Современная жрица Изиды

Соловьев Всеволод Сергеевич

Второе существо, оставшееся врнымъ Блаватской, несчастный морфинистъ Драмаръ, дни котораго были уже сочтены, находился въ то время, ради своего здоровья, въ Алжир. Узнавъ обо всемъ случившемся, онъ объявилъ письменно, что тоже «ничему не вритъ» и остается на своемъ президентскомъ посту съ цлью защищать до послдняго издыханія теософію — «cette religion sublime» и ея, направляемую махатмами, провозвстницу.

Его образъ дйствій былъ также совсмъ ясенъ. Полный неудачникъ, никому не вдомый маленькій сотрудникъ мелкой прессы, — онъ, въ извстномъ кругу, длалъ себ имя фанатическими статьями о «теософіи». Запутавшійся въ своихъ мысляхъ атеистъ, захлебывающійся отъ злобы порицатель христіанства, о которомъ онъ не имлъ понятія, —

онъ нашелъ «новую религію» и мечталъ обратить въ нее сначала Францію, а затмъ и весь міръ. Роль апостола не могла не соблазнять его.

А тутъ вдругъ основательница и первая провозвстница этой религіи оказывается такою! Конечно, можно пытаться отдлить Блаватскую отъ теософіи: но все же, въ данномъ случа и въ данныхъ обстоятельствахъ, это не особенно легко, все же являются неожиданныя, большія задержки для успшнаго хода дла. А потому, хоть Блаватская и обманщица, надо прикрыть ея обманы и ее не выдавать. Онъ глубоко возмущался, что другіе «теософы» не понимаютъ такой простой истины.

Но вотъ, на нашемъ парижскомъ горизонт, появился еще и третій личный другъ Елены Петровны, скомпрометтированный и возмущенный. Это былъ Гебгардъ-отецъ изъ Эльберфельда. «Madame» вызвала его къ себ въ Вюрцбургъ и (можно себ представить посл какихъ объясненій и сценъ) дала ему весьма почетную миссію: онъ долженъ былъ заставить меня молчать и отказаться отъ всхъ моихъ показаній, а, кром того, поссорить со мною m-me де-Морсье во исполненіе правила: divide et impera. На меня ршено было дйствовать посредствомъ угрозъ, а m-me де-Морсье, какъ околдованную мною, слдовало вернуть на путь истины лестью.

Но дло въ томъ, что въ Вюрцбург еще неизвстны были наши дйствія, да и Елена Петровна ничего не сказала ему о своей «исповди» и послднихъ письмахъ, очевидно не понимая ихъ значенія.

Herr Гебгардъ явился съ большимъ апломбомъ; но когда m-me де-Морсье, въ моемъ присутствіи, прочла ему мои показанія и переводы писемъ, — онъ представилъ изъ себя весьма жалкую фигуру.

Онъ, очевидно, не ожидалъ ничего подобнаго, онъ растерялся, до того растерялся, что не могъ произнести ни одного слова и поспшилъ изъ Парижа, чтобы обдумать «сообща» положеніе и хорошенько приготовиться къ исполненію возложенной на него миссіи. Онъ приготовился къ ней, какъ будетъ скоро видно, черезъ нсколько мсяцевъ.

Слдуетъ разсказать еще о неожиданномъ появленіи въ то время одной особы, которую мы считали навки поселившейся въ Индіи, въ «главной квартир теософическаго общества». Когда, около конца 1884 года, Е. П. Блаватская отправилась въ Индію, съ цлью «разрушить заговоръ Куломбовъ», ее, между прочимъ, сопровождали (какъ она мн писала въ приведенномъ мною выше письм изъ Адіара отъ 3 января 1885 г.) «преданные друзья» — мужъ и жена Куперъ-Оклэй.

Это были молодые англичане, не очень давно поженившіеся. Жили они припваючи, въ полномъ достатк и взаимной любви, пока судьба не познакомила ихъ съ Блаватской и ея обществомъ по фантастическимъ писаніямъ Синнетта. Они увлеклись «теософіей», да такъ увлеклись, что «madame» стоило мигнуть — и они объявили, что отнын и «по гробъ жизни» отдаютъ себя длу «теософическаго общества» и дутъ въ Индію.

Продали они свою недвижимую и движимую собственность, все обратили въ деньги и отправились вмст съ «madame» присутствовать при ея тріумфахъ и пополнять собою ея свиту. Когда я увидлъ Елену Петровну въ St.-Cergues, я спросилъ ее объ этихъ англичанахъ.

— О, они очень довольны своей судьбою! — отвчала она. — Его я оставила редактировать «Теософистъ», да и къ тому же онъ выбранъ секретаремъ «Общества», — словомъ замняетъ меня въ Адіар.

— А жена его?

— Она помогаетъ ему во всемъ. Вотъ видите — еще одинъ примръ благодтельнаго вліянія «Общества». Что они такое были года два тому назадъ, эти Оклэи? Такъ себ, коптители неба, люди, не приносившіе пользы ни себ, ни

другимъ. У нихъ не было никакой почвы подъ ногами, никакой цли жизни. Поэтому они помирали со скуки и ужь наврное кончили бы тмъ, что возненавидли бы другъ друга. Но теософія спасла ихъ; они отдали въ жертву «Обществу» все, что имли, но ничуть не побднли отъ этого — живутъ прекрасно вь Адіар на всемъ на готовомъ, приносятъ большую пользу длу и увряютъ, что никогда даже и не мечтали, во сн не видали такого благополучія и счастья. Мистриссъ Оклэй ходила за мною во время моей смертельной болзни и постоянно видала «хозяина». Она и теперь съ удовольствіемъ похала бы за мною, чтобы служить мн; но я не хотла отрывать ее отъ дла — она тамъ, особенно безъ меня, очень нужна…

То же самое разсказывала Елена Петровна и madame де-Морсье, знавшей довольно хорошо чету Оклэй и ими интересовавшейся.

И вдругъ, въ то время, какъ наши отставки, въ вид заказныхъ писемъ на имя мистера Оклэй, приближались къ Мадрасу, — мистриссъ Оклэй появилась въ Париж, у m-me де-Морсье.

При первомъ взгляд на эту бдную даму можно было подумать, что она постила насъ въ своемъ «астральномъ тл», взявъ уроки «вылзанія изъ себя» у спеціалиста по этой части, челы Дамодара… Она была почти неузнаваема — такъ похудла, постарла, поблднла, такое истерзанное, испуганное и страдальческое выраженіе застыло на лиц ея.

Посл перваго ея краткаго визита, m-me де-Морсье назначила ей явиться на слдующій день для боле обстоятельной бесды и просила меня присутствовать при этомъ свиданіи.

— Она знаетъ очень многое и то, что она знаетъ — ее погубило, — сказала мн m-me де-Морсье;- когда мы сообщимъ ей все, она, можетъ быть, въ свою очередь будетъ откровенна съ нами… Это совсмъ несчастная, погубленная женщина, съ разбитой жизнью и, вдобавокъ, безъ гроша денегъ. Все осталось тамъ… она бжала оттуда, навсегда, и вотъ теперь въ Париж — знаете ли зачмъ? она пріхала брать уроки у парижскихъ модистокъ, съ тмъ чтобы, выучившись, открыть въ Лондон модный магазинъ и такимъ образомъ заработывать кусокъ хлба. Ей ничего другого не остается. Не знаю только — выдержитъ ли ея здоровье — она неузнаваема — это тнь прежней мистриссъ Оклэй… вотъ сами увидите.

И я увидлъ, какъ уже сказано, бдное «астральное тло».

Когда m-me де-Морсье познакомила ее съ документами «дла» Могини и миссъ Л., а я — съ моими документами, она, въ большомъ волненіи, сказала намъ:

— Еслибъ я не была въ Адіар и не бжала оттуда, то, разумется, меня поразили бы вс эти открытія. Но теперь ничто меня поразить не можетъ — я сама знаю гораздо бо#льшее и ужасное!

Она стала дрожать, и слезы брызнули изъ ея глазъ. Но какъ ни просили мы ее сказать намъ, что же именно ей извстно, что именно случилось съ нею, чего она была свидтельницей — она повторяла:

— Не спрашивайте! Это такъ ужасно и отвратительно! и я не могу, не могу, не смю, понимаете — не смю говорить… Если я хоть кому-нибудь открою то, что знаю, все пропало! о себ я не думаю — я все равно уничтожена, жизнь моя разбита… но мой мужъ… однимъ моимъ лишнимъ словомъ я погублю его…

Когда мы ее спрашивали — зачмъ же ея мужъ тамъ остался, да вдобавокъ еще такъ тсно связаннымъ съ «Обществомъ», въ качеств его секретаря и редактора «Теософиста», — она глухимъ голосомъ и съ отчаяніемъ въ лиц отвчала:

— Для него нтъ возврата… онъ навсегда связанъ съ ними… онъ уже не можетъ вернуться!!

— Помилуйте, да вдь изъ вашихъ словъ можно заключить, что это какая-то ужасная секта какихъ-то мрачныхъ «душителей», съ кровожаднымъ мщеніемъ, ядомъ и кинжалами! — воскликнулъ я, и ея глаза, широко раскрытые ужасомъ, отвчали мн, что я, пожалуй, какъ это ни дико кажется, не особенно далекъ отъ истины.

— Скажите хоть одно — спросила m-me де-Морсье, — значитъ, и вы знаете, что вс обманы и гадости, о которыхъ Годжсонъ сообщаетъ въ своемъ отчет, правда?