Следователи
Шрифт:
— И тогда я, — продолжал Курик, — подумал: почему бы и мне не купить такую машину?
— А вам не пришла в голову мысль отговорить приятелей от подобных занятий?
Курик не ответил на вопрос.
— А потом, — сказал он, — Адольф позвонил мне: машина есть, нужно приехать к бульвару Дзегужкалне и взять с собой две тысячи. Там он отдал мне ключи от машины, а я ему — деньги. Сначала я поставил машину к приятелю в гараж, перекрасил, а когда Костров устроил номер и паспорт, стал на ней ездить.
— А что вы сказали хозяину гаража?
— Ничего. Он не знал. Старую машину он продал, а новую еще не купил, гаражом не пользовался и не наведывался туда, так как гараж далеко от дома.
—
— Отрицают? — возмутился тот. — Втоптали человека в грязь и еще отрицают! Мерзавцы! Очную ставку! Давайте очную ставку! Впутали меня, обобрали и еще отрицают. Дева Мария! Это что же творится на свете? Куда девалась порядочность у людей?
Скрастиньш про себя посмеивался, видя, как негодует и взывает к справедливости этот жулик.
— Очную ставку мы устроим. А пока ответьте мне на такой вопрос. У вас в доме обнаружено 47 бланков прав и 973 талона. И если Богданов и Миркин первые покупали по триста рублей, а вторые по пятьдесят, то они должны были отдать не сорок две тысячи, а больше. Простая арифметика.
— А почему вы решили, что отдано сорок две тысячи?
— Ваши же показания.
— Я, наверное, ошибся.
— Посчитаем...
— Да нет, не стоит. Видите ли, были еще расходы. Заказывали печать.
— Кому?
— Фима нашел гравера. Пятьсот рублей отдали. Вахтанг договаривался в типографии — это тоже обошлось в тысячу рублей.
...Эпизод за эпизодом восстанавливали следователи Янис Скрастиньш и Гунтис Грутул. Обвиняемые все валили друг на друга. Нелегко было разобраться в этих потоках лжи и грязи. На совещании Скрастиньш докладывал:
— Сейчас картина стала довольно ясной. Богданов, Миркин и Мережковский полагали, что, перепродав бланки, они положат в карман двадцать пять тысяч. Если бы они сразу не поверили, что Гурам возьмет бланки, вряд ли они заинтересовались бы этими бумагами. Когда выяснилось, что Гурам их обманул, встал вопрос, как выручить деньги. Обратились за советом к Курику и Хуцишвили. Не верю я, что те действовали бескорыстно, но доказательств обратного у меня пока нет. На покрытие долга Хуцишвили дал пятнадцать тысяч, Курик — тысячу. Все вместе решили сделать бланки более похожими на настоящие, типографским способом проставили номера, заказали печать. Судя по всему, им удалось продать всего девять бланков водительских прав. Несколько «оформили» на квартире у Богданова, несколько — у Мережковского, несколько — у Миркина. Миркину же отдавали вырученные деньги, он у них был за бухгалтера. Продавали бланки Мережковский, Богданов и Курик. Хуцишвили, видимо, выступал в роли мецената: он вложил деньги и организовал отпечатку номеров серий в типографии и изготовление литер букв и цифр. Данных, что он продавал бланки или организовывал их продажу, у нас нет. Возможно, он считал это ниже своего достоинства.
— Однако наживать на пачке сигарет по рублю он не стеснялся, — усмехнулся Гунтис Грутул.
— Где-то надо было ему и в барина поиграть. Короче говоря, за пять месяцев эта группа продала бланки почти на пять тысяч, — сказал Скрастиньш. — Кроме двоих, все покупатели установлены. Двое — приезжие, но мы их найдем. Бланки были куплены по двести рублей, а талоны — по тридцать. Продавали по триста и по пятьдесят. Так что они не только свои деньги хотели вернуть, но и нажиться. Богданов сказал, что по завершении «операции», при конечном расчете Хуцишвили и Курику было обещано по пять тысяч. Но никто больше это не подтверждает, хотя лично я тут верю Богданову. Не станут Хуцишвили и Курик даром так стараться! Тем более Хуцишвили: он самый матерый из них и уже сидел за спекуляцию.
Хуцишвили так объяснял следователю тот факт, что в его квартире обнаружили огромное количество одинаковых вещей:
— Это просьба друзей из Тбилиси, родственников. Просили, я приобретал. Кое-что мое, кое-что моей
— Семнадцать вельветовых брюк для кого вы купили?
— Это просил меня брат Гоги, его жена Этери, их соседка, потом родственники в деревне.
— А десять кожаных мужских пальто?
— Тоже родственники просили. Это очень легко проверить. Позвоните в Тбилиси.
— Ну, а сигареты?
— Для себя, для жены.
— 430 пачек?
— Они редко попадаются...
— Вы же не курите!
— Хорошие — курю.
— А где вы все это купили?
— Вай! — воскликнул Хуцишвили. — Рига — портовый город. У моряков можно все купить. И на базаре продают. Купить здесь не проблема. Поэтому меня и просят.
— Вы уже год не работаете. На что вы живете?
— Моя семья очень скромно живет. Мы тратим сто пятьдесят рублей в месяц. Кроме того, у меня были кое-какие сбережения.
— Какие, если не секрет?
— Какой секрет! У меня вообще нет секретов. Тридцать тысяч.
— А откуда у вас доллары, марки ФРГ?
— Это я, как дурак, попал. Один человек попросил пятьсот рублей, а взамен оставил валюту. И не отдал деньги, вообще пропал. Я сам не знаю, что мне с долларами делать...
Допрашивать Хуцишвили оказалось нелегко. Хотя было совершенно очевидно: если человек не работает, а имеет в доме тридцать тысяч рублей и на пятьдесят тысяч — импортные и дефицитные вещи, а также золото, серебро, драгоценности и иностранную валюту, — все это не праведным трудом нажито. И хотя Хуцишвили объяснял, что все эти вещи куплены по просьбам многочисленных родственников, Скрастиньш все-таки установил факты совершения им спекулятивных сделок: продажа кожаных пальто, модных сапог, серебряных цепочек. Правда, для этого ему пришлось еще раз съездить в Тбилиси. Там с помощью грузинских коллег он нашел тех, кому Хуцишвили втридорога продавал вещи.
Дело завершено. Десять толстых томов лежат на столе Яниса Скрастиньша — следователя по особо важным делам. Десять томов, итог кропотливой напряженной работы его самого и его товарищей.
Рядом на столе стопка бумаги, на верхнем листе написано: «Обвинительное заключение». Девяносто девять страниц займет оно. И когда Янис Скрастиньш поставит последнюю точку, он вздохнет и скажет вошедшему к нему в кабинет Гунтису Грутулу:
— Все! Покончил с этой мразью. Никогда больше не увижу «роскошного» Хуцишвили, «невинно страдающего» Мережковского, мерзавца Курика. В субботу пойду с сынишками в лес. Весна приближается. Чуешь? Люблю это время.
Но он не пойдет в субботу в лес, потому что в среду на территории республики произойдет злодейское убийство и следствие по делу будет поручено ему.
Что же касается изобличения Сергея, Магомеда и Гурама, то это уже другая история...
Виктор Пронин
КОЗЫРНЫЙ ДЕНЬ
Ночной пожар
Девятого марта в маленьком старинном городке Калужской области, на дальней его окраине, в начале двенадцатого ночи заполыхал дом. Большой, добротный деревянный дом. Вокруг стояли такие же дома, поэтому выбежавшие соседи с опаской поглядывали на пожар. По их рассказам, вначале огонь появился в окнах, загорелось внутри, потом пламя набрало силу, вырвалось наружу, охватило чердак. Оконные переплеты, деревянные перегородки, двери глухо похрустывали в огне, будто на чьих-то крепких зубах. А когда заполыхала крыша, послышалась настоящая пальба — раскаленный шифер стрелял оглушительно и часто. В сухих комнатах, на просторном чердаке, в продуваемых сквозняками коридорах огонь гудел басовито, уверенно, даже с какой-то деловитостью, словно был занят важной срочной работой.