Семья Звонарёвых
Шрифт:
– Но как же эти тяжелые пушки будут передвигаться в полевых условиях? Ведь конная тяга для них уже непригодна, - спросил Борейко.
– Тяга только механическая. Тягачи с двигателями внутреннего сгорания. Обслуживающий персонал весь на автомобилях, перевозка снарядов на грузовиках, даже разведчики вместо лошадей получат мотоциклы.
– То, о чем с самого начала войны мечтали мои офицеры Звонарев и Зуев, - вставил Борейко.
– Как только я услышал от Шихлинского об этом, сейчас же вспомнил вашу батарею. Звонарев и Зуев очень подходят для службы
Кочаровский, плотно прикрыв дверь, тихо спросил:
– Самую последнюю новость знаете?
– Нет, ваше превосходительство, - ответил Борейко.
– В связи с нашими неудачами на фронте царь сместил великого князя НИколая Николаевича с должности Верховного главнокомандующего.
– И кто же вместо него?
– Сам царь.
– Было плохо, а стало еще хуже. Царь не будет командовать. Он для этого не пригоден. Зато им будет повелевать царица, а ею - Гришка Распутин. Он фактически у нас и станет верховным главнокомандующим, пьяный конокрад! То-то немцы обрадуются, - с горечью произнес Борейко.
– Генерал Алексеев назначан начальником штаба его величества, продолжал Кочаровский.
– Редкостная по своей полной бездарности в военном деле личность, со злостью сказал Борейко.
Когда капитан сообщил о смене Верховного командования Блохину, содат только плюнул.
– Хрен редьки не слаще. Николай большой ли, маленький - все одно. Солдатам лучше от этой перемены не станет.
Переночевав в штабе армии вместе с Кочаровским, Борейко на следующее утро выехал к месту стоянки тяжелого дивизиона. Опять те же дороги, бесконечные беженцы, жалкие, голодные, больные, плачущие дети и страдающие, полные отчаяния глаза женщин.
– Какой ужас, какие страдания!– возмущался КОчаровский.– Никто не отвечает за эти безобразия! Поневоле начинаешь понимать, почему нашими порядками возмущаются революционеры.
– Никак и ваше превосходительство начинает понимать кое-что? усмехнулся Борейко.
...Тяжелый дивизион только что подошел к месту бивуака, когда подъехали Кочаровский и Борейко. Бореко направился к своей батарее.
Блохин уже успел предупредить солдат о возвращении командира. Они быстро построились, прибежал весь запыленный и измазанный Звонарев. Прилетел Вася Зуев.
– Здорово, орлы!– громко с большим чувством поздоровался Борейко с батареей.
Солдаты ответили четко и весело. Бореко прошелся по фронту, всматриваясь в лица солдат. Они сильно загорели, похудели, но выглядели бодро.
После трех недель отсутствия Бореко снова почувствовал себя дома.
ПОследние дни Борейко многое делал, чтобы разыскать Хатова. Но он как в воду канул - ни слуху ни духу. Каково же было его удивление, когда он в списках награжденных за особые заслуги увидел имя Хатова, "с риском для жизни спасшего
"Что за чушь!– подумал Борейко, в растерянности потирая себе лоб. Не может быть! Тут явно какое-то недоразумение".
Наведя справки в штабе о Хатове, Борейко узнал, что он, "совершивший невиданный подвиг отваги и бескорыстия", сейчас на заслуженном отдыхе. О чиновнике из казначейства, прилетевшим вместе с Хатовым на шаре, никто ничего не знал.
Борейко понимал, как много в прояснении этой странной истории значат показания именно этого чиновника, и потому начал его розыски. "Не может быть, чтобы ошибся Качиони! Не может быть. Тогда как же деньги оказались не в кармане Хатова, а в государственных сейфах? Нет, тут что-то нетак, нужно проверить, - говорил себе Борейко.– И я это сделаю, чего бы мне это не стоило".
11
Тяжелый дивизион после дневки двинулся дальше на Кобрин - Пружаны Барановичи. Борейко сообщил своим офицерам о предполагаемом создании ТАОНа. Больше всех от этого был в восторге Вася Зуев. Заинтересовался этой идеей и Звонарев. Его, конечно, больше устраивало возвращение на завод, о чем он уже не раз писал Техменеву. Но генерал неизменно отвечал, что еще не подошло время.
В Кобрине получили дневку, и все занялись хозяйственными делами. Беспокоило состояние лошадей, крайне истощенных.
Борейко собрал солдат, рассказывал им о состоянии лошадей, просил помочь ему выйти из трудного положения. Это обращение командира возымело свое действие. Вскоре Кирадонжын с удивлением заметил, что лошади первой батареи стали значительно лучше выглядеть, и просил Борейко поделиться секретом.
– В единении солдат и офицеров батареи, - усмехнувшись, проговорил Борейко.
– Либеральничаете с солдатней на свою голову. Знаете, теперь всеми тяжелыми батареями в Ставке ведает тоже портартурец, конечно хорошо вам известный генерал Шихлинский, - брюзжал Кирадонжан.
– Али Ага Шихлинского я знал еще капитаном. Был тогда он очень порядочным человеком...– ответил Борейко.
...Спустя несколько дней, когда батарея двигалась по шоссе, ее встретил Кочаровский. С генералом было еще двое офицеров, которых Борейко, как ему показалось, не знал.
Капитан скомандовал "смирно" и подъехал к Кочаровскому. Генерал указал на ехавшего рядом всадника, в котором Борейко узнал Али Ага Шихлинского.
– Али Ага!– радостно воскликнул Борейко, узнав генерала, и тот час опомнился, добавив: - Ваше превосходительство!
– Для старых друзей я, как прежде, Али Ага. Прошу меня так и величать, - ответил Шихлинский.
Когда батарея остановилась на ночлег, оба генерала снова появились у Борейко. Борейко подробно рассказал обо всем, что произошло в Новогеоргиевске. Шихлинский внимательно слушал и что-то записывал в блокнот.
– Весьма поучительно все, что вы рассказали. Мое мнение, что крепости отжили свое время, подтверждается. Так я и буду докладывать по начальству, - резюмировал свои мысли Шихлинский.