Трагедия деревни Мидзухо

Гапоненко Константин Ерофеевич

Исса (1763-1827 г.)

Расплата пришла в разгар лета. 16 июля 1946 года многие вздрогнули в деревне: были арестованы братья Хосокава, Киосу­кэ Дайсукэ, Чиба Масаси, Какута Тиодзиро, Нагаи Котаро, Мити­нака Тадао и Хасимото Сумиеси. Через три дня в сопровождении охраны прибыла большая комиссия, состоявшая из офицеров, вы­звали старосту, велели обеспечить явку понятых. Самих японцев заставили раскопать прошлогодние захоронения. У Куриямы Ки­тидзаемон прямо на огороде копали его сыновья. Сам он ходил от­решенно, топча огородину, и никак не мог объяснить, почему тут закопан труп корейца. Через день комиссия велела копать в дру­гом месте, в последующие дни вскрывали новые ямы. И каждый

раз понятые сокрушенно качали головами и произносили: «Ёку! Ёку! Плохо!»

2 августа прошли новые аресты – увезли еще восьмерых. 8 ав­густа приехали за Судзуки Масаиоси. На второй день забрали Ка­сивабару Дзюнси.

Следствие не затянулось, и уже 9 сентября было составлено об­винительное заключение. 26 сентября началось закрытое заседа­ние военного трибунала. Если учесть, что суд длился в пределах 13 часов 30 минут с перерывами на обед и ужин, что члены суда и подсудимые общались через переводчика, то на одного обвиня­емого времени приходилось не более получаса. Записи в протоко­ле предельно скупы, схематично они выглядят так: «Признаете ли вы себя виновным в совершении таких-то преступлений?» – «Да, я признаю, что такого-то числа при таких-то обстоятельствах со­вершил то-то и то-то».

В ноль часов 30 минут 27 сентября 1946 года подсудимым огла­сили приговор: семерым – высшая мера – расстрел, остальным – лишение свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на десять лет. И тому, кто убивал, и тому, кто всего лишь кричал у са­рая Конбэ: «Кореец бежит! Кореец бежит!»

Приговор был окончательный, обжалованию не подлежал, лишь осужденные на смерть могли просить о помиловании. Фор­мальности были соблюдены, апелляция подана.

В дело № 00116 подшита выписка из протокола заседания Пре­зидиума Верховного Совета СССР от 30 декабря 1946 года за № 108/44сс. Постановляющая часть гласит: «Оставить в силе при­говор о применении высшей меры наказания к Хосокава Хироси, Киосукэ Дайсукэ, Курису Набору, Чиба Масаси, Хосокава Такеси, Чиба Моити, Нагаи Котаро».

26 февраля 1947 года во Владивостоке они были казнены. В список тех, кто не вернулся домой, добавили еще двух человек. В деле имеется акт о том, что «находившийся на лечении в больнице Какута Тиодзиро, рождения 1909 года, умер 28 августа 1948 года от туберкулеза легких». В другом документе сообщается о смерти Касивабары Дзюнси, последовавшей 5 января 1949 года в Красно­ярском лагере.

Вряд ли своей смертью умер и Морисита Ясуо. В свидетель­ских показаниях мимоходом сообщается: после убийства детей он облачился в военный мундир, нацепил саблю и ушел вместе с эвакуированными в сторону города Рудака. Скрываться он и не думал, свою воинственность выставлял напоказ, ища смерти, так как в мирной жизни делать ему было нечего. Предположительно он вступил в конфликт с нашими военными, не пожелал сложить оружие, был схвачен и расстрелян. Скорее всего сообщение о нем прошло по какой-то другой линии.

Итак: за содеянное, как популярно выражались в те времена, убийцы получили по заслугам, с ними поступили по всей строго­сти закона. Зло было наказано. Справедливость восторжествова­ла.

Однако торжеству мешает целый ряд обстоятельств. Налицо трагедия не только убитых, но и убийц. Меч оказался обоюдоо­стрым: одной гранью он поразил жертву, другой – убийцу. Под расстрел пошли братья Хосокава, Чиба Масаси и Чиба Моити – отец и сын. Нагаи Котаро оставил на произвол судьбы престаре­лых отца и мать, 24-летнюю жену, трехлетнюю дочурку, кучу бра­тьев и сестер в возрасте от 4-х лет до 21 года. Без хозяина осталась семья Какуты Тиодзиро: мать 69 лет, 36-летняя жена с пятью деть­ми от одного года до 13 лет. Из семьи Куриямы в Красноярский ла­герь пошли отец и сын, оставив на руках жены и матери шестерых детей. Весьма престарелыми были родители Судзуки Масаиоси, а на их плечи легла забота о пятерых детях. Юный Нагая Акио про­сил суд о снисхождении: больные родители, три брата от 2 до 8 лет, три сестры от 10 до 17 лет –

что их ждет, если он единствен­ный работник в семье? А как в преступную авантюру завлекли Муфинэ Эцуро, не мальчика – отца шестерых детей, сына старых больных родителей, возрастом 41 года? Уж как просил его отец не ходить на преступное дело – не послушал. К семье вернулся лишь через десять лет. Дождались ли его родители?

И никак не обойти проклятых вопросов: ради чего понадоби­лись такие жертвы с обеих сторон? Ради какой великой идеи одни убили других, а потом сами пошли на казнь? Не было никакого смысла и никакой идеи. Неуемная злоба ослепила людей, затми­ла рассудок, и они поверили Морисите, заодно убедили сами себя, что, уничтожив корейцев, спасут свои семьи от надвигающейся опасности. Они боялись прихода чужеземцев, полагая, что те с ними и их семьями поступят так же, как они поступали с мирным населением в покоренных странах.

Опыт свидетельствует: в войнах больше всего страдают не во­енные преступники, даже если их настигает возмездие, а мирные жители. Откроем «Историю современной Японии» Иноуэ Киёси, Оконоги Синдзабуро, Судзуки Сёси: «Бесчеловеческие бомбарди­ровки американцев не пощадили ни жилищ, ни больниц, ни школ. Пятьдесят процентов домов в Токио, Осака и других крупных го­родах были разрушены до основания. Многие мелкие города, ко­торые не имели никаких военных объектов, были уничтожены почти целиком. Всего в стране в результате этих бомбардировок было сожжено и разрушено 2 миллиона 280 тысяч домов. Только 10 марта 1945 года во время ночного налета на восточную часть Токио погибло более 100 тысяч человек. Те, кто видел забитые трупами дороги, вздувшуюся от мертвых тел реку Сумида-гава, никогда не забудет этой ночи».

А Хиросима? А Нагасаки? Разве там погибли одни лишь де­моны зла? Возмездие обрушилось совсем не на того, кто был ви­новат: на детей, женщин, стариков, рабочих, служащих, учите­лей, врачей, кулинаров – они за что должны были расплачивать­ся? Разве они посылали авианосцы к Перл-Харбору? Неужто их боль, кровь, слезы, душевные муки кому-то облегчили собствен­ное страдание? Теперь пусть почувствуют вкус собственных слез? Пусть дети и женщины Германии плачут, как исходили слезами мы и наши матери в России, на Украине, в Белоруссии?.. Кровь за кровь, смерть за смерть, вашим детям за наших детей? В Тихооке­анской войне погибло 3 миллиона 150 тысяч японцев – неужто на каждом из них клеймо военного преступника?

Но то были еще не все жертвы. После войны в Микронезии американцы судили военных преступников. 31 марта 1949 года по решению американского суда повесили военного врача Уэму­ру. Он умерщвлял американских военнопленных. Дома ждали его жена и пятеро ребятишек. Перед казнью он написал письмо жене и стихи детям. Вот строки из него: «Ёсиэ, я горячо люблю тебя, я горячо люблю старенькую маму, я горячо люблю наших малы­шей. Ёсиэ, много лет ты была мне ласковой женой, мудрой мате­рью, ты столько сделала для меня! Пройдет время, наступит день, и мы, Ёсиэ, улыбаясь, скажем нашим пятерым детишкам: «Отве­чая за своих подчиненных, ваш отец принял смерть».

Из письма встает облик прекрасного сына, мужа, отца, глубоко порядочного человека. Однако этот порядочный человек (я в этом нисколько не сомневаюсь и поэтому слова не беру в кавычки) при­ложил руку к умерщвлению американских военнопленных, кото­рые оказались обузой для осажденного гарнизона. Пусть делал он по приказу, а все-таки делал, умерщвлял! Уэмура признал свою вину и пошел на виселицу. Неужто опять, вопреки всему, совме­стились гений и злодейство, порядочность и бесчеловечность?

Я помню, как в начале лета сорок третьего года к нам в хату пришел Ганс, немецкий военный летчик. Не знаю, что связыва­ло его с нашей семьей. Но изредка он бывал у нас, рассказывал о себе, показывал, доставая из внутреннего кармана, фотокарточку, где были сняты женщина и две девочки. Девочки походили на ан­гелочков, даже не верилось, что такие могут быть в жизни.