Следователи
Шрифт:
— Скажите, вы были вчера в доме Жигунова? — спросила Засыпкина.
— Была. Это точно. Можете мне верить.
— Зачем вы туда ходили?
— Вас интересуют мои личные дела? Скажу. Выпивали мы там с ребятами. Похоже, перебрали маленько. Ошибка вышла.
— Ну, с ребятами — это, наверно, слишком смело сказано. Некоторым из этих ребят под семьдесят.
— Вы имеете в виду старого Жигунова? Возможно, ему под семьдесят. Но знаете, Галина Анатольевна, это смотря как относиться к ребятам, чего от них хотеть... Старый Жигунов вполне годился для хорошего застолья. Похлеще молодых лакал.
— Кто был кроме вас?
— Кроме меня? Сейчас постараюсь восстановить... Сам Жигунов —
— Подумайте, Борисихина, подумайте.
— Да! Чуть не забыла! Его и немудрено забыть. Был какой-то маленький хмырь с голубенькими глазками. Точно. Он сидел у печи: то ли промерз, то ли простуженный... А может, от скромности. Такое тоже бывает. Но когда стакан подносили, не отказывался. Даже в магазин, помню, мотанулся. Справился, всё принес. Путем.
— Кто еще?
— Вроде все. Не знаю, на кого вы намекаете.
— Я не намекаю. Прошу вас еще раз подумать: не забыли ли вы кого-нибудь из участников застолья?
— Давайте вместе подумаем. Жигуновы, Дергачевы... Уже четверо. Хмырь голубоглазый из PCУ...
— Свирин, — подсказала Засыпкина.
— Да, кажется, так его фамилия. Потом этот длинный...
— Какой длинный?
— А черт его знает! Первый раз видела. Хотя нет... — Борисихина обхватила ладонью рот и задумалась. Но вскоре уронила беспомощно руки на колени, развела их в стороны: — Не помню. Вроде видела где-то, а где именно, с кем, в какой компашке?.. Красивый парень, молодой. Но у меня с ним ничего не было, вы не думайте.
— За вами пришел муж, так?
— Пришел, — скривилась Борисихина. — На кой — ума не приложу. Но пришел и батю своего привел...
— Да, вид у вас, наверно, был не блестящий.
— Могу себе представить, — женщина усмехнулась.
— Муж увел вас из дома Жигунова. Знаете, похоже, что он вас тем самым от смерти спас.
— А кто его просил? — неожиданно трезво спросила Борисихина. — Он все спасать меня стремится. От дурной жизни, от дурной компании... А зачем меня спасать? Ради чего? Для какой такой надобности я нужна кому-то трезвая, правильная, завитая да напомаженная? Таких и без меня хватает, а по мне, так даже многовато. Для хорошей жизни он меня спасает? Неужели он такой дурак, что не может понять: это невозможно? Я не стремлюсь к хорошей жизни, если уж на то пошло. Я даже не знаю, что это такое! Она идет по какому-то другому расписанию. Что делать, не увлекают меня ни производственные дела, ни общественная деятельность, да и санитарное состояние города тоже не очень тревожит. Наверно, это плохо. Вы уж простите... Видно, конченый я человек.
— Может быть, он вас любит?
— Муж? Может быть... С него станется... Но это пройдет. Это у него быстро пройдет. Меня нельзя любить слишком долго. Вредно для здоровья, — Борисихина улыбнулась.
— Ваш муж подозревается в убийстве. Как вы думаете, мог он вернуться снова в дом Жигунова и отомстить за то, что вас напоили, довели до безобразного состояния? Уж если он вас любит, то, наверно, из ревности...
— Я же сказала, что с тем парнем у меня ничего не было. Во всяком случае я не помню. Это я бы помнила... Так что для ревности у мужа не было оснований.
— Опишите того парня, — попросила Засыпкина.
— Длинный, молодой, ничего так парнишка... Ничего, — Борисихина усмехнулась, видимо, восстановив наконец в памяти и этого гостя Жигунова.
— Рыжий? — решила помочь ей Засыпкина.
— Да какой он рыжий? Черный.
— Толстый?
— Опять вы его с кем-то путаете. Тощий, узкоплечий, молодой, лет двадцать ему или около того. Веселенький такой мальчик, все улыбается, подшучивает. С деньгами.
—
— Голубоглазого хмыря он все посылал в магазин. И деньги давал.
— Значит, вы утверждаете, что ваш муж не мог совершить это преступление? Где он провел ночь?
— Дома, наверно, где же ему еще ночевать?
— А вы не знаете? Разве вас не было дома этой ночью?
— Не было.
— И где был ваш муж — тоже не знаете? Расскажите тогда, как вы провели ночь.
— Плохо провела. Можно бы и получше.
— А подробнее?
— Не надо. Совестно, — Борисихина подняла на Галину Анатольевну глаза и тут же опустила их. — Ничего нового...
К тому времени, когда Борисихину доставили в кабинет следователя на допрос, уже было известно, как она провела ночь, и ее времяпрепровождение вызывало большие подозрения. Она чуть ли не до утра ходила по городу, словно опасаясь появляться дома. Это можно было понять как боязнь возмездия со стороны мужа. Но она могла пойти ночевать и к свекру — там всегда ее принимали если и без особого восторга, то весьма терпимо.
Около двадцати часов за ней в дом Жигунова пришел муж. Вначале его заверили, что Борисихиной здесь нет, но он прошел в дом и обнаружил жену спящей. Отец его жил рядом, поэтому решили доставить ее к нему, чтобы не тащить через весь город. В доме у свекра Борисихина пришла в себя и пообещала, что через часок сама приедет домой, как добропорядочная жена и мать семейства. Через час, три, пять часов она домой не явилась. У свекра ее тоже не было. Ушла она от него, как и договаривались, через часок, умывшись, поставив на место глаза, губы, брови. Во всяком случае именно такие показания дали и сама Борисихина, и ее свекор.
Во всем этом была явная несуразица. Для того ли муж выволакивал ее из дома Жигунова, чтобы оставить и уехать? Да и как он мог позволить жене добираться одной, зная, в каком она состоянии? Кроме того, неизвестно, где он сам провел ночь. Поэтому версия о его причастности к преступлению не отбрасывалась.
То ли Борисихина такая везучая, то ли знакомства ее настолько широки, то ли цель придала ей силы и сноровку, однако, как бы там ни было, около девяти вечера ее видели в обществе хромого мужичонки. Их отношения позволяли предположить, что познакомились они недавно, возможно в тот же вечер. Видели Борисихину с хромым у гастронома, у бакалейного отдела торгового центра, у ресторана, то есть в местах, где можно было рассчитывать на выпивку. Городок небольшой, в девять вечера на улицах темно и пусто, разговор Борисихиной с хромым слышен был за квартал. Описанию он не поддается. Главное заключалось в том, что Борисихина не заметила ни хромоты своего попутчика, ни его усталости. Заметила, осознала все-таки, что был он мужского пола, что имелись у него деньги и что он не прочь был опрокинуть стаканчик-другой.
Когда-то Борисихина работала в торговле, у нее остались знакомства, но именно это и подвело ее: бывшие товарки, хорошо зная слабости Борисихиной, червивки ей не дали. Она высказала все, что о них думает, и, подхватив хромого под руку, двинулась дальше. А тот уж и не рад был, что связался, уже готов был отправиться восвояси, да денег жалко: Борисихина взяла их себе.
Добрели до ресторана. Борисихина вошла внутрь, а хромой остался ждать на ступеньках, для него это заведение казалось недоступно высоким. А через час, когда терпение кончилось, решился заглянуть. И что же он увидел? Безжалостную картину: Борисихина пьет прямо из бутылки, купленной на его кровные деньги, в то время как он вынужден мерзнуть на ступеньках! Единственное, что утешило бедолагу: еще две бутылки болтались у Борисихиной на дне авоськи, посверкивая в свете ночных весенних фонарей.