не замчала свиста бури, грохота обваловъ: онъ былъ подл меня, онъ хранилъ меня: какая опасность была мн страшна? Мы выхали на верхнюю площадь горы; вдали торчали нсколько пиковъ, не защищая насъ; тутъ вихрь рванулъ съ ужаснйшею свирпостью, неся на насъ цлыя облака снжной пыли; повсюду лежали огромные сугробы; переднія сани съ каменьями увязли въ снгу; лошади остановились въ изнеможеніи. Вдругъ лошадь саней мама упала; судорожно поднимаясь, она изорвала одну изъ веревочныхъ постромокъ, замнявшихъ оглобли, потомъ бросилась, таща сани за остальную постромку; сани потеряли равновсіе и опрокинулись. Мама страшно вскрикнула; я поблднла; но въ ту же минуту лордъ Дж. сказалъ, наклонясь къ моему уху: «ничего, ничего; она упала въ мягкій снгъ; она не ушиблась»; въ смятеніи, лошадь Кери рванулась впередъ, но въ ту же минуту провалилась по грудь; проводникъ усплъ схватить Кери. Теперь дошла очередь до меня; лордъ Дж. неустрашимо бросился впередъ, хватая мою лошадь за узду; но она вырвалась у него бшенымъ прыжкомъ, порвала веревки и дико ускакала, оставивъ мои сани глубоко-завязшими между двухъ снговыхъ стнъ. Папа соскочилъ, чтобъ помочь намъ; но платье и попоны его были такъ тяжелы, что онъ упалъ на спину и лежалъ, громко крича, не будучи въ силахъ встать.
Буря, казалось, выжидала этой минуты, чтобъ разразиться со всею свирпостью; вихрь крутилъ и низвергалъ на насъ огромныя массы снга, который ложился глубокимъ слоемъ, занося лошадей по самую спину; люди тонули въ немъ по грудь. Кругомъ насъ раздавался грохотъ низвергающихся лавинъ; воздухъ потемнлъ, какъ-будто наставала ночь. Слова не могутъ дать ни малйшаго понятія объ этой сцен смятенія, ужаса, отчаянія. Крики и проклятія проводниковъ, вопли смертельной тоски сливались съ ревомъ и свистомъ бури, съ грохотомъ обваловъ. Возы съ багажомъ совершенно провалились; Бетти, погружавшаяся вмст съ ними, была спасена неимоврными усиліями проводниковъ. Патрикъ, получивъ въ спину ударъ отъ лошади, подумалъ, что его толкнулъ одинъ изъ проводниковъ, бросился на мнимаго противника и завязалъ съ нимъ драку. аддей, мужъ Бетти, куда-то пропалъ. Въ довершеніе всего, папа, думая подкрпиться водкой, въ смущеніи, выпилъ почти цлую бутылку притиранья, которымъ умывается мама, и кричалъ, что онъ отравился. Мама я не видла; но толпа, суетившаяся около ея саней, доказывала, что ей дурно.
Не могу передать теб всхъ сценъ, быстро-смнявшихъ одна другую; опасности и забавные случаи — все тутъ было. Наши усилія поправить свое положеніе кончались нелпыми катастрофами; на каждомъ шагу мы падали или погружались по самыя плечи въ мягкій, глубокій снгъ. Лошади ужь и не пытались вставать; он лежали, заносимыя снгомъ, какъ бы имъ опротивла борьба за свое спасенье. Къ-счастью, въ числ уцлвшаго багажа была наша карета, стоявшая, со снятыми колесами, на саняхъ. Мама, Кери и я были въ нее посажены; къ санямъ, на которыхъ она стояла, припрягли всхъ лошадей; проводники также схватились за постромки и неимоврными усиліями сани съ каретою были сдвинуты; папа и Бетти были наскоро привязаны къ другимъ санямъ и мы медленно потащились впередъ.