Тыл-фронт
Шрифт:
«Северная проблема», казалось, окончательно решенной. Подробнейшие инструкции по управлению будущей северной колонией, использованию ее богатств, уменьшению поголовья славян не лежали тогда на полках, как сейчас, а изучались, имели реальное значение… Но потом в советских сводках появились слова: прорыв, наступление, пленение, уничтожение. В германской информации, как в плохом радиоприемнике, все чаще что-то прерывалось, хрипело.
С тех пор Тодзио предпочитал германские сводки перелистывать, а советские — читать.
Сегодняшнее тайное совещание военных и политических лидеров в присутствии императора прошло бурно. Пожалуй, не было еще в политике страны такой напряженности,
Тодзио взглянул на часы. Было без двух минут двенадцать. Премьер убрал со стола бумаги, одернул мундир и встал. В приемную входил советский посол. Премьер-министр выдавил на лице положенную улыбку и заспешил навстречу.
— Рад видеть, господин посол! Прошу, прошу! — воскликнул он. — Как вы себя чувствуете, господин посол, в моей стране? — спросил Тодзио.
— Хорошо, господин премьер-министр. Этим летом у вас заметно меняется климат к лучшему, — усмехнулся посол. — Господин премьер-министр, — перешел он на официальный тон. — От имени Советского правительства имею честь вручить вам ноту и заявить решительный протест по поводу продолжающих иметь место, и довольно часто, пограничных инцидентов, как вы их именуете. Советское правительство со своей стороны рассматривает их, как нарушение Апрельского пакта. В ноте, господин премьер-министр, указано число погибших офицеров и бойцов дальневосточных войск… Эти цифры наталкивают на мрачные размышления. Похоже, что мы не граничим с нейтральной страной, а находимся в довольно упорной обороне. Кроме того, Советское правительство вынуждено напомнить следующее: в декабре 1941 года, несмотря на ясные опознавательные знаки и флаги, Японией были обстреляны наши торговые суда «Кречет», «Свирстрой», «Сергей Лазо», «Симферополь», которые находились на ремонте в порту Гонконг. В это же время ваши самолеты потопили советские пароходы «Перекоп» и «Майкоп», о чем японское правительство было предупреждено. Несмотря на это, в апреле 1942 года японский эсминец задержал советский пароход «Сергей Киров», который шел с продовольствием из Петропавловска во Владивосток. Вслед за этим вами был незаконно задержан советский пароход «Двина». Его команда в течение тридцати пяти суток подвергалась жестоким издевательствам. Наконец, в феврале этого года вами потоплены советские корабли «Ильмень» и «Кола». Часть их команды подобрана вашими сторожевыми кораблями и содержится в лагерях на положении военнопленных. Среди них боцман Шамрай, матрос Зотов, кочегар Петровский и другие. Советское правительство располагает неопровержимыми доказательствами этого недозволительного случая.
Тодзио сидел выпрямившись, словно проглотив палку. Лицо его выражало изумление.
— Хотя я убежден, что все перечисленные факты — простое недоразумение, все же, господин посол, уверяю вас, они будут проверены еще раз, — сухо сказал он. — О результатах министерство иностранных дел поставит вас в известность, — добавил генерал, обозначая поклоном конец аудиенции.
— Мое правительство надеется, господин премьер-министр, что Япония правильно поймет суть этого требования. Советский Союз свято соблюдает условия нейтралитета. Хотя… — не окончив фразы, посол встал и ответил на поклон.
Тодзио остановившимися глазами смотрел ему в спину.
* * *
В тот же день премьер-министр добился конфиденциальной аудиенции у императора. Изложив государю заявление советского посла,
— Наша политика, ваше высочество, не может изменяться от частных поражений какой-либо группы войск германской армии, — заключил он. — Победа придет к тем, кто сохранит волю к борьбе и веру в окончательный успех.
— Ваше величество! — с низким поклоном вмешался в разговор тайный советник императора маркиз Кидо. — Я осмелюсь возразить генералу Тодзио. Обострение взаимоотношений с Россией вызовет какие-то ответные меры. Поскольку войска Квантунской армии находятся сейчас в конечной стадии готовности, нам выгодно направить в Москву представителя под благовидным предлогом улучшения отношений с Советским Союзом. В действительности это позволит нам держать Россию в неопределенности, в связи с тем, что военная подготовка не окончена, во-вторых, позондировать намерения Советов, и, в-третьих, вызвать определенную реакцию их союзников.
Выслушав Кидо, государь воздержался от одобрения предложения Тодзио. Премьер ушел из Дворца неудовлетворенный, затаив злобу на маркиза Кидо.
Вечером Тодзио связался по прямому проводу с генералом Умедзу и в довольно резкой форме предупредил главнокомандующего Квантунской армией, что частые провалы его агентуры в России и широкая осведомленность советского посла ставят его, Тодзио, в довольно затруднительное положение. Вместе с этим премьер-министр передал Умедзу, что Германия настоятельно просит принять решение напасть на Владивосток в самое ближайшее время, и потребовал незамедлительно высказать ему свои соображения.
* * *
Генерал Умедзу располагал достаточной информацией, чтобы оценить значение событий на далекой Волге. Разумеется, он знал о наличии нетронутых резервов и втайне недоумевал, почему русское командование, не вводит их в бой. Он значительно осторожнее оценивал положение, чем некоторые его штаб-офицеры, объяснявшие это параличом, сковавшим якобы всю систему управления Красной Армии. И вдруг происходит что-то такое, чему генерал Умедзу не находил объяснения. В течение пяти суток две немецкие армии в составе трети миллиона солдат оказались окруженными! Другие армии не сумели прорваться им на выручку! Гибель оказавшихся в котле двадцати двух немецких дивизий, и одновременное наступление: советских войск на Юге и на Севере, которому не видно конца!
«Тем более, Россия должна быть уничтожена, — думал Умедзу. — Иметь такую державу на своем фланге — значит рисковать всем, что добыто оружием императорской армии».
И когда премьер-министр Тодзио сообщил о новых требованиях выступать, предъявленных немецким правительством, Умедзу решил особенно тщательно взвесить все «за» и «против».
По мнению осторожного и опытного генерала Икеда, заместителя начальника штаба, следовало заключить мир с США и решать «северную проблему». Сам генерал Умедзу считал, что, во всяком случае, необходимо существенно ослаблять мощь русских здесь, на Востоке.
На узком штабном совещании главнокомандующий старался сохранить спокойствие, но изредка нервозно вставал, ходил по кабинету и снова садился. Когда начальник информационно-разведывательного отделения заканчивал обзор боевых действий на Западе, принц Такеда, не отрывавший взгляда от карты советско-германского фронта, не выдержал:
— Непостижимо! Непостижимо для моего рассудка! Деморализованная, уничтоженная армия — воскресает, нападает, побеждает! Что это? — выкрикнул он. В июне мы допустили непоправимую ошибку.