Том Соуер за границей

Твен Марк

Но меня вовсе не интересовало все это, разъ стало извстно, что намъ нельзя провезти нашъ песокъ. Я совершенно упалъ духомъ; тоже было и съ Джимомъ. Томъ старался насъ ободрить, говоря, что придумаетъ новую спекуляцію не хуже этой, а то и лучше даже, но это насъ мало утшало: мы не врили, чтобы было что-нибудь такое громадное! Тяжело было переносить это: мы только что считали себя такими богачами, что могли купить цлую страну и основать королевство, и вотъ мы опять бдняки, ничтожество! и песокъ остается у насъ на рукахъ. Онъ казался намъ прежде такимъ красивымъ, точно золото и алмазы, и на ощупь былъ такой нжный, бархатистый, пріятный, а теперь видъ его былъ намъ нестерпимъ. Мн было противно смотрть на него и я зналъ, что почувствую

себя спокойно, лишь избавившись отъ него, такъ чтобы онъ не напоминалъ мн боле о томъ, чмъ мы могли быть и во что были низвержены. Томъ и Джимъ раздляли мои чувства, я зналъ это, потому что оба они тотчасъ же повеселли, когда я сказалъ:

— Выбросимъ этотъ мусоръ за бортъ.

Но это требовало усилій, и не малыхъ, я вамъ скажу, поэтому Томъ раздлилъ работу по справедливости и согласно нашей сил. Онъ ршилъ, что мы двое выгрузимъ по одной пятой доли его, а Джимъ три пятыхъ. Но Джиму такое раздленіе не понравилось.

— Безъ сомннія, я сильне васъ, — сказалъ онъ, — и я согласенъ поработать сообразно тому; но все же вы слишкомъ много наваливаете на стараго Джима, масса Томъ, какъ мн кажется.

— Не хотлъ я этого, Джимъ, но если теб такъ думается, то раздли работу ты самъ; мы посмотримъ.

Джимъ ршилъ, что будетъ справедливе, если мы съ Томомъ отработаемъ по десятой дол. Томъ отошелъ отъ него, чтобы быть на простор въ сторонк, а тамъ улыбнулся во всю ширь Сахары на западъ, до самого Атлантическаго океана, съ котораго мы явились. Потомъ онъ снова повернулся къ Джиму и сказалъ, что мы согласны съ такимъ ршеніемъ, если только оно удовлетворяетъ Джима. Джимъ отвтилъ, что да.

Томъ отмрилъ тогда наши дв десятыя части по дуг, предоставивъ остальное Джиму. Тотъ очень удивился оказавшемуся различію и страшному количеству песка, выпадавшему на его долю; онъ былъ еще очень радъ, — говорилъ онъ, — что спохватился во время и не согласился на первое условіе.

Мы принялись за дло. Было и тяжело, и жарко работать, такъ что мы должны были подняться повыше, иначе не выдержали бы. Мы съ Томомъ чередовались: одинъ работалъ, другой отдыхалъ, но смнять бднаго стараго Джима было некому, и онъ потлъ такъ, что все, что было испареній въ этой части Африки, выходило изъ него. Мы не могли хорошенько работать, потому что хохотали до упаду, а Джимъ надсаживался и только дивился, чему мы такъ тшимся; намъ приходилось выдумывать какіе-нибудь предлоги къ тому, разумется, порядочно нелпые, но достаточные для Джима, который не способенъ былъ разобрать что-нибудь. Наконецъ, мы свою долю покончили, но совершенно надорвались, — не отъ работы, а отъ смха. Между тмъ Джимъ тоже почти совсмъ надорвался, но онъ-то уже отъ работы; тогда мы установили очередь и стали смнять его, за что онъ былъ безконечно намъ благодаренъ. Онъ сидлъ въ лодк, утиралъ съ себя потъ, кряхтлъ и переводилъ духъ, повторяя, что мы очень добры къ бдному старому негру и онъ этого никогда не забудетъ. Онъ былъ вообще самый признательный изъ всхъ негровъ, какихъ я только видалъ; благодарилъ всегда за всякую малость. Съ лица онъ былъ черный, но внутри такъ же блъ какъ вы сами!

ГЛАВА XII

То, что мы ли посл этого, было порядочно приправлено пескомъ, но когда голоденъ, то этого не разбираешь; а когда не голоденъ, то все равно шь безъ всякаго удовольствія, — поэтому, если и хруститъ немного на зубахъ, то это, на мой взглядъ, ршительно ничего.

Мы добрались, наконецъ, до восточнаго предла степи, все держа курсъ на сверо-востокъ. Совсмъ на окраин песчанаго пространства, въ мягкомъ розоватомъ свт, обрисовывались три маленькія остроконечныя крыши въ род палатокъ, и Томъ воскликнулъ:

— Это египетскія пирамиды!

Сердце у меня такъ и всколыхнулось. Знаете, я видалъ ихъ не разъ ка картинкахъ и слыхалъ о нихъ сотни разъ, но наткнуться на нихъ такъ неожиданно, удостовриться, что он существуютъ, а не только воображаются, —

тутъ было отчего чуть не задохнуться въ изумленіи. Замчательно, что, чмъ боле слышите вы о какой-нибудь великой, высокой, увсистой вещи или личности, тмъ призрачне она для васъ становится, можно сказать, превращаясь, наконецъ, въ смутный, рющій обликъ, сотканный изъ луннаго свта, безъ всякой въ немъ осязаемости. Это можно отнести къ Уашингтону и точно также къ пирамидамъ.

Но, сверхъ того, вс разсказы о нихъ казались мн всегда патяжкою. Такъ, напримръ, явился разъ къ намъ, въ воскресную школу, одинъ господинъ, показывалъ пирамиды на картникахъ, говорилъ рчь, въ которой пояснялъ, что самая большая пирамида занюіаетъ будто бы тринадцать акровъ земли и вышиною въ пятьсотъ футовъ, совершенно походитъ на крутую гору, построенную изъ каменныхъ глыбъ, которыя величиноіо съ цлый столъ; и глыбы эти лежатъ правильными рядами, на подобіе ступеней въ лстниц. Тринадцать акровъ для одной постройки! Да тутъ цлая ферма умстится. Если бы это говорилось не въ воскресной школ, я счелъ бы это тотчасъ же за вранье; а когда вышелъ, то такъ и подумалъ. Онъ говорилъ еще, что въ пирамид отверстіе, въ которое можно войти съ факелами, чтобы спуститься по покатому корридору, который приводитъ въ большое помщеніе, въ самомъ нутр этой каменной горы; тутъ стоитъ большой, тоже каменный ящикъ, а въ немъ царь, которому уже четыре тысячи лтъ. Я подумалъ тогда: если это не выдумки, то я готовъ състь этого царя, пусть только мн доставятъ его, — потому что даже Маусаилъ жилъ не такъ долго, а до него никто еще не доросъ.

Подступивъ еще ближе. мы увидли, что желтый песокъ заканчивается тутъ прямою каймою, точно одяло, а къ нему примыкаетъ, край съ краемъ, обширное зеленое пространство съ извивающеюся по немъ свтлою полосой. Томъ сказалъ, что это Нилъ. Сердце у меня снова затрепетало, потому что Нилъ былъ тоже предметомъ, казавшимся мн не дйствительнымъ. Но я вамъ скажу одно и это уже врно, какъ Богъ святъ: если вы прошатались черезъ три тысячи миль желтаго песка, который блеститъ на солнц такъ, что у васъ глаза слезятся, и не видите вы ничего другого почти цлую недлю, то зеленющая даль покажется вамъ такимъ роднымъ уголкомъ, такимъ небомъ, что у васъ снова слезы выступятъ. Такъ именно было со мною, такъ и съ Джимомъ.

А когда Джимъ уврился вполн, что завиднная имъ страна была самый Египетъ, онъ не захотлъ вступить въ нее стоя, а палъ на колни и снялъ шапку, потому что, говорилъ онъ, непристойно было ему, бдному смиренному негру, входить иначе въ ту землю, въ которой были такіе люди, какъ Моисей, Іосифъ, Фараонъ и другіе пророки. Джимъ принадлежалъ къ пресвитеріанскому толку и очень глубоко почиталъ Моисея, который былъ тоже пресвитеріанецъ, говорилъ онъ. Онъ былъ совсмъ ошеломленъ и повторялъ:

— Это земля египетская… земля египетская… и я удостоился видть ее собственными очами! И вотъ та рка, которая была обращена въ кровь, и я смотрю на ту самую почву, на которой появились и язва, и вши, и лягушки, и саранча, и градъ, и гд были помчены пороги, и ангелы Господни умертвили во тьм ночной всхъ первенцевъ, народившихся въ этомъ Египт! Старый Димъ недостоинъ былъ дожить до этого дня!

Онъ не могъ боле выдержать и зарыдалъ отъ избытка благодарности. И между нимъ и Томомъ завелись безконечные толки: Джимъ былъ въ волненіи потому, что земля эта такая историческая, — тутъ и Іосифъ съ своими братьями, и Моисей въ тростник, и Іаковъ, явившіяся въ Египетъ за покупкою хлба съ серебряною чашею въ мшк, и все прочее любопытное; а Томъ волновался не мене, потому что тутъ происходило тоже разное историческое по его части, — подвизались всякіе Нуреддины и Бедредины, и такіе чудовищные великаны, что у Джина шерсть на голов дыбомъ становилась, и еще куча другихъ лицъ изъ «Тысячи и одной ночи», — хоть я и не врю, чтобы половина изъ нихъ длала то, что имъ приписывается и что они позволяютъ на себя возводить.