Свет твоих глаз
Шрифт:
– Тогда пойду приготовлю завтрак. Скоро твой брат вернется, хоть накормлю его.
Эд в знак согласия сжал и отпустил мои пальцы.
Я вышла из его комнаты и снова пошла вниз с твердым намерением заглядывать к мужу каждые пятнадцать-двадцать минут. Его решение отказаться от идеи суррогатного материнства меня испугало своей окончательностью, и я пока не знала, что с этим делать. Вдруг муж теперь совсем откажется от мыслей о собственных детях?
41. Эдуард. Тьма
Никогда
Я потерялся во времени. Перестал различать день и ночь. Растворился в бесконечности бархатной темно-багровой тьмы и не хотел собираться вновь. Мне было хорошо в забвении. Краешком сознания я помнил, что там, за стеной пузыря, в котором я внезапно оказался, произошло что-то страшное, непоправимое. То, о чем лучше не вспоминать.
Временами жар отступал, но на смену ему тут же приходила слабость - такая же бесконечная, голодная, готовая проглотить меня целиком. И я покорно падал в нее и снова терялся, не желая бороться, не чувствуя необходимости быть.
Иногда до меня доносились голоса, чаще - знакомые, родные: Ника, брат, мама Вика. Пару раз - чужие. Я не обращал на них внимания. Я был сам по себе. Только голос жены - нежный, зовущий, умоляющий, мог заставить меня немного разогнать липкую муть в голове, прислушаться и сделать то, о чем просила Ника: что-то проглотить. Куда-то повернуться. Произнести пару ничего не значащих слов.
Не могу сказать, как долго продолжалось это чередование периодов жара и слабости, сколько дней носило меня по волнам, как щепку, которую то выносит на гребень, где опаляет солнечными лучами, то затягивало в толщу воды, где движения почти не чувствуется, а есть только покой, прохлада и невесомость.
В какой-то момент жар исчез, осталось только изнеможение. В полусне-полузабытьи я провел еще какое-то время, но потом настал миг, когда сознание прояснилось. Плавно, словно выплывающая из прибрежного тумана на середину озера лодка, мое сознание дошло до понимания, что я - Эдуард Скворцов. Сын, брат и муж. И хозяин лабрадора. А еще - владелец завода и нескольких магазинов. И - несостоявшийся отец.
Последнее воспоминание откликнулось болью в груди. Правда, уже не той, невыносимо-острой болью, выбивающей воздух из легких. Нет, в этот раз боль была другая - тянущая, ноющая, противная, но вполне терпимая.
Я открыл глаза и ничего не увидел: ни проблеска света. Похоже, меня угораздило очнуться в самое темное время суток.
– Ника?
– зашарил руками подле тела, пытаясь нащупать жену: если сейчас ночь - почему она не спит рядом?
– Эд? Ты пришел в себя?
– голос Вероники донесся откуда-то сбоку вместе со скрипом пружин. Раздались тихие шаги. Лба осторожно коснулась легкая ладонь.
– Температуры нет. Как себя
Попытка снова заговорить обернулась надсадным кашлем.
– Дай глоточек, - кое-как выдавил, еле отдышавшись.
После питься полегчало.
– Который час?
– меня беспокоило, что я по-прежнему ничего не видел. Правда, беспокойство было таким же вялым, как я сам.
– Ночь. Начало четвертого. Поспи еще, если тебе ничего не надо.
– А ты? Ты что - в кресле?
– На раскладушке.
– Зачем? Не надо туда… ляг рядом со мной, - теперь, когда сознание прояснилось, потребность в Нике, в ее близости, стала еще больше, чем до болезни.
Жена послушно перелезла через мои ноги, подкатилась под бок, обвила рукой живот и пристроила голову на моем плече.
– Так?
– спросила шепотом.
– Да, хорошо.
– Тогда спи.
Я прикрыл глаза всего на минуту, чтобы собраться с силами - и задремал.
В следующий раз проснулся оттого, что Ника попыталась слезть с кровати.
– Куда ты?
– открыл глаза и снова увидел одну только темноту.
Февраль. Светлеет поздно. И шторы, видимо, плотно задернуты. Но неужели ни один луч фонаря не пробился? Под ребрами слева нехорошо засосало.
– Семь утра. Пора Найджела вывести.
– А чего без света собираешься?
– Чтобы тебе по глазам не бил.
– Включи люстру, - то ли попросил, то ли потребовал я.
Слишком долго я барахтался во тьме, пора встретиться с миром - и с глазами любимой женщины. Пусть даже не увижу их четко. На всякий случай зажмурился. Ника щелкнула выключателем. Свет ощутил, как и положено. Перестал щуриться, но какое-то время лежал, не открывая глаз и прислушивался к шорохам и шагам: Вероника переодевалась, собираясь на улицу. Клацал когтями по полу и поскуливал нетерпеливый Найджел.
Наконец, мне показалось, что глаза достаточно приспособились к свету. Я разлепил ресницы. Ощущение света стало сильнее, но увидеть ничего не удалось - не только прямо перед глазами, но и боковым зрением.
– Ника, подойди, - позвал жену.
Судя по звукам, она приблизилась. Ее рука коснулась моей щеки.
– Я так рада, что тебе лучше, Эд!
– ее голос прозвучал совсем близко и очень растроганно.
– Никогда не думала, что это так страшно, когда болеет любимый муж.
Ника стояла рядом, вплотную, прикасалась ко мне, а я по-прежнему не мог различить ничего! Ни очертаний фигуры, ни белого пятна лица, ни темного облака волос…
Преодолевая слабость, сел.
– Ты какой свет включила?
– Верхний, как ты просил.
– Рука жены соскользнула с моей щеки, упала мне на бедро.
Я нашел ее наощупь, поднес к лицу. Повертел головой.
Ничего.
Я ничего не увидел. Все тот же свет, словно проникающий через сомкнутые веки - и никакого изображения. Как на пустом экране.
Понимание подкралось, вползло в сердце скользкой болотной гадюкой.
– Похоже, теперь точно все, - прошептал я невыразительно. На бурные эмоции не было сил.