Том 4. Классические розы

Северянин Игорь Васильевич

1925

Песенка о настоящем

Веселую жизнь проводящим, Живущим одним Настоящим, Я песенку эту пою… Не думайте вовсе о завтра, — Живите, как песенки автор, Сжигающий душу свою… На свалку политику выбрось И, ружья любого калибра Сломав, всем объятья раскрой, Так думай, так действуй, так чувствуй, Чтоб сердце изведало усталь От силы желаний порой! Подумай, ведь только полвека Отпущено на человека, Вся жизнь твоя — лет пятьдесят… Заботами краткой не порти, Живи, как проказливый

чертик: Хвосты у чертей не висят!.. Так что же ты нос свой повесил? Будь смел, будь находчив, будь весел, Бездумен, как ангел в раю… Веселую жизнь проводящим, Живущим одним Настоящим Я песенку эту пою!

17 октября 1980

Toila

Сколько раз!

Сколько раз бывало: — Эта! Эта! Не иная. Вот она, мечта! Но восторг весны сменяло лето, И оказывалось — нет, не та… Я не понимаю — в чем тут дело, Только больно каждому из нас. Ласково в глаза мои глядела, Я любил ее мерцанье глаз… Пусть недолго — все-таки родными Были мы и счастье берегли, И обычное любимой имя Было лучшим именем земли! А потом подруга уходила, — Не уйти подруга не могла. Фимиам навеяло кадило, Струйки свеяла сырая мгла… И глаза совсем иного цвета Заменяли прежние глаза, И опять казалось: Эта! эта! В новой женщине все было — за! И опять цветы благоухали, И другое имя в этот раз Золотом сверкало на эмали, Вознесенное в иконостас!

Toila

1930

Подругам милым

У меня в каждой местности — в той, где я был, — Есть приятельница молодая, Та, кого восхитил грез поэтовых пыл И поэта строфа золотая. Эти женщины помнят и любят меня, Пишут изредка сестрински-мягко, И в громадном году нет ничтожного дня, Чтобы жрец им не вспомнился Вакха. Я телесно не связан почти ни с одной, — Разве лаской руки, поцелуем, — Но всегда стоит только остаться со мной, Каждый близостью странной волнуем. Я живу месяцами в лесах у озер, На горах, на песках у залива. Иногда же, расширить решив кругозор, Я лечу по Европе шумливо. И тогда, в каждом городе, — в том, где я был, Как и в том, где когда-нибудь буду, — Встречу ту, для кого я хоть чем-нибудь мил, А такие — повсюду, повсюду!..

Кырвэ

3 окт. 193О

Ужас пустынь

Меж тем как неуклонно тает Рать рыцарей минувших дней, Небрежно-буйно подрастает Порода новая… людей. И те, кому теперь под тридцать, Надежд отцовских не поймут: Уж никогда не сговориться С возникшими в эпоху смут. И встреча с новой молодежью Без милосердья, без святынь Наполнит наше сердце дрожью И жгучим ужасом пустынь…

Toila

1930

Так создан мир

Рассеиваются очарованья И очаровывают вновь, И вечное в душе коронованье Свершает неизменная любовь. Одна, другая, третья — их без счета, И все-таки она — одна, То увядающая отчего-то, То расцветающая, как весна. О, весны! весны! Вас зовут весною, И всем страстям названье — страсть. Во

многих мы, но все-таки с одною, И в каждой — огорчительная сласть.

1929

В пространстве

Беспокоишься? Верю! Теперь порадуйся, — Путь кремнист; но таится огонь в кремне, — Ничего, что ты пишешь «почти без адреса» — Я письмо получил: ведь оно ко мне. Утешать не берусь, потому что правильно Скорбь тебе взбороздила разрез бровей: Будь от Каина мы или будь от Авеля, Всех удел одинаков — триумф червей… Ничего! Понимаешь? Бесцельность круглая. Преходяще и шатко. И все не то. Каждый день ожидаем, когда же пугало Номер вызовет наш — ну совсем лото. Но мечта, — как ни дико, — живуча все-таки, И уж если с собой не покончишь ты, Сумасшествию вверься такой экзотики, Где дурман безнадежных надежд мечты…

1929

Модель парохода

(Работа Е.Н. Чирикова)

Когда, в прощальных отблесках янтарен, Закатный луч в столовую скользнет, Он озарит на полке пароход С названьем, близким волгарю: «Боярин». Строителю я нежно благодарен, Сумевшему средь будничных забот Найти и время, и любовь, и вот То самое, чем весь он лучезарен. Какая точность в разных мелочах! Я Волгу узнаю в бородачах, На палубе стоящих. Вот священник. Вот дама из Симбирска. Взяв лохань, Выходит повар: вскоре Астрахань, — И надо чистить стерлядей весенних…

1925

Паллада

Она была худа, как смертный грех, И так несбыточно миниатюрна… Я помню только рот ее и мех, Скрывавший всю и вздрагивавший бурно. Смех, точно кашель. Кашель, точно смех. И этот рот — бессчетных прахов урна… Я у нее встречал богему, — тех, Кто жил самозабвенно-авантюрно. Уродливый и блеклый Гумилев Любил низать пред нею жемчуг слов, Субтильный Жорж Иванов — пить усладу, Евреинов — бросаться на костер… Мужчина каждый делался остер, Почуяв изощренную Палладу…

1924

Перед войной

Я Гумилеву отдавал визит, Когда он жил с Ахматовою в Царском, В большом прохладном тихом доме барском, Хранившем свой патриархальный быт. Не знал поэт, что смерть уже грозит Не где-нибудь в лесу Мадагаскарском, Не в удушающем песке Сахарском, А в Петербурге, где он был убит. И долго он, душою конквистадор, Мне говорил, о чем сказать отрада. Ахматова устала у стола, Томима постоянною печалью, Окутана невидимой вуалью Ветшающего Царского Села…

1924

Мариинский театр

Храм с бархатной обивкой голубой, Мелодиями пахнущий, уютный, Где мягок свет — не яркий и не смутный — Я захотел восставить пред собой. Пусть век прошел, как некий Людобой, Век похоти и прихоти минутной, Пусть сетью разделяет он злопутной Меня, Мариинский театр, с тобой, — Пусть! Все же он, наперекор судьбе, Не может вырвать память о тебе, Дарившем мне свое очарованье. И я даю тебе, лазурный храм Искусства, перешедшего к векам, Театра Божьей милостью названье!