В дальних плаваниях и полетах

Хват Лев Борисович

— Это мы, Лелик, — отозвался он на тихий голос из-за двери и, повернувшись к нам, сделал свирепое лицо: — Не топайте, детишки спят!

Дверь отворила миловидная молодая женщина.

— Проходите, полуночники, — покачала она головой, приглашая в уютную столовую. — Сейчас чай согрею. Наверно, проголодались?

— Не беспокойтесь, Ольга Эразмовна, ничего нам не надо, — сказал Беляков.

— А ты не слушай его, Лелик, — вмешался Чкалов. — Ведь мы с аэродрома поехали на завод, оттуда — в наркомат, потом на вокзал. Словом, есть хотим, как волки весной… Похлопочи, пожалуйста. А вы погодите минутку,

я сейчас…

Осторожно ступая, он прокрался на порог комнатки, где спали восьмилетний Игорь и крошка Лерочка.

Постояв подле ребятишек, он вернулся в столовую и развязал длинные свертки. Это были навигационные карты Полярного бассейна. От Москвы, обозначенной силуэтом Спасской башни, уходила вверх, к Северному полюсу и дальше, к Американскому континенту, тонкая черная линия.

— Вот и вся тайна, — сказал Чкалов. — А выйдет ли, не знаю, хотя надеемся крепко. Написали мы Серго Орджоникидзе: просим разрешить нам полет через Центральную Арктику в Северную Америку. Ждем решения.

Летчиков вызвали в Кремль, их приняли руководители партии и Советского государства. Правительство поддержало идею дальнего воздушного рейса, но перелет в Америку рекомендовало временно отложить. Чтобы уверенно пройти через Северный полюс, надо было изучить неизведанные области Центральной Арктики. В это время под начальством Отто Юльевича Шмидта готовилась специальная воздушная экспедиция; она должна была высадить на лед четырех исследователей первой дрейфующей станции «Северный полюс». Чкаловскому экипажу предложили другой беспосадочный маршрут: Москва — Петропавловск-на-Камчатке.

— Ладно, полюс от нас не уйдет, — сказал Чкалов, выходя из Кремля. — Полетим, друзья, на Камчатку, но маршрут у нас будет не восточный, а северный — поближе к полюсу. Есть у меня план…

До рассвета просидели летчики в скромной комнате Байдукова. И еще много ночей провели они над картами Севера, над книгами о ледовых морях, безлюдной тундре, горных хребтах.

— Любой из нас порознь, конечно, чего-нибудь да стоит, но все вместе мы можем сделать не втрое, а вдесятеро больше, чем один, — сказал как-то Чкалов.

Он был душой этого содружества, отдавая ему весь огонь своей души, порывистость характера, отвагу, виртуозное искусство.

Летчики переселились на Щелковский аэродром. Тренировались каждый день. Испытывали «летающую цистерну» с повышенной нагрузкой, в тяжелых атмосферных условиях, проверяли оборудование.

— Верю в нашу машину! Такая красавица…— горячо говорил Валерий Павлович. — Самое главное — благополучно взлететь: ведь с полной нагрузкой самолет будет весить больше одиннадцати тонн. А за мотор я спокоен — не сдаст!

Жили отшельниками, никого не принимали, от корреспондентов прятались: «Вот закончим тренировку — тогда пожалуйте». Приглашали полярных путешественников, расспрашивали об острове Виктории, архипелаге Франца-Иосифа, Северной Земле. Утром и вечером упражнялись в радиосвязи. Звездными ночами бегали с секстантом на улицу, вычисляли по небесным светилам координаты.

Маршрут чкаловского экипажа представлял на карте ломаную линию; она поднималась из Москвы на север — к восьмидесятой параллели, у архипелага Франца-Иосифа поворачивала на восток — к Северной Земле, тянулась

дальше — к бухте Тикси, пересекала Якутию, северную часть Охотского моря, Камчатку и обрывалась у Тихого океана. Тысячи километров предстояло пройти над пространствами, где не бывал еще ни один самолет.

— В Петропавловске я садиться не намерен, мы продолжим полет от Камчатки к Хабаровску и дальше на запад. Горючего хватит до самого Иркутска, — утверждал Валерий Павлович.

Чтобы встретить экипаж у финиша, я выехал экспрессом на восток. Нелегко было определить конечный пункт поездки: пилоты в один голос уверяли, что минуют Петропавловск, пересекут Охотское море и полетят дальше, пока хватит горючего. Я обратился поочередно ко всем троим.

— Куда мне ехать?

— В Иркутск! — отрубил Чкалов. — Дуй смело в Иркутск!

— Ждите нас в Хабаровске, — предложил осмотрительный Беляков. — Достигнув Амура, мы уже побьем мировой рекорд дальности полета по ломаной линии.

Байдуков, не зная об этих советах, избрал золотую середину:

— Предугадать место посадки не берусь, но, по-моему, ехать следует в Читу или несколько восточнее.

Совет Георгия Филипповича показался мне наиболее убедительным.

В третий раз ехал я на Дальний Восток. Пробегали станции, где позапрошлым летом народ встречал арктических летчиков — первых Героев Советского Союза — и спасенных ими челюскинцев.

Прибыв в центр Забайкалья, я позаботился, чтобы своевременно иметь в своем распоряжении легкий самолет на случай, если «АНТ-25» опустится восточнее или западнее Читы, и получил обнадеживающую телеграмму из Хабаровска: «Самолет для корреспондента будет в Чите утром двадцать второго».

20 июля мне вручили редакционную «молнию»: «Стартовали пять сорок пять московского». Трансарктический перелет 1936 года начался. Я перебрался на радиостанцию и с волнением ожидал вестей…

Старт был исключительно сложным. Набирая скорость, самолет несся по бетонированной дорожке. Вдоль нее стояли провожающие. Никто не мог уверенно сказать, в каком именно месте предельно нагруженная машина отделится от взлетной дорожки. Чкалов, сидевший у штурвала, напряженно следил за землей. Серая полоса стлалась под колесами. Позади уже полтора километра! Люди на старте замерли… Но вот самолет повис в воздухе!.. Чкалов краешком глаза увидел Туполева. Конструктор высчитал, что машина пробежит около тысячи шестисот метров, и ждал ее у места отрыва…

О старте и подробностях перелета я узнал от экипажа лишь спустя три дня, на месте посадки «АНТ-25», а пока, в Забайкалье, довольствовался короткими радиограммами, которые перехватывал читинский радист.

Вокруг шла повседневная жизнь с ее радостями и невзгодами, люди занимались своими будничными делами, но мысль их, вероятно, не раз возвращалась к трем пилотам… Они летят! Летят над непроходимой тайгой, над холодной, безлюдной тундрой, над ледовыми морями и мертвыми островками, над горными хребтами и ущельями, где никогда не разносилось эхо человеческого голоса… Летят в узкой кабине длиннокрылого самолета, словно порожденного фантазией Жюля Верна, такого внушительного на земле, но кажущегося игрушкой в необозримых воздушных просторах Крайнего Севера… Проходят часы, сутки, а они летят все дальше и дальше.