Том Соуер за границей

Твен Марк

На слдующее утро мы проснулись въ нсколько боле веселомъ расположеніи духа, а проспали мы преотлично, потому что песокъ самая удобная изъ всякихъ постелей, и я не понимаю, почему люди, которымъ сподручно его доставать, не заведутъ у себя обычая спать на немъ. И превосходный тоже этотъ балластъ: ни разу еще не стоялъ нашъ шаръ такъ неподвижно.

Томъ предполагалъ, что у насъ его тоннъ двадцать, и не зналъ, что съ нимъ длать: песокъ былъ хорошій, выбросить его такъ, зря, не хотлось. Димъ сказалъ:

— Масса Томъ, нельзя-ли намъ взять его съ собою домой и продать тамъ? Сколько времени надо быть въ дорог?

— Зависитъ

это отъ той, которую мы выберемъ.

— Тамъ, у насъ, возъ песку стоитъ четверть доллара, а тутъ будетъ возовъ двадцать, не правда-ли? Сколько же это составитъ?

— Пять долларовъ?

— Прахъ возьми, масса Томъ! Отвеземъ мы этотъ песокъ тотчасъ же домой! Вдь это дастъ намъ поболе чмъ полтора доллара на душу, не такъ-ли?

— Такъ.

— Скажите, не самый-ли это легкій способъ зашибать деньгу! Самъ товаръ къ намъ свалился, ни малйшаго отъ насъ труда не потребовалось! Пустимся сейчасъ же въ путь, масса Томъ!

Но Томъ размышлялъ и длалъ какія-то выкладки, до того погрузившись въ это занятіе, что и не слушалъ его. Потомъ онъ воскликнулъ:

— Пять долларовъ… тьфу! Нтъ, этотъ песокъ стоитъ… стоитъ… ну, стоятъ пропасти денегъ!

— Какимъ образомъ, масса Томъ? Говорите, пожалуйста, говорите!

— Да какъ же! Лишь только публика узнаетъ, что это настоящій песокъ, съ настоящей степи Сахары, она такъ и набросится на него. Всмъ захочется имть его, хотя сколько-нибудь, чтобы насыпать въ стклянку и поставить ее, подъ ярлычкомъ, на видномъ мст, на показъ, какъ диковинку. А намъ стоитъ только разсыпать его по посудинкамъ и потомъ носиться надъ Соединенными Штатами, продавая хоть по десяти центовъ за штуку. Да у насъ тутъ въ лодк этого песка на десять тысячъ долларовъ!

Мы съ Джимомъ чуть не сошли съ ума отъ радости и стали неистово орать, а Томъ продолжалъ:

— И мы можемъ воротиться сюда и набрать новаго песка, потомъ опять воротиться и опять набрать, и такъ до тхъ поръ, пока не опорожнимъ всю степь и не распродадимъ ее. А препятствовать намъ никто не будетъ, потому что мы возьмемъ привиллегію.

— Господи Боже! — проговорилъ я. — Да мы будемъ богаты, какъ самъ Креазотъ, не правда-ли, Томъ?

— Ты хочешь сказать: Крезъ. Да, этотъ дервишъ отыскивалъ земныя сокровища въ томъ маленькомъ холм, а не подозрвалъ, что у него подъ ногами сокровища настоящія и простирающіяся на тысячи миль! Онъ былъ слпе ослпленнаго имъ верблюдовожатаго.

— Масса Томъ, а сколько денегъ будетъ тогда у насъ?

— Трудно это сказать теперь. Надо подсчитать, а оно не такъ-то просто, потому что тутъ четыре милліона квадратныхъ миль песка, по десяти центовъ за стклянку.

Джимъ былъ въ полномъ восторг, но скоро какъ-то смутился, покачалъ головой и сказалъ:

— Масса Томъ, но откуда взять намъ такъ много стклянокъ? Ни у какого короля не найдется столько. Мы лучше не всю степъ раскопаемъ, масса Томъ… право, такъ, это бда будетъ съ стклянками.

Томъ тоже какъ-то поостылъ и я думалъ, что причиною были именно, стклянки; но я ошибался. Онъ сидлъ въ раздумьи, становясь все пасмурне и пасмурне, и сказалъ, наконецъ:

— Ребята, не дло мы задумали. Надо отъ него отказаться.

— Отчего же, Томъ?

— Богъ отчего. Когда ты переходишь какую-нибудь границу, то есть, вступаешь въ предлы извстнаго государства, ты встрчаешь тотчасъ таможню, и правительственные агенты являются

и начинаютъ рыться въ твоихъ вещахъ, требуя съ тебя порядочную сумму, которая зовется пошлиной. Это ихъ обязанность; и если ты не заплатишь пошлины, они захватятъ твой песокъ. Это называется конфискаціей, — но это не проводитъ никого, вс знаютъ, что это просто грабежъ. А если мы повеземъ теперь этотъ песокъ по тому пути, который себ намтили, намъ придется перелзать черезъ столько подобныхъ загородокъ, что мы устанемъ… Одна граница за другой: Египетъ, Аравія, Индостанъ и что тамъ еще… И всюду съ насъ будутъ выколачивать пошлину! Вы сами видите, что намъ нельзя отправиться этой дорогой.

— Но, послушай, Томъ, — сказалъ я, — разв нельзя намъ просто перелетать черезъ ихъ границы? Какъ могутъ они остановить насъ?

Онъ посмотрлъ на меня съ горестью и спросилъ очень строго:

— Гекъ Финнъ, ты думаешь, что это будетъ честно?

Терпть не могу такихъ выраженій. Я промолчалъ, а онъ началъ снова:

— Но другая дорога намъ тоже закрыта. Если мы отправимся именно тою, по которой прибыли сюда, то намъ не миновать нью-іоркской таможни, а она хуже всхъ тхъ, взятыхъ вмст, по отношенію къ нашему грузу.

— Это почему же?

— А потому, что Америка не можетъ производить сахарскій песокъ; если же какой предметъ здсь не производится, то при ввоз его сюда изъ другой страны, которая его производитъ, онъ облагается пошлиной въ тысячу четыреста тысячъ на сто его стоимости.

— Да тутъ смысла нтъ, Томъ Соуеръ!

— А кто говоритъ, что есть? Ради чего ты относишься ко мн такъ, Гекъ Финнъ? Обожди, пока я скажу, что то или другое иметъ смыслъ, прежде чмъ обвинять меня въ томъ, будто я это сказалъ!

— Ты правъ. Считай, что я оплакиваю свою ошибку и очень раскаяваюсь. Но продолжай!

Джимъ перебилъ:

— Масса Томъ, и они взимаютъ такую пошлину со всего того, чего не могутъ производить въ Америк, не длая никакого различія при этомъ?

— Никакого.

— Масса Томъ, вдь благословеніе Божіе драгоцнне всего на свт?

— Разумется.

— И проповдники, стоя на каедр, призываютъ его на народъ?

— Призываютъ.

— Откуда оно идетъ?

— Съ неба.

— Врно, сэръ, врно! Не ошибаетесь. Дйствительно, оно нисходитъ съ неба… а небо-то чужая страна! Что же, и на благословеніе наложена пошлина?

— Нтъ, не наложена.

— Понятно, что не могли наложить. Такъ вотъ, вы и ошибались, масса Томъ. Не захотятъ они тамъ облагать пошлиной такой ничтожный предметъ, какъ песокъ, который и не составляетъ необходимости для всякаго человка, когда оставляютъ безпошлиннымъ то, что самое драгоцнное въ мір и безъ чего никто не можетъ обходиться.

Томъ Соуеръ былъ срзанъ. Онъ видлъ, что Джимъ приперъ его къ стн. Началъ онъ тутъ вилять, говоря, что это былъ недосмотръ въ таможенномъ устав, подлежащій исправленію при ближайшемъ засданіи конгресса, — но это было плохое объясненіе и онъ самъ понималъ это. Онъ говорилъ, что ршительно все иностранное, за исключеніемъ этого одного, было обложено пошлиной, и потому, ради послдовательноcти, не могли не обложить и это, вслдствіе того, что послдовательность — первое правило въ политик. Онъ настаивалъ на томъ, что пропускъ этотъ былъ сдланъ правительствомъ не преднамренно, и что оно постарается исправить свою ошибку, прежде чмъ ее замтятъ и его обсмютъ.