Семейство Доддов за границей
Шрифт:
Не отъ раскаянія о проступк я плакала — нтъ; я отдавала половину сердца, общая все сердце свое нераздльно. Не потому, что чувствую себя виновною въ обман — умоляю тебя о снисхожденіи, о повод, Китти — нтъ: я прошу состраданія, пробудившись къ ужасному сознанію, что не могу быть любима такъ, какъ могу любить; къ отчаянной мысли, что не внушаю страсти, которая одна вознаграждаетъ за муки любви. Ахъ, Китти! любовь — страданіе., ужаснйшее всхъ страданій, О, желаю теб никогда не чувствовать этой терзающей страсти съ ея мучительнымъ блаженствомъ.
Не упрекай меня, Китти: мое сердце уже упрекало меня горько, ужасно! Сколько разъ я спрашивала себя: «кто же ты, осмливающаяся отвергать санъ, знатность, богатство, блескъ, славное имя? Если всего этого и преданной любви теб мало, чего же ты ищешь?» О, сколько разъ я вонрошала себя, и единственнымъ
Въ избытк скромныхъ думъ, я могу цнить себя ниже, чмъ требуетъ самое безпристрастное сужденіе; и если счастіе въ низкой дол, я, не колеблясь, готова избрать ее. Суди объ искренности словъ моихъ изъ того, что я только теперь разобрала свой гардеробъ, остававшійся въ ящикахъ. Ахъ, Китти, еслибъ ты его могла видть! Папа былъ благородно-щедръ, онъ позволилъ мн шить и покупать все, что только я вздумаю. Разумется, это пробудило во мн не расточительность, а осмотрительную скромность желаній, и я ограничилась единственно необходимымъ, absolument n'ecessaire. Назову теб изъ своихъ вещей только дв кашмировыя шали, три восхитительные 'echarpes брюссельскаго кружева, двнадцать утреннихъ визитныхъ и осьмнадцать вечернихъ бальныхъ платьевъ; подвнечное платье валансьенскаго кружева, отдланное жемчугомъ и брильянтами; спереди на корсаж также брильянтовая лилія, съ жемчужинами, представляющими капли росы — мысль очень-милая и вмст простая, совершенно-приличная характеру подвнечнаго платья: невинность въ скромной дол. Платье для визитовъ на другой день, напротивъ, чудо великолпія! А еслибъ ты видла, какія у меня шляпки… Ахъ, какъ я люблю эти миньятюрныя шляпки! Какъ мило умютъ носить ихъ француженки! Какъ граціозенъ и гармониченъ весь туалетъ дамы, или двицы, умющей одваться!
Ты понимаешь, мой другъ, что шагъ, мною сдланный, поставилъ меня въ деликатное положеніе относительно моего семейства. Мелочныя, язвительныя замчанія, которымъ я подвергаюсь, растерзали бы твое сердце. Джемсъ, напримръ, однажды прямо сказалъ, что я поступила какъ Джо Юдсонъ, который, будучи назначенъ служить въ Индіи, взялъ впередъ за годъ жалованье, потомъ сказалъ, что не хочетъ хать изъ Лондона. «Мери Анн хотлось только нашить себ нарядовъ», заключилъ онъ. Ахъ, Китти, мужчины такъ грубы, такъ пошлы, такъ неблагородны въ своихъ понятіяхъ! Они думаютъ, что мы дорожимъ именно нарядами — и больше ничмъ; они не понимаетъ, что наряды для насъ только средство къ достиженію цли — покоренія сердецъ. Мама, скажу къ ея чести, очень-добра со мною; естественно ей жалть о разстройств аристократическаго родства; но, съ истинно-материнскою любовью, она забыла о собственномъ прискорбіи, думая только обо мн, о моихъ страданіяхъ. Я также доставила ей утшеніе, и неожиданное, и очень-важное. Папа, по соображеніямъ, которыхъ не стоитъ объяснять, на этихъ дняхъ серьёзно вздумалъ возвратиться въ Ирландію. Мама удостоврилась въ томъ, случайно прочитавъ письмо мистера Порселя къ папа. Вообрази, мой другъ, ея отчаяніе! Прости, милая Китти, если мои слова оскорбятъ нжную впечатлительность твоего сердца, но я должна сказать теб, что Ирландія, ирландское общество несносны. И къ чему послужили бы въ такомъ случа вс мои наряды? Не-уже-ли они дланы для броффскихъ вечеринокъ? Я, несмотря на вс огорченія, меня разстроившія, соединилась съ мама для сопротивленія этому ужасному намренію; и нтъ сомннія, что общими силами мы одержимъ побду. Я, много, много должна еще сказать теб, и потому буду писать завтра, а пока прости.
Твоя навки
Мери Анна Додд.
ПИСЬМО II
Мери Анна Доддъ къ миссъ Дулэнъ, въ Болдидулэнъ.
Врная своему слову, сажусь продолжать разсказъ о моихъ тайнахъ, первая часть котораго лежитъ ужь передъ тобою. Я остановилась на глав «D'esagr'eables» потому позволь мн кончить эту тэму, прежде нежели перейду къ пэйзажамъ, боле-привлекательнымъ.
Бетти Коббъ недавно вздумала отдать свою руку и сердце, и, признаюсь, я не думала, чтобъ такого мужа было можно отъискать гд-нибудь, кром Уатерклуфа — кажется,
Констанцское озеро! это слово звучитъ очаровательно: оно возбуждаетъ мысли о восхитительныхъ пейзажахъ. Когда мы подъзжали къ нему, я, исполненная самыми живописными ожиданіями, съ любопытствомъ выглядывала изъ кареты при каждомъ новомъ поворот извилистой горной дороги; но скоро смерклось, и я ничего не видала. Рано на другой день я встала и, взявъ съ собою Августину, отправилась любоваться видами. Мы вышли на набережную; передъ нами разстилалось широкое пространство воды грязноватаго цвта, опоясанное низкими, едва-замтными берегами. Ни ледниковъ, ни снговыхъ горъ, ни даже холмовъ не было вокругъ этой большой лужи. Какое разочарованіе! Я могла срисовать только старика-лодочника съ длинною сдою бородой. Таможенный офицеръ (мы вышли на набережную у таможни) очень-красивый собою мужчина, съ черными усами, былъ въ восторг отъ моего эскиза. Я не придавала рисунку особенной цны, потому и согласилась на просьбы Августины вырвать его изъ альбома и подарить офицеру. Ты не можешь себ вообразить, Китти, съ какою любезностью принялъ онъ мой подарокъ. Онъ сказалъ мн, что таможенная шлюбка всегда будетъ готова къ моимъ услугамъ, когда мн вздумается сдлать прогулку по озеру. Потомъ онъ проводилъ меня до гостинницы.
Я не сказала мама ничего объ этомъ знакомств; потому-что, войдя въ комнату, услышала, что пріхалъ Джемсъ вмст съ какимъ-то другимъ господиномъ; оба они посл дороги такъ были утомлены, что легли спать и не велли себя безпокоить. Конечно, Китти, мн было чрезвычайно-интересно узнать, кто этотъ господинъ; но вс мои разспросы не привели ни къ чему положительному; я узнала только, что онъ молодъ, хорошъ собою, высокаго роста, бгло говоритъ понмецки и пофранцузски, такъ-что слуга не зналъ, англичанинъ онъ, или нтъ. Такимъ-образомъ я принуждена была мучиться нетерпніемъ до самаго завтрака.
Для моихъ нервъ, разстроенныхъ послдними событіями, это было очень-раздражительно. Я длала тысячи различныхъ предложеній; я строила воздушные замки, о которыхъ не могу разсказывать даже теб, мой другъ. Наконецъ, не въ силахъ будучи удерживать мучительное любопытство, я ршилась разбудить Джемса и спросить, кто его спутникъ. Я перешла черезъ корридоръ, отъискала его комнату — слуга сказалъ, что братъ спитъ въ 13-мъ нумер — тихо отворила дверь и вошла. Шторы были спущены; въ комнат было очень-темно. Въ одномъ углу стояла кровать, съ которой слышалось тяжелое дыханіе спящаго. Тихо, пошла я туда. Глаза мои, привыкшіе къ темнот, начали различать предметы; я увидла разбросанное по стульямъ платье, срый шелковый шлафрокъ на свтлорозовой подкладк; подл него лежала шапочка, такого же цвта, съ огромною серебряною кистью; я видла и шлафрокъ и шапочку эту на Джемс. Но тутъ же лежало много другихъ вещей, очень-дорогихъ и красивыхъ, которыхъ я не замчала прежде у Джемса. Я знала страсть брата къ мотовству; но множество великолпныхъ перстней, булавокъ, пуговокъ, запонокъ, цпочекъ изумило меня. Замчу кстати, Китти, что ныншніе молодые люди гораздо-боле нашего привязаны къ брильянтамъ и дорогимъ вещамъ. Особенно привлекла мое вниманіе опаловая брошка, представляющая попугая въ пальмовыхъ листьяхъ; эмалевый рисунокъ былъ удивительно-хорошъ и оправленъ чудными каменьями.
Случай былъ соблазнителенъ: такая брошка слишкомъ-хороша для мужчины; я вздумала воспользоваться своею находкою и только-что прикрпила ее къ корсажу, какъ ручка двери повернулась и — представь себ, Китти, мой ужасъ! — послышался въ передней голосъ Джемса! Итакъ я была не въ его комнат и на постели спалъ не онъ! Спрятаться — была первая моя мысль, и я стала за гардробъ въ ту самую минуту, какъ дверь отворилась. Если я проживу сто лтъ, не забуду этого страшнаго положенія. Одно только опасеніе, что малйшій шорохъ меня выдастъ, спасло меня отъ обморока; но мн казалось, что услышатъ біеніе моего сердца — такъ оно трепетало въ груди моей!