Странное наследство
Шрифт:
Только бы перейти мост! Там, дальше, - спасение. Зеленые луга ранчо, просторный дом, где ждёт его Оливия… У Берни дымится и тлеет рубашка. Дымятся, и, кажется, вот-вот вспыхнут брюки. Трещат и коробятся от жара ботинки. Мост раскачивается и раскачивается над огненной бездной. Вот-вот порвутся канаты, соединяющие два берега. Берни один на мосту. Навстречу ему с ведром воды неторопливо шагает Рони Уолкотт.
– Ты принесешь на ранчо смерть!
– Рони Уолкотт смотрит на своего патрона с упреком.
– Ты умеешь рассуждать умно и трезво, босс. Ты ведь не Оливия, которая действует всегда лишь под влиянием сиюминутного настроения
– Ты не смеешь решать все за Оливию, Рони Уолкотт. Я люблю ее, люблю больше всего на свете! Пропусти меня к Оливии, индеец! Слышишь?
Рони Уолкотт начинает раскачивать мост, веревки скрипят и, кажется, вот-вот перетрутся. Мост разрывается посередине, Берни летит вниз, чтобы зарыться в раскаленные угли и сгореть заживо. Рони окатывает его холодной водой. Вода льется и льется из ведра. Гаснут раскаленные угли. Из пропасти тянет ледяным холодом. Там, внизу, разверзлась черная яма, которая вот-вот поглотит Берни, высосет из него все силы и телесное тепло. У Берни начинают стучать зубы, липкий холодный пот покрывает все тело. По спине пробегают ледяные мурашки. Кожа на позвоночнике сжимается, сползает с затылка, вот-вот порвется на лбу. И Берни понимает, что останется без лица…
Но тут, прерывая его странный разговор с Рони Уолкоттом, вмешивается Оливия. Она бежит к берегу огненной реки.
– Рони, прошу тебя, брат мой, пропусти Берни! Пропусти! Я люблю его, я не смогу жить без него… Берни, Берни! Открой глаза! Это я - Оливия. Я люблю тебя, Берни.
Больной с трудом приподнял тяжелые веки. Над ним склонилась монашенка в черной косынке с белым кантом вокруг лица. Черты лица он не различал, а голос был знаком и нежен.
– Берни, дорогой, ты узнаешь меня?! Узнаешь?!
Берни хочет что-то сказать, но язык непослушен и шершав, в горле пересохло.
– Пить! Пить!
– шепчут еле слышно спекшиеся губы.
– Сестра, он просит пить.
Давно знакомый мужской голос отдает распоряжения женщине в черной одежде. Когда-то Берни слышал, что смерть является к умирающим в черной одежде.
– Ты - смерть?
Берни с недоумением смотрит на юную женщину. Черты лица знакомы и близки.
– Смерть по имени Хелен?
– Я не смерть, Берни. Я Оливия. Ты не узнаешь меня, Берни?
– О чем ты спрашиваешь его, сестра. Сейчас он не узнает и родную мать. А если и узнает, то невозможно ждать бурных эмоций от человека с отключенным сознанием!
– доктор сердится, выговаривая девушке.
– Подумать только, ты - внучка Абигейл Гибсон! А я считал, что в моем доме растет мальчик, и беспокоился, что уж очень странен малыш!.. Оботри больного с головы до ног, сестра. Вот и все, что больному пока что требуется. Займись другими. Здесь практически все нуждаются в уходе, сестра, а не один Берни Дуглас.
– Смерть с синими глазами, странно… Ты не Хелен?
Берни никак не может вспомнить девушку в черном одеянии, хотя ее лицо ему, несомненно, знакомо.
Берни Дугласу кажется, что он очень близко и совсем недавно видел эти ярко-синие глаза. А под закрытой монашеской косынкой, скорее всего, скрываются густые, коротко остриженные, вьющиеся волосы и изящная шея с атласной кожей…
Белый потолок наползает и наползает на молодого человека, давит на грудь.
– Пить!
– Сестра, не стой столбом, дай больному воды, он просит пить. А после подай утку.
Берни вытягивает губы трубочкой, хватает поилку за носик, жадно пьет кипяченую воду. Вода немного на вкус горьковатая. От нее пахнет каким-то лекарством. Но даже такая влага нужна организму, и побольше воздуха и пищи. Берни давно не хочет есть… Он закрывает глаза от слабости, тихо стонет. Как все тяжелобольные, зовет свою мать:
– Мама, как больно! Мама, у меня горят внутренности. Зачем ты гонишь меня на улицу? Я ни в чем не виноват перед тобой, мама!..
– Подай ему утку, сестра!
– снова громко приказывает мужской голос.
– Ты что, сестричка, никогда не видела у мужчин этого приспособления? Отчего же ты застыла, точно соляной столб у ворот Содома, дорогая? Шевелись, сестра! Не одному Берни нужна твоя помощь, твои нежные ручки! Господи, да что же ты такая неповоротливая и стыдливая, сестра?
Оливия и Мэган возвращаются в монастырь. Блэк неторопливо трусит по городским улицам, самостоятельно выбирая дорогу. Мэган устало сложила руки на коленях и лишь иногда слегка подергивает поводья. Недовольная, она неприязненно посматривает на рыдающую рядом Оливию:
– Не понимаю, чего ты хотела от него. Когда доктор приказал тебе поставить Берни утку, ты словно сошла с ума!.. Ты не видела в каком он состоянии, Олив? Или рехнулась от несдерживаемого вожделения! Усмири свою похоть, девочка! У тебя был такой вид, будто ты готова запрыгнуть умирающему в постель с одной-единственной целью…
– Ты жестокая и циничная, Мэган. Но я понимаю тебя! Пойми и меня. Я люблю его, люблю! А он меня не узнает… И жалуется маме! И вспоминает какую-то Хелен…
– Я уже слышала это от тебя, Оливия, не один раз. И запомни, пожалуйста, теперь я для всех сестра Мэри… А ты не жестока?
– Мэган не желала быть отчитанной взбалмошной девчонкой и решила поставить ее на место.
– Мужчина без сознания, а она готова сама взобраться на него, да еще при таком количестве свидетелей! Твое желание было написано у тебя на лице. Ты вела себя, словно последняя уличная шлюха, готовая отдаваться за кусок хлеба. Ты бы слышала сальные шуточки выздоравливающих, Олив! Тебе не стыдно?
– Он так и не узнал меня, Мэган… Зачем ты меня стыдишь? Понимаешь, не узнал! Ты уже забыла, как сильно любила совсем недавно своего Сэмми?
Горе переполняет Оливию. Она снова и снова вспоминает худую шею Берни, грудь, руки, покрытые сыпью. Откуда только взялась эта напасть?!.. Берни Дуглас, ее любимый Берни лежит без сознания, в комнате, где когда-то стояла ее кровать, где Оливия провела несколько спокойных лет, поднимаясь рано утром и выходя в сад под яблони.
В это время года там всегда много яблок, но доктор сэр Гэбриэл Пойнсетт, которого она считала добродушным и щедрым человеком, строго-настрого запрещает больным собирать и есть спелые яблоки. Рано утром солнечные, почти прозрачные от ядреного кисло-сладкого сока плоды с газона собирают санитары и уносят на кухню, где повара готовят этому алчному джентльмену варенье на зиму и отжимают сок. А больных поят простой кипяченой водой! И постным бульоном!