Следователи

Гусев Валерий Борисович

— Большие? — быстро спросил Белоусов, который сам носил усы, большие, чуть закрученные, настоящие усы. И, надо понимать, разбирался в их форме, размере, характере.

— Да нет, какие там большие, — сержант махнул рукой. — Их в общем-то и усами назвать нельзя... Так, пушок. Знаете, как бывает, когда человек еще и не брился... Молоденькие, жиденькие усики. И это... Шарф. Пушистый такой, хороший шарф.

— Цвет?! — почти выкрикнул Белоусов.

— Это... Зеленый.

Общий вздох облегчения всколыхнул воздух небольшого кабинета.

Сержант сказал все, что

знал, и его можно было отпустить. Он подтвердил предположения о пятом собутыльнике, подтвердил словесный портрет, более того, дал важные дополнения — зеленый шарф и жиденькие усики. Положение, казалось бы, исчерпано. Однако за исчерпанностью и начинается то, что можно назвать истинным мастерством, интуицией, настойчивостью — словом, то, что отличает исполнителя от человека творческого, который в самом простом, очевидном, на ровном месте находит новые и новые возможности для поисков.

— Каким он вам показался? — спросила Засыпкина. — Голодным? Злым? Может быть, он горел нетерпением побыстрее увидеть Дергачева? Постарайтесь припомнить.

— Скорее усталым, — ответил сержант. — Я так думаю. Он огорчился, что не застал Дергачева... Вроде того что Дергачев мог его выручить... Он даже растерялся... Так мне показалось. Начал расспрашивать, где тот живет...

— Зачем он искал Дергачева? Убить хотел? Свести счеты? Одолжить денег? Повидать старого друга?

— А бог его знает! — рассмеялся сержант.

— Нет-нет, подождите, — остановил его Гурьев. — Здесь ничего смешного нет. Я не спрашиваю, как было на самом деле. Этого вы не знаете. Я спрашиваю, как вам показалось.

— Показалось? — сержант склонил голову к одному плечу, к другому. — Непохоже, чтоб он его убить собирался, нет. Он спрашивал о нем как о знакомом, к которому хотел обратиться с просьбой, привет от кого-то передать... Что-то в этом роде.

— Парню нужен был только Дергачев, или же вам показалось, что ему может помочь и другой человек?

— Он спросил, где я работаю, почему оказался в этой квартире. Спросил, где работает Дергачев. Когда я начал отвечать, перебил меня. А, говорит, там же, где и прежде... Я хотел объяснить, как найти Дергачева, но он сказал, что не надо, дескать, сам знает.

— Он знал не только, где работает Дергачев, но и как найти его на работе? — спросил Белоусов.

— Да, я так думаю.

— То есть он знает город?

— Когда я сказал, что Дергачев живет за железнодорожным переездом, он кивнул: мол, знаю, где это. И вообще, похоже, он в нашем городе не чужой человек.

— Сколько вы живете в нынешней квартире?

— Почти два месяца.

— Значит, мы можем предположить, что этот парень не видел Дергачева не менее двух месяцев.

— Помнится, когда мы с ним поговорили, он пошел к автобусной остановке, — добавил сержант.

— Он был с чемоданом, портфелем, сумкой?

— Нет-нет, в руках у него ничего не было.

— Именно в тот день Дергачев продавал золото, — вставил Зобов.

Так к вечеру десятого марта наметилась цепь событий, которые как-то состыковывались, объясняли друг друга. Две зеленые ворсинки, оставшиеся на доске забора

в глубине сада, говорили о том, что длинный парень покинул дом не так, как ушли другие гости, — не в калитку, а сквозь щель в заборе. Об этом же говорили и следы в снегу.

Его фамилия — Нефедов

Был уже поздний вечер, когда Борисихина окончательно пришла в себя и почти уверенно заявила, что сможет узнать длинного парня.

— У меня такое впечатление, — сказала она раздумчиво, — что я уже видела его раньше, во всяком случае он показался мне знакомым. В центре я его видела, недалеко от рынка.

— Он был один или с приятелями? — спросила Засыпкина.

— Не хочу сбивать вас с толку — не помню. Возможно, я тогда была не совсем трезва, за мной это иногда водится, — доверчиво улыбнулась Борисихина. — Но если вам интересны мои зыбкие и расплывчатые воспоминания, смазанные временем...

— Для меня сейчас нет ничего интереснее! — заверила Галина Анатольевна.

— Ну, если так, — Борисихина забросила ногу за ногу, сощурилась, как бы силой воображения, каким-то колдовским манером вызывая в себе исчезнувшие образы. — Он был не один... С ним были такие же, как и он... Шалопуты.

— Чем они занимались?

— Шатались.

— В каком смысле?

— Во всех смыслах. Шатались от червивки, шатались по улице. Вообще, знаете, есть люди, у которых образ жизни шатающийся. Или, скажем, пошатнувшийся. Себя могу привести в качестве примера.

— Значит, он местный?

Борисихина вскинула бровь, осмысливая вопрос, задумалась. По ее лицу как бы пронеслась тень колебания, неуверенности.

— Да, похоже, что местный. То ли они искали развлечений, то ли уже нашли их... Что-то в этом роде. Знаете, есть сопляки, уверенные в какой-то своей значительности, в каком-то превосходстве... Может, папа с мамой вбивают им в головы эту чушь, а может, им иначе жить неинтересно. Ходят, ржут на всю улицу, пьют прямо из бутылки... Причем норовят так повернуться, чтобы видно их было и с того угла, и с этого. И чем больше возмущаются люди вокруг, тем им радостнее.

— Знаю. Он показался вам сопляком?

— Он и есть сопляк.

— Вы не помните его имя? Ведь вчера у Жигунова его как-то называли?

— Ха! Вы не видели меня вчера? Вам повезло, Галина Анатольевна.

— Вам тоже немного повезло. Иначе мы не сидели бы с вами сейчас в этом кабинете.

— Да, — кивнула Борисихина. — Я запросто могла сейчас лежать в холодном помещении под простынкой. Это я знаю.

Заканчивалось десятое марта. В городе уже было темно, зажглись фонари, включили свет в кабинетах отделения милиции. Все валились с ног от усталости. Работа проделана громадная, а кроме игриво-невнятных показаний Борисихиной, ничего добавить к уже установленному не удалось. Было, правда, много других сведений, но они никак не были между собой связаны. Число версий не уменьшалось. Продолжались допросы Жигунова, Борисихина. Безуспешно пытался вспомнить что-нибудь существенное кавказец. Однако основная работа была направлена на установление личности «пятого».