Сумерки Эдинбурга
Шрифт:
— Вот так, — сказал Гамильтон, подвигая Жерару стул, а сам присаживаясь на единственный в комнате стол. — Здесь нам никто не помешает.
О том, чтобы сесть на низкую кушетку, не могло быть и речи, так что Дикерсону пришлось прислониться к стене, и добрых чувств по отношению к французу ему это не добавило.
— Бон! [28] — сказал Жерар, снимая с головы расшитое золотым галуном кепи и опускаясь на стул. — Всем констеблям Эдинбурга отнюдь не обязательно быть в курсе нашего разговора, неспа [29] ?
28
Хорошо! (фр.).
29
Не
— Насколько я понял, вы занимались целой серией убийств, очень напоминающих те, что произошли недавно здесь у нас.
Жерар стащил с рук перчатки и старательно пригладил свои безупречно уложенные волосы, обдав Иэна с Дикерсоном ароматом мятной помады для волос.
— Судя по сообщениям ваших газет, которые я изучил внимательнейшим образом, все детали убийств действительно совпадают. И должен заметить, что местные журналисты предпочитают весьма вычурные выражения.
— Как вы считаете, в Париже и Эдинбурге действовал один и тот же убийца?
— Се посибль [30] . Или двое мужчин. Может, женщина.
— Вы всерьез? — не сдержался Дикерсон. — Женщина неспособна на…
— Старайтесь избегать преждевременных выводов, — отозвался, не глядя на него, Жерар и вытащил из жилетного кармана маленькую записную книжку. — Здесь у меня детали всех убийств — их было три, совершены прошлой осенью на протяжении двух месяцев.
— А потом они прекратились? — спросил Иэн.
— Комплетма [31] . Мы надеялись, что преступник погиб или был арестован за что-то. Алёр [32] , он всего лишь перебрался через Канал.
30
Возможно (фр.).
31
Полностью (фр.).
32
Здесь: Выходит (фр.).
— Можно взглянуть? — спросил Дикерсон, протягивая руку.
Жерар недоуменно вздернул бровь, но записную книжку сержанту дал. Увидев, что все записи в ней, естественно, сделаны на французском, тот в смятении протянул ее Иэну.
— Можете перевести, сэр? — спросил сержант и оглушительно чихнул, вновь не сумев сдержаться.
— Возможно, вам стоит пересмотреть свое решение касательно собаки, сержант, — заметил Гамильтон, внимательно изучая записную книжку. — Так, вижу, одно из преступлений было совершено в районе Пигаль — это парижский квартал красных фонарей?
Жерар кивнул:
— Любой порок и разврат, на который только способен человек за деньги.
— И не только женщины, но и мужчины?
— Бьен сюр [33] , — ответил Жерар с выражением явного отвращения. — Но жертвы были солидными мужчинами, один — банкир, отец троих детей, другой — известный доктор.
— А вот об оставленных на месте преступления игральных картах во французских газетах ничего не говорилось, — заметил Иэн,
33
Конечно (фр.).
Жерар улыбнулся:
— Ах да, кое-какую информацию лучше попридержать от газет, согласны?
— Несомненно.
— Так там тоже были карты? — Казалось, Дикерсон вот-вот лопнет от разбирающего его любопытства.
Французский гость таинственно улыбнулся и, запустив пальцы в нагрудный карман, вытащил оттуда и положил на стол две карты — туз и двойку треф. На обеих был точно тот же рисунок, что и на картах, лежавших в комнате вещдоков участка, — те же ухмыляющиеся скелеты в соответствующем достоинству карты количестве.
— Э ву? [34] — спросил Жерар. — Что у вас?
Иэн серьезно взглянул ему в глаза:
— Тройка и четверка треф.
— Рисунок?
— Аналогичный.
Главный инспектор Луи Вале Жерар вскинул руки:
— О-ля-ля! Это один и тот же убийца!
— Но вы сказали, что жертв было три, а карт только две?
— На первом теле ничего не было. Но все остальные детали полностью совпадают.
— Полагаю, что вы не ошиблись, главный инспектор, — это один и тот же убийца.
34
А вы? (фр.)
— Но почему он не оставил карту на теле первой жертвы?
— Возможно, спешил. Боялся, что его обнаружат. А может быть, просто еще не додумался оставлять свои «визитки».
Беседа следователей продолжилась, но сержант Дикерсон уже ничего не слышал. Он не отрываясь смотрел на лежащие прямо перед ним карты с пляшущими скелетами и отчаянно пытался понять, что за чудовище может испытывать удовольствие от убийства ни в чем не повинных молодых людей.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
На улицах Эдинбурга существовало тайное племя мужчин и женщин, вершащих свои дела под покровом ночи и выходящих на промысел после заката. Они скользили по городу в тусклом свете газовых фонарей, всегда на грани тьмы, зыбкие и едва заметные глазу законопослушных горожан, словно порождения ночного сна. У них были свои обычаи, законы и ритуалы, тайна была их неизменным спутником, молчание — девизом.
Фонарщики и сторожа, воры и грабители, карманники и проститутки, они жили в таинственном зазоре между сном и явью, и жизнь их была столь же безмолвной и напряженной, как затаенное в груди дыхание.
Джейми Макензи был одним из равноправных членов этого племени и знал большинство своих соплеменников хотя бы в лицо, на уровне приветственного кивка при встрече. Джейми был одним из огромного войска эдинбургских лири — фонарщиков, покидавших свои дома на последнем издыхании дня, бредущих улицами по сгущающимся в темноту сумеркам от одного кованого столба к другому с воздетым над собой шестом.
Солнце уже скрылось за Замковой скалой, когда Джейми вышел из своего дома в проулке Крейг-клоуз, оставив позади «Островитянина» — таверну, где некогда поэт Роберт Фергюсон заседал плечо к плечу со знаменитым Диконом Броуди и членами прославленного Кейп-клуба. Левая часть лица Джейми была изуродована, так что он старался не поднимать взгляд на встречных. Шестилетним мальчишкой он слишком близко подошел к коню, которого подковывал отец. Жеребец был норовистым и не упустил возможности лягнуть ребенка, смяв тому скулу и выбив глаз. Со временем отчаянно стеснявшийся своей внешности Джейми стал предпочитать ночь дню, так что профессии лучшей, чем фонарщик, было и не сыскать.