Трагедия деревни Мидзухо

Гапоненко Константин Ерофеевич

Киосукэ вернулся к жене, дал наставление старикам, сидев­шим отрешенно на телеге, добавил, что скоро приедет. Повозка дальше поехала без хозяина.

В то роковое утро, похоже, все дороги вели к Курияме Китидза­емон: заходили взрослые, стайкой группировались юноши. Даже Такахаси Иоримицу, пожилой японец, командированный эвакуи­рованными за рисом, остался здесь. Рис он получил на коопера­тивном складе. Курияма передал два мешочка с попутным транс­портом, а самого Такахаси попросил приготовить обед для присут­ствующих, которых уже было человек двадцать. У всех на лицах тревога: Япония потерпела поражение! Что теперь будет? Сходи­лись группками, говорили негромко, как на

поминках.

Из дома вышел Курияма Китидзаемон с темной плоской бу­тылкой в руке. Сын Сиодзи вынес на подносе рюмки и цветные миниатюрные чашечки. Хозяин стал разливать разбавленный спирт. Глаза блеснули довольством, но радости вслух не высказы­вал никто. Выпивка сдетонировала всплеск страстей, которые ви­тали над деревней с тех дней, когда волны отступающих покати­лись на юг Карафуто. Спирт воспламенил накопившуюся обиду за поражение, за необходимость бежать в горы, за невозможность уе­хать на Хоккайдо. Морисита выкрикнул:

– С ними надо покончить!

Сразу же со всех сторон посыпались реплики, которые хотя и не содержали ничего нового, но находили в каждом из присут­ствующих отзвук согласия.

– Они нападают на японцев! Грабят наши дома!

– Они насилуют японских женщин и девушек! Все беженцы об этом говорят.

Правда, никто не сказал, какие беженцы об этом говорили, от­куда такие слухи. В доводах и фактах никто сейчас не нуждался, слушали то, что хотели услышать, повторяли друг другу одно и то же, убеждали себя в том, в чем были уже убеждены.

Поднял руку Нагаи Котаро. Все затихли, и он объявил:

– Я знаю, что они не соблюдают светомаскировку, по ночам подают сигналы русским самолетам красными и синими огнями.

Большей глупости невозможно было придумать.

Опять ни у кого не нашлось места сомнению: а что за сигналы могут подавать корейцы и с какой целью? Ведь вблизи Мидзухо нет ни гражданских, ни военных объектов. Зато все знали, что На­гаи – человек уважаемый, у него семь братьев и сестер, отец нани­мает на лето двух работников. Нагаи Котаро дослужился в импе­раторской армии до ефрейтора, имеет орден 8-й степени и медаль за войну в Китае.

– Они теперь надевают красное кимоно и пляшут на глазах у японцев!

– Корейцы всегда были плохими людьми, – твердо заявил Кио­сукэ Дайсукэ. – Они предают друзей, а завтра, как придут русские, они выдадут наши семьи. Они поведут русских туда!

И Киосукэ показал рукой в том направлении, куда эвакуирова­лись семьи.

Хосокава Хироси выступил вперед. Юноши, члены молодеж­ной организации «Сэйнендан», среди которых выделялся Хосока­ва Такеси, подтянулись. Еще совсем недавно, этим летом, Хосока­ва, их учитель, сэнсэй, проводил с ними занятия по военной под­готовке, готовил их к ежегодному осеннему смотру. Смотр про­водился в Футомата или Осака, принимал его офицер из Тойоха­ры. Лестно было заслужить его похвалу. Поэтому юноши не оби­жались на высокую требовательность своего наставника. Они ис­пытывали к нему то чувство уважения, которое вызывает у зеле­ного юноши бывалый воин. Его почитали за силу, бесстрашие и решительность. Там, где они не знали, как поступить, сэнсэй был быстр, как молния или удар меча.

Хосокава сказал, будто отрубил:

– Корейцев надо уничтожить сегодня, пока они не разбежа­лись. Уничтожить, пока не пришли русские.

– Тихо! – вдруг поднял руку Курияма Китидзаемон, поворачи­ваясь в сторону тропы.

Тропа вела к хижинам, где жили две корейские семьи. Там, под видом рабочих, все время бывали какие-то люди. Одни уходили, другие приходили. Кто скажет, что они не шпионят?

К усадьбе шли три корейца. Двое были знакомы. В дружеских

отношениях, конечно, не состояли, но при встречах разговарива­ли, обменивались деревенскими новостями, даже оказывали друг другу мелкие хозяйственные услуги. Лишь старика никто не знал.

Молчаливые взоры толпы показались корейцам зловещими. Они замедлили шаг, но отступать было некуда.

Пришедшие вежливо поздоровались. Кореец Нацукава, ближ­ний сосед Куриямы, поклонился хозяину усадьбы. Курияма налил спирту в рюмки.

– Кто хочет выпить, давайте выпьем.

Нацукава огляделся. Рюмки взяли всего несколько человек. Он нерешительно потолкался. Его персонально вроде бы не пригла­шали к угощению, но отказ могли расценить как неуважение к хо­зяину и его гостям. Нацукава выпил и, стараясь расположить всех к себе, сказал:

– Очень плохо нам будет, если русские придут в Мидзухо.

Спутники Нацукавы к угощению не подошли, стояли поодаль, лишь закивали головами в знак согласия.

Морисита громко отвечал, что русские в Мидзухо не придут. Японцы встанут против них с каменными лицами и победят.

– Берите косы, берите бамбуковые палки! – приказал он тем из молодых, кто не имел оружия. – Будем сражаться с русскими!

Юноши мигом вооружились. Морисита собрался будто бы по­ближе посмотреть на новоявленное войско, двинулся медленно к ним, а поравнявшись с Какутой Тиодзиро, что-то шепнул послед­нему. Какута, вооруженный саблей Чибы Масаси, неожиданно прыгнул к Нацукаве, рубанул его по правому плечу.

– На тебе, русский шпион!

Зажав левой рукой рану, Нацукава кинулся к реке, где были за­росли. Бросились бежать остальные корейцы.

– Держи! Держи! – раздались крики.

Прогремел выстрел. Это из-за телеги почти в упор ударил Чиба Масаси. Один из корейцев упал замертво.

Толпа, подхлестнутая командой и стремительностью собы­тий, кинулась в погоню. Старика догнали в считанные мгнове­ния, сбили с ног и стали наносить удары по всему телу. Он был жалок, растерян, все тело его тряслось. Но вдруг с неожиданной цепкостью он ухватился за одежду одного из нападавших. Его пнули ногой в голову, стали бить по ребрам, он лишь выхаркивал стоны и, не видя уже ничего перед собой, держался как утопаю­щий за соломинку. Тогда по рукам ударили саблей. Чтобы добить окончательно, его раз несколько пронзили заостренными бамбу­ковыми палками.

Нацукаву бросились догонять Морисита Ясуо, Киосукэ Дайсу­кэ и молодой Судзуки Масаиоси. Нацукаву укрыла высокая тра­ва. Морисита, раздвигая густые заросли бамбуковой палкой, торо­пливо прочесывал берег. Вдруг послышался стон. Морисита под­нял голову, вытянулся, будто даже стал выше ростом. Он мгновен­но сориентировался, кинулся на голос и через два десятка шагов очутился возле раненого. Нацукава лежал на левом боку, рукой по-прежнему держался за разрубленное плечо. Рубаха его набухла кровью, густая масса скопилась между почерневших пальцев. Мо­рисита пнул корейца ногой, перевернул кверху лицом. Лицо было мокрое, испачкано кровью, видимо, Нацукава вытирался рукой, которой зажимал рану. Увидев японцев, Нацукава закричал, гла­за его закатились, блеснув белками. Он в мучениях пытался пере­вернуться на живот, чтобы встать. Морисита передал бамбуковую палку Судзуки и взял у Киосукэ саблю. Как раз Нацукава, пред­приняв вторую попытку, перевернулся вниз лицом. В тот самый момент, когда он стал подниматься, опираясь на здоровую руку, Морисита вонзил ему саблю в спину. Судзуки ткнул в лежачего бамбуковой палкой. Палка имела косой срез, была острой, но тут застряла в одежде. Судзуки с усилием повторил удар, и палка по­датливо вонзилась в тело.