Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.

Андерсон Фредерик Ирвинг

Лучшее свидетельство его роста как полководца можно найти в меморандуме, который он написал Генри Буке в ночь на 6 ноября 1758 года после совещания по поводу планов на оставшуюся часть кампании. Разумеется, 6 ноября было за день до того, как Пост прибыл в Лоялханну с известием об Истонском договоре, поэтому ни у Буке, ни у Вашингтона не было причин думать, что индейцы Огайо оставят своих союзников. Самые свежие сведения о силах противника были получены после поражения Гранта, и это не давало никому повода для оптимизма. Тем не менее Буке сказал Вашингтону, что намерен посоветовать Форбсу снять армию с базы снабжения в форте Лигонье и без промедления двинуться к форту Дюкейн. Вашингтон попытался возразить, но Буке был неубедителен. Спустя несколько часов после их встречи Вашингтона преследовала мысль о том, что Буке убедит Форбса, который так хотел довести кампанию до успешного завершения,

пойти на риск. Его меморандум стал последней попыткой отговорить Буке от немедленной атаки.

Помня об истории экспедиции Брэддока, Вашингтон сначала призвал Буке подумать о том, каковы будут последствия встречи с врагом на его собственной территории, имея при себе только те припасы, которые они могли нести, и не имея системы, способной пополнить запасы продовольствия и боеприпасов, когда они будут исчерпаны. При таких обстоятельствах поражение могло означать вынужденное отступление к форту Лигонье, который пришлось бы эвакуировать из-за нехватки провизии, «а наша артиллерия либо досталась бы врагу, либо подверглась бы общему уничтожению». Но затем, — продолжал он, — «предположим, враг даст нам встречу в поле, и мы их разгромим […] Что мы от этого выиграем? Возможно, тройную потерю людей, в первую очередь, потому что наша численность может значительно превосходить их (и если мне будет позволено судить по тому, что я видел в последнее время, мы не сильно повысим то хорошее мнение, которое они, кажется, имеют о нашем умении сражаться в лесу) — поэтому рисковать вступлением в бой, когда от него так много зависит, не имея в виду достижение главной цели, кажется, на мой взгляд, несколько неосмотрительным»^[404].

Этот замечательный документ говорит о Вашингтоне несколько вещей, и не в последнюю очередь о том, что он был достаточно уверен в собственных суждениях, чтобы донести свои взгляды до офицера, который с ними не соглашался: офицера, который был не только его начальником, но и человеком, который прошел свою первую военную службу еще до того, как Вашингтону исполнилось пять лет. Однако, прежде всего, меморандум показывает, что Вашингтон усвоил наиболее важные уроки войны в диких землях: для победы в кампании или, возможно, даже в самой войне не обязательно выигрывать сражения; более того, победа в сражении в неподходящее время или неподходящим способом может привести к поражению в более широкой сфере конфликта. Любое количество тактических поражений может быть компенсировано простым сохранением дисциплины и поддержанием своих сил в поле дольше, чем противника.

Опыт Брэддока говорил об этом, и кампания Форбса была на грани того, чтобы доказать это. Армия Брэддока уступила преимущество французам в 1755 году не потому, что потерпела тяжелое поражение, в котором погиб сам Брэддок, а потому, что Данбар поддался импульсу деморализации и бегства. Приказав уничтожить запасы и пушки, он лишил армию шанса вернуться и сражаться снова. Форбс прекрасно понял этот урок и поэтому потратил огромное количество времени и денег на то, чтобы обезопасить свои линии коммуникаций и укрепить их укрепленными складами снабжения. В результате отдельные поражения — даже такие значительные, как у Гранта, — могли замедлить его продвижение, но не остановить его. В итоге армия Форбса не выиграет ни одного сражения с противником, но добьется своей конечной цели. Отсутствие строгой зависимости между победой на поле боя и достижением стратегической цели было очевидным даже для таких опытных и искушенных офицеров, как Генри Буке. Но этот урок Вашингтон понял так же полно и решительно, как и сам Форбс.

Утверждать, что война воспитывает характер, было бы просто глупо, если бы не было морально противно. И все же не стоит отрицать, что, к лучшему или к худшему, военная служба и боевые действия формируют взгляды и характер тех, кто их переживает. Вашингтон, который советовал Буке не совершать необдуманных поступков, был человеком, который уже не питал иллюзий своей молодости. Напротив, он был человеком, для которого напряжение командования и опыт лицезрения убитых и раненых в результате его приказов вытравили заблуждение, что храбрость и доблесть — или даже победа — обязательно приведут к решающему перелому, которого так жаждут командиры. Он приобрел профессионализм британского офицера, несмотря на то что ему было отказано в комиссии, которая должна была сделать его таковым. Он встречался со многими регулярными командирами и брал пример с тех, кого считал лучшими среди них. Он научился отдавать команды и принимать их. Он обрел уверенность в себе и самообладание, и если он не мог честно причислить смирение к своим добродетелям, то, по крайней мере, начал понимать свои ограничения.

Джордж Вашингтон в двадцать семь лет еще не был тем человеком, которым он станет в сорок или пятьдесят лет, но за пять лет он прошел огромный путь. И тяжелый путь, пройденный им от Жюмонвильской лощины, который он не поймет еще долгие годы, во многом подготовил его к еще более тяжелому пути, который ждал его впереди.

ЧАСТЬ V

АННУС МИРАБИЛИС

1759 г.

Военные успехи под Луисбургом и в других местах укрепляют власть Питта и усиливают его решимость лишить Францию ее империи. По мере приближения вторжения в Канаду растет беспокойство американцев и их готовность к военным действиям. Британцы добиваются успеха при Ниагаре, Тикондероге и Краун-Пойнте. Вулф встречается с Монкальмом — и оба встречают своего Создателя — в битве при Квебеке. Амхерст без энтузиазма реагирует на поведение провинциалов; колонисты с восторгом реагируют на британские победы. Состояние европейских держав и все более опасные обстоятельства Фридриха Великого. Решающее сражение года: Квиберонская бухта.

ГЛАВА 30

Успех, тревога и власть

конец 1758 г.

В семь часов утра в пятницу, 18 августа 1758 года, в дверь Уильяма Питта постучался изможденный молодой пехотный офицер. Капитан Уильям Амхерст накануне высадился в Портсмуте с депешами из Америки, а затем более шестидесяти миль добирался до Лондона на ночной карете. Секретаря не было дома, но он ожидал возвращения; капитана просили подождать. Амхерст еще три часа охлаждал свои пятки, прежде чем вернулся Питт. Наконец-то он смог произнести слова, ради которых проделал путь в три тысячи миль: Луисбург сдался четыре недели назад, и он имел честь быть посланным сообщить об этом Его Величеству. Не в силах сдержать себя, Питт обнял изумленного капитана и воскликнул: «Это величайшая новость!» Амхерст, воскликнул он, был «самым желанным посланником, прибывшим в это королевство за многие годы!»

В то утро, когда они спешили от сановника к сановнику, Питт нашел «много красивых слов» о брате Амхерста Джеффери, который «после этого ничего не хотел делать в Квебеке». Лорд Лигоньер был в таком восторге, что подарил молодому капитану пятьсот фунтов, а затем добавил еще сто, чтобы Амхерст мог купить себе подходящую шпагу. Король, как водится, задавал много вопросов и не предложил никакой награды. Принц Уэльский — сам молодой человек, жаждавший отличиться, — сказал, что «ожидал от генерала Амхерста великих свершений», но «то, что он сделал, превзошло все его ожидания, и добавил, что для столь молодого человека очень хорошо отличиться таким особым образом». Энтузиазм Ньюкасла, конечно же, переполнял его. «Его светлость, — заметил капитан Амхерст, — в великой радости часто повторял, что он послал «приказ о том, чтобы две капральские роты были напоены»»^[405].

Более двух капральских рот, конечно же, выполнили желание герцога. Пивные бочки Британии тысячами булькали в честь Амхерста, Питта и государя. На каждом холме, казалось, пылали костры, с каждой батареи гремели пушки. Под звон колоколов процессия высокопоставленных особ несла знамена Луисбурга к собору Святого Павла, чтобы положить их среди священных символов собора и выслушать проповедь о провиденциальном значении победы. Это была несравненно лучшая новость, пришедшая из Америки с начала войны, и нация не жалела ничего для своего ликования^[406].

ДО КОНЦА ГОДА у Британии было бы еще столько поводов для празднования, что Гораций Уолпол мог бы нелепо пожаловаться, что «наши колокола износились от звона в честь побед». Однако в течение многих месяцев после того, как Амхерст сообщил свои новости, было далеко не очевидно, что победа при Луисбурге станет основой для грядущих событий. И действительно, всего через два дня после того, как Питт в восторге обнял Амхерста, пришло известие о катастрофе при Тикондероге и смерти лорда Хоу, повергнув секретаря в уныние, которое не проходило несколько дней. Только в октябре он узнал, что Брэдстрит разрушил форт Фронтенак, и только под Новый год — что Форбс взял форт Дюкейн. Поэтому в последние дни августа, когда Питт размышлял о том, что делать дальше, он был склонен думать не столько о славе победы при Луисбурге, сколько о проблемах, которые омрачали его горизонт. Самая мрачная из них надвигалась из Европы^[407].