Современная жрица Изиды

Соловьев Всеволод Сергеевич

Ну, а что она раздражена противъ меня и доведена до безумія посл „Изиды>-въ этомъ, конечно, никто не можетъ сомнваться!

Свою новую „правду“ г-жа Желиховская начинаетъ съ такого дйствія: печатно заявивъ, что ея брошюра сплошь составлена изъ моихъ писемъ и отвтовъ мн „лицъ“ — она печатаетъ моихъ писемъ 20 страницъ; отвтовъ мн „лицъ“ 4 1/2 страницы — всего 24 1/2 страницы изъ 177-ми, составляющихъ брошюру. Остальныя 152 1/2, страницы — суть собственныя разглагольствованія и голословныя увренія г-жи Желиховской. На ея язык это называется: „сплошь“. Ну какъ же не 1-е апрля и не „самый крайній, преувеличенный смыслъ!“

I

Мои письма

Однако это только первая и наимельчайшая изъ погршностей г-жи Желиховской. Вдь и на двадцати малыхъ страницахъ могутъ быть помщены совсмъ убивающія меня письма. Нечего

объяснять, что моя противница выбрала изъ своего запаса самыя ужасныя, уличающія меня строки, а все другое — опустила. При ея общаніи «ясно доказать ими фантастичность моихъ изобличеній» и зная, что такихъ писемъ я никогда, конечно, не писалъ — что могъ я подумать?! Я полагалъ, что… г-ж Желиховской доставлены теософами не мои письма и что мн придется доказывать это при помощи экспертовъ. И что же! это отрывки и надерганныя строки изъ моихъ, несомннно моихъ писемъ: я хоть и не видалъ ихъ и не могу помнить каждаго слова, написаннаго мною девять и восемь лтъ тому назадъ, но не выражаю никакого сомннія въ ихъ подлинности. Я, вмст съ каждымъ внимательнымъ и добросовстнымъ читателемъ моей «Изиды», ознакомившемся и съ этой «брошюрой», долженъ только изумляться — зачмъ понадобилось г-ж Желиховской печатать эти отрывки, которые, отъ перваго и до послдняго слова, ничуть не компрометтируютъ правдивость моего разсказа, а нкоторые служатъ отличнымъ его подтвержденіемъ и дополненіемъ.

Разсчитывая единственно на читателей, совершенно незнакомыхъ съ моей «Изидой», г-жа Желиховская останавливается, главнйшимъ образомъ, на письмахъ моихъ 1884 и первой половины 1885 года, т. е. времени моего искреннйшаго участія и большой жалости лично къ Блаватской и колебанія относительно окончательнаго взгляда на вс ея феномены. Вотъ, дескать, какого онъ былъ высокаго о ней мннія и какъ увлекался! Если же его письма къ ней и ко мн были неискренни — то какое коварство и т. д. и т. д.! Однако вдь я самъ въ «Изид» (стр. 33, 59, 65, 75–77, 86–87, 88, 96–97 и др.) откровеннйшимъ образомъ разсказалъ и о моемъ увлеченіи, усиленномъ разстроенными тогда моими нервами, и о моемъ исканіи что въ Блаватской и ея феноменахъ истинно, а что ложно, и о моемъ двойственномъ чувств къ этой удивительной женщин, то привлекавшей къ себ до глубокой жалости, то отталкивавшей отъ себя до еще боле глубокаго отвращенія. Я не скрылъ ничего — и всякій безпристрастный, разумный человкъ, прочтя «Изиду», почувствуетъ психическую врность, моего разсказа, а также сниметъ съ меня обвиненіе въ коварств. Съ какой же стати г-жа Желиховская силится выламывать двери, мною самимъ открытыя настежъ?!

Только посл событій въ Вюрцбург я избавился отъ чувства жалости къ Блаватской. Только въ Петербург, въ конц 1885 года, узнавъ роль Блаватской въ «исторіи Могини» и выслушавъ вс показанія г-жи Желиховской и ея близкихъ о «нашей жріц Изиды», я пересталъ колебаться. Факта и свойства своихъ показаній не отрицаетъ и сама г-жа Желиховскал (стр. 124–125 брошюры); только, конечно, въ очевидное противорчіе со своими же письмами, говоритъ теперь, что я ихъ выпытывалъ, а она давала ихъ «въ безуміи» и давала показанія… неврныя. Но какъ г-жу Желиховскую, такъ и свидтелей, на которыхъ она указывала, я безумными не считалъ, и не могъ думать, что сестра показываетъ на свою сестру самыя ужасныя вещи… неврно. Отъ такихъ показаній родной сестры Блаватской я пришелъ въ ужасъ и ршилъ, что дале ее щадить на основаніи личныхъ отношеній, потому, что она сама — «необыкновенный феноменъ», талантлива и моя соотечественница, — невозможно.

Ршивъ это, я надялся, что мн не придется прервать задолго еще передъ тмъ начатаго моего молчанія на ея письма. Прошло и два, и три, и четыре мсяца. Я былъ давно ужь свободенъ отъ послдняго, даннаго мною ей общанія (см. «Изиду» стр. 219). Я узналъ, главнйшимъ образомъ изъ столь «врнаго», какъ тогда думалъ, источника, т. е. отъ ея сестры, такіе ужасные факты, что, при необходимости написать ей, не могъ ограничиться насмшливымъ тономъ моихъ послднихъ ей писемъ. Подробности ея участія въ «новйшихъ» событіяхъ оказались такъ отвратительны. Madame де Морсье просила меня положить предлъ дальнйшимъ злонамреннымъ дйствіямъ Блаватской. Наконецъ знаменитая «исповдь» посланницы махатмъ довела меня до весьма понятнаго, крайняго возмущенія. Поэтому рзкій, уже безъ всякихъ церемоній, тонъ моего отвта на «исповдь» — вполн естественъ. И вотъ, г-жа Желиховская приводитъ (стр. 131–134 ея брошюры) это письмо мое, каждое слово котораго, отъ перваго и до послдняго, является подтвержденіемъ моего разсказа

въ «Изид». Я-то очень ей за это благодаренъ, но зачмъ ей понадобилось такое письмо — непонятно! Такимъ же подтвержденіемъ разсказаннаго мною окажутся, для внимательнаго читателя «Изиды», приводимые отрывки и изъ другихъ моихъ писемъ. Но все же я дамъ здсь вс разъясненія, которыя заинтересованный и внимательный читатель можетъ проврить — съ «Изидой» и «брошюрой» въ рукахъ.

На стр. 47 своей брошюры г-жа Желиховская приводитъ такія мои строки изъ письма 1884 года: «Но вотъ фактъ (что именно до этихъ словъ я писалъ о Блав. — неизвстно, а было бы интересно знать это). Тамъ же (въ Эльберфельд) я получилъ, къ великой зависти теософовъ, собственноручную записку Кутъ-Хуми и даже на русскомъ язык. Что она очутилась въ тетради, которую я держалъ въ рук, меня нисколько не удивило, — я это заране предчувствовалъ и почти зналъ. Но поразило меня то, что въ этой записочк говорилось ясно и опредленно именно о томъ, о чемъ мы говорили за минуту! Въ ней былъ отвтъ на мои слова, — а въ теченіе этой минуты я стоялъ одинъ, никто не подходилъ ко мн и, если предположить, что кто нибудь заране положилъ въ тетрадь записочку, то этотъ кто нибудь, значитъ, овладлъ моей мыслью и заставилъ меня сказать т слова, прямой отвтъ на которыя находился въ записочк. Этотъ изумительный феноменъ я отчетливо наблюдалъ нсколько разъ надъ собою и надъ другими. Какова сила! А рядомъ съ этой силой, какое иногда безсиліе!» Этотъ курьезный «феноменъ», одинъ изъ раннихъ, произошелъ въ Эльберфельд, осенью 1884 года. Къ моему большому сожалнію я не могъ разсказать о немъ въ «Современной жриц Изиды», такъ какъ русское письмо Кутъ-Хуми у меня затерялось, а я приводилъ въ моемъ разсказ только т письма, подлинники которыхъ хранятся въ цлости. Но какъ же можно выставлять это письмо какъ доказательство моей полной вры, когда въ немъ заключается подчеркнутая фраза: «меня нисколько не удивило — я это заране предчувствовалъ и почти зналъ»?

Что же могутъ означать эти слова какъ не то, что я ужь и тогда сохранялъ настолько наблюдательности, чтобы подмтить подготовленія Блаватской къ феномену и даже предчувствовать и почти знать въ чемъ именно онъ будетъ заключаться? Впослдствіи я уже заране прямо зналъ въ чемъ будетъ «феноменъ» (см. «Изида» — стр. 204). И такъ, я не удивился найдя записку Кутъ-Хуми въ тетради, которую держалъ въ рукахъ (это были «Голубыя горы», слогъ и правописаніе которыхъ я исправлялъ по просьб Блаватской), но пораженъ былъ тмъ, что «въ ней говорилось именно о томъ, о чемъ мы говорили за минуту. Изъ дальнйшихъ моихъ словъ ясно, что я тогда еще, недостаточно изучивъ Блаватскую, былъ склоненъ объяснять это „внушеніемъ“ (фактъ, возможность котораго нын доказывается нкоторыми учеными) — и, конечно, имлъ право воскликнуть: какова сила!»

Однако я тутъ же прибавляю: «А рядомъ съ этой силой, какое иногда безсиліе!» — и слова эти, кажется, ясно говорятъ за себя.

Но, въ конц концовъ, уже въ Вюрцбург, въ начал осени 1885 года, я убдился, что Блаватская вовсе не «внушала», а съ необыкновенной иной разъ ловкостью, если только не слдить за каждымъ ея словомъ, за выраженіемъ ея лица, движеніями и т. д., наводила разговоръ на извстную тэму и подводила такъ, что произносились слова, необходимыя для эффекта «феномена». Объ этомъ я достаточно сказалъ въ «Жриц Изиды».

Нужно ли мн еще объяснять, что я не могъ иначе выразиться какъ «собственноручное письмо Кутъ-Хуми»? Я вдь не зналъ еще кто именно писалъ полученныя мною строки, ибо до экспертизы Нэтсерклифта, доказавшей, что почеркъ Кутъ-Хуми родился изъ почерка Блаватской, — было очень далеко. Именно тогда, въ Эльберфельд, я склоненъ былъ думать, что пишетъ Олкоттъ, и только приписка Кутъ-Хуми, въ письм Блаватской, полученномъ мною поздне, заставила меня отказаться отъ этого мннія и, всмотрвшись хорошенько въ почеркъ, признать въ немъ искусную руку Блаватской. Чмъ же меня посрамляетъ, въ какомъ бы ни было отношеніи, приведенная выписка?!

Но себя г-жа Желиховская посрамляетъ тотчасъ же. Она весьма «язвительно» пишетъ: «Теперь онъ (т. е. я) измыслилъ водевильную сцену (см. „Изиду“, стр. 85, 86), въ которой моя сестра посылаетъ наверхъ за Олкоттомъ; вопрошаетъ его: „съ какой стороны“ чувствовалъ онъ приближеніе „учителя“; приказываетъ ему опорожнить карманъ, гд и находится сфабрикованная записка Моріи (онъ забылъ, что тогда называлъ его не Моріей, а Кутъ-Хуми); но — въ то время, — о „карман Олкотта“ и рчи не было! Онъ самъ, г. Соловьевъ, хвастался (?!), что непосредственно получилъ записку „учителя“ и т. д.»