Тайна «Голубого поезда»
Шрифт:
— Voila, — сказал Пуаро. — Перехожу прямо к делу.
Он достал из кармана коробочку, которую днем раньше показывал Ван Альдину, открыл ее, достал рубины и передал их через стол месье Папополусу.
Как ни пристально наблюдал Пуаро, ему не удалось заметить на лице старика никаких эмоций. Антиквар взял драгоценности, с интересом осмотрел их и вопросительно взглянул на детектива.
— Они великолепны, не правда ли? — спросил Пуаро.
— Совершенно восхитительны, — отозвался месье Папополус.
— Как по-вашему, сколько они могут
Лицо грека исказила гримаса.
— Вам действительно необходимо знать мое мнение, месье Пуаро? — спросил он в ответ.
— Вы проницательны, месье Папополус. Нет, совсем нет необходимости. Я и сам могу сказать, что они, например, не стоят даже нескольких тысяч.
Папополус рассмеялся. Пуаро последовал его примеру.
— Как подделка, — заметил Папополус, вручая драгоценности Пуаро, — они, как я уже сказал, совершенно восхитительны. Могу ли я спросить, месье Пуаро, как они к вам попали?
— Ради бога. Разве могу я в чем-нибудь отказать такому старому другу? Эти драгоценности попали к нам от графа де ла Рош.
Брови месье Папополуса красноречиво поднялись.
— Вот оно что, — пробормотал он.
Пуаро наклонился к нему и напустил на себя как можно более наивный и простодушный вид.
— Месье Папополус, — заговорил он, — я хочу открыть карты. Оригиналы этих драгоценностей были украдены у мадам Кеттеринг в «Голубом поезде». Теперь учтите, пожалуйста, следующее: мне эти драгоценности не нужны. Найти их — дело полиции. Я же работаю не для полиции, а для месье Ван Альдина. Я хочу найти убийцу мадам Кеттеринг, и украденные драгоценности интересуют меня лишь постольку, поскольку они имеют отношение к этому убийце. Вы меня понимаете?
Последние слова были произнесены с подчеркнутой многозначительностью. Месье Папополус с совершенно невозмутимым видом сказал:
— Продолжайте.
— Мне представляется весьма вероятным, что драгоценности поменяют своего владельца в Ницце, если только этого уже не произошло.
— А! — неопределенно заметил месье Папополус.
Он продолжал задумчиво пить кофе. Сегодня месье Папополус выглядел благороднее и величественнее, чем обычно.
— И вот я говорю себе, — продолжал с воодушевлением Пуаро, — какой счастливый случай! Мой старый друг месье Папополус в Ницце. Он, конечно, поможет мне.
— А как, по-вашему, я могу помочь? — холодно осведомился месье Папополус.
— Я сказал себе: без сомнения, месье Папополуо здесь по делу.
— Вот и ошиблись, — возразил антиквар. — Не по делу, а по настоянию врача — для поправки здоровья.
Он глухо закашлялся.
— Как печально это слышать, — притворно огорчился Пуаро. — Но я продолжаю. Когда русскому князю, австрийской эрцгерцогине или итальянскому графу необходимо должным образом распорядиться фамильными драгоценностями, куда они идут прежде всего? К месье Папополусу! Разве не так? К человеку, известному на весь мир своим благоразумием и умением хранить чужие тайны.
Антиквар поклонился.
— Вы
— Благоразумие — великое дело, — размышлял вслух Пуаро. — Я тоже могу быть осторожным.
Глаза мужчин встретились, и Пуаро медленно продолжил, тщательно подбирая слова:
— Я сказал себе: если драгоценности были перепроданы в Ницце, месье Папополус наверняка слышал об этом. Он знает обо всем, что происходит в мире драгоценностей.
— Вот как! — произнес месье Папополус и взял croissant [42] .
42
рогалик (сорт хлеба).
— Полиция, как вы понимаете, не поставлена в известность. Это сугубо частное дело.
— До меня дошли кое-какие слухи, — осторожно признался месье Папополус.
— Какие? — поинтересовался Пуаро.
— А по какой причине я должен вам рассказывать?
— Такая причина есть, — твердо заметил Пуаро. — Вы, должно быть, помните, месье Папополус, как 17 лет назад вам был оставлен на хранение некий предмет, принадлежавший одному… э-э… очень известному лицу. Внезапно этот предмет непонятно как исчез, и вы оказались, как говорят англичане, на краю пропасти.
Пуаро перевел взгляд с антиквара на девушку. Она отодвинула в сторону посуду, положила руки на стол и внимательно прислушивалась к разговору. Не спуская с нее глаз, Пуаро продолжал:
— Я случайно в то время оказался в Париже, и вы обратились ко мне за помощью. Полностью доверились мне. Вы сказали мне, что если я найду вам этот предмет, вы отплатите мне сторицей. Eh bien! Я нашел его вам.
Месье Папополус глубоко вздохнул.
— Это был чрезвычайно неприятный эпизод в моей жизни, — пробормотал он.
— Семнадцать лет — большой срок, — задумчиво отметил Пуаро. — Но я надеялся, что люди вашей национальности не забывают таких услуг.
— Греки? — пробормотал Папополус с иронической улыбкой.
— Нет, не греков я имею в виду, — сказал Пуаро.
Наступила тишина. Затем старик гордо выпрямился и спокойно произнес:
— Вы правы, месье Пуаро. — Я — еврей, а мы помним добро.
— Значит, вы мне поможете?
— Что касается самих драгоценностей, месье, то здесь ничем помочь не могу.
Антиквар говорил, тщательно подбирая слова, как это только что делал Пуаро.
— Я ничего о них не слышал. Но не исключено, что все же я смогу оказать вам небольшую услугу, если вы, конечно, интересуетесь скачками.
— При известных обстоятельствах — конечно, — ответил Пуаро, в упор глядя на собеседника.
— Здесь есть одна лошадь, которая могла бы привлечь ваше внимание. Я не могу утверждать наверняка, сами понимаете, потому что свои сведения я полу чил не из первых рук.
Он замолчал, вперив взгляд в Пуаро и как бы желая убедиться, что тот его понимает.